Сборник статей. Выпуск 2

Надо отметить, что собственно тундровый тип растительности в Восточной Европе представлял собой сравнительно узкую полосу, идущую вдоль границы Скандинавского ледникового щита. Но в Центральной Европе тундры занимали, судя но всему, «всю полосу между Скандинавским ледниковым щитом на севере и Альпийским ледником на юге, а в приатлантической части их распространение было еще большим».

Итак, если в период максимальной стадии Валдайского оледенения (20—18 тыс. лет назад) практически почти вся территория Западной Европы, за исключением юго-запада Франции, верхнего течения Дуная и предгорий Восточных Карпат, была занята субарктическими лугами и тундрой с березовым и лиственным редколесьем, то на территории Восточной Европы от верховья Днестра начиналась широкая полоса луговых степей с сосновыми, лиственничными и березовыми лесами, проходящая через бассейн Припяти, Среднее Поднепровье, среднее течение Оки. Расширяясь в направлении с юго-запада на северо-восток, она доходила на северо-западе до Верхнего течения Волги (в районе Ярославля) и среднего течения Вычегды на севере. Весь юго-восток Восточной Европы был в это время занят злаковыми степями, доходившими на северо-востоке до 55° с.ш., в ряде районов существовали леса с участием таких широколиственных пород как дуб и вяз. Таким образом, растительные зоны размещались в субмеридианальном направлении, «резко отличающемся от в основном широтной зональности современного растительного покрова Евразии», что «может рассматриваться как одна из характернейших черт природы Европы в эпоху оледенения».

На большей части европейской территории нашей страны ледника, даже во время максимума Валдайского оледенения, не было. И конечно, при наличии тех природных условий, что существовали тогда, вряд ли население покинуло эти земли.

Даже более того, специалисты считают, что во время пика Валдайского оледенения, в период наибольшего похолодания, отток населения с территорий, граничащих с краем ледника, шел «к югу в горы, к юго-западу на территорию Центрального массива Франции и вдоль Судет и Карпат в сторону Русской равнины», с ее луговыми степями и лесами, а значит и с обилием пищи.“ Однако, следует отметить, что вся территория Прибалтики, Северной Белоруссии, Северо-Запада Смоленской, Ленинградской, Новгородской и значительная часть Тверской обл. были покрыты ледником и заселение их происходит только в конце позднеледниковья, на рубеже палеолита и мезолита. Остается предполагать, что с изменением климата в сторону ухудшения, а затем и с приходом ледника, население, покинувшее эти территории, в значительной части продвинулось к востоку Русской равнины и Предуралью. Археология подтверждает, что „к началу похолодания на территории центра и севера Русской равнины существовали обширные поселения… эти памятники позволяют сделать определенный вывод о значительной заселенности перигляциальной зоны осташковского ледниковья в тот период, когда климат становился все более суровым. Население вело оседлый образ жизни и обеспечивало себя запасами жизненных средств на зиму“. Надо отметить, что в „прочных и долговременных жилищах населения Русской равнины“ той поры встречаются в большом количестве „песты-тёрочники и настоящие зернотёрочные плиты из гранита, кварцита и шокшинского песчанника“. „Авторы «Палеолита СССР» отмечают, что только на Русской равнине эти приспособления для получения муки «обыкновенными способами, похожими на способы, применяемые в земледельческих культурах», встречаются «в таких количествах, начиная с мустьерских индустрий (т.е. не позднее 50 тыс. до н.э.) и проходя красной нитью практически через все разнокультурные и разновременные позднепалеолитические индустрии».

П. П. Ефименко еще в 1958г., говоря о выдающемся памятнике эпохи палеолита – стоянке Костёнки на Дону, писал, что «древнейший культурный горизонт Костенок I…, сохраняющий еще живые черты мустьерской техники, принадлежит «может быть, даже к ранней поре так называемого рис-вюрмского межледниковья. Если это действительно так, тогда верхний горизонт стоянки… может быть отнесен с большой долей вероятности к концу того же межледниковья или ранним этапам вюрма», т.е. к 70—50 тыс. назад. П.П.Ефименко были вскрыты в I слое Костенки остатки большого наземного жилища (длиной 31 м и шириной 8 м, т.е. площадью 248 кв. м.) с восемью очагами и сложной системой отопления. Рядом с жилищем находились зерновые ямы – кладовые. Судя по всему, наполняли эти кладовые именно те злаки, которые составляли луговые злаковые степи, протянувшиеся в эпоху Валдайского (Осташковского) оледенения вплоть до Средней Печоры. Это были ячмень, рожь, овес, пшеница и лен в их диких посевных формах, которые Л.С.Берг называл «растениями длинного светового дня», так как им для нормальной вегетации необходимо не менее 18 часов непрямого солнечного облучения в сутки, обилие влаги в почве и отсутствие перегрева от прямых солнечных лучей. Такие условия южнее 55—56 с.ш. просто отсутствуют. Заметим, что еще академик И. Лепёхин – ученик М.В.Ломоносова в ХVIII веке обнаружил в Канинской тундре дикую посевную рожь и дикий лён, а в 1861 году на сельскохозяйственной выставке в Архангельске были представлены колосья этой дикой канинской ржи, мука и хлеб, выпеченный из нее. Причем отмечалось, что «лопари, кочующие по тундре, ничего ни о ржи, ни о льне не знали и никак их не использовали». Говоря о палеолитическом восточноевропейском протоземледелии, надо отметить, что люди той далекой от нас эпохи были ближе к природе и гораздо наблюдательней, чем изнеженные цивилизацией жители мегаполисов начала ХХI века. И они, конечно, должны были отметить для себя тот факт, что если солома, оставшаяся в поле после сбора зерна по какой-либо причине сгорала, то на следующее лето зерна вырастало больше таких неоднократных наблюдений было достаточно, чтобы вполне осознанно поджигать эту солому и таким образом удобрять почву. Судя по всему, это и есть тот исток, та отправная точка, из которой вырос впоследствии самый настоящий культ соломы. Отсюда и обычай жечь костры из соломы на Святки, Купалу, сжигать соломенное чучело на Масленицу, знаменовавшую собой начало нового земледельческого года, – традиции дошедшие практически до наших дней.

В эпоху палеолита сложился и тот тип хозяйственной деятельности и разделения труда, при котором именно женщины занимались сбором, хранением и обработкой зерна, о чем свидетельствуют сохранившиеся в русской народной традиции вплоть до середины – конца ХХ в. очень архаичные «жнивные» обрядовые песни, в которых только «девкам, молодухам» вменялось в обязанность жать, сушить и молоть зерно. Да еще, пожалуй, настораживающая близость таких слов как «мукА» и «мУка». Именно в палеолите, вместе с представлением о том, что «хлеб всему голова», сложился и культ Матери – подательницы жизни и хранительницы зерна, владычицы урожая, воды и огня, Великой Богини. Эту огромную по протяженности эпоху часто называют «Золотым Веком равенства Матриархата».

Она закончилась 13 тысячелетий назад, когда глобальная катастрофа изменила и ландшафты, и климат Земли.

Теща – как персонаж Масленицы

От моря до моря, до Кейева города
Там наша родина, на родине то дуб,
На дубе-то сова, сова-то мне тёща…

Одним из самых сложных и загадочных в русской календарной обрядности, безусловно, является праздник под названием Масленица. Все, без исключения, этнографы отмечали и отмечают то странное обстоятельство, что Масленица (или МаслЯница) – это единственный крупный дохристианский праздник, не приуроченный к христианскому празднику и не получивший нового истолкования». И действительно, почему? Ведь если мы посмотрим на обрядовые циклы так называемого «креста года», то есть зимнего и летнего солнцестояний, осеннего и весеннего равноденствий, то налицо парадокс. Зимнее солнцестояние (Святки или Коляда) соотнесено с Рождеством Христовым. Летнее солнцестояние (Купало) – это Рождество Иоанна Крестителя. Осеннее равноденствие (Овсень) – это Рождество Богородицы. А весеннее – ничего.

Праздник весеннего равноденствия забыли? Но так ли это?

Для того, чтобы разобраться с этим странным феноменом, нам придется погрузиться в глубины тысячелетий. И вспомнить, что в течение огромного временного промежутка – с VII тыс. до н.э. до середины I тыс. до н.э. на территории севера Восточной Европы (от 69°ч.ш. до 55° с.ш.) среднелетние температуры были выше на 4—5°С, чем в настоящее время. Весна же начиналась на месяц раньше, чем сейчас. Соответственно сдвигался и приход осени, менялась картина зимы, в которой температуры были близки к 0° С, т.е. зима была очень мягкой.

Так как весна практически начиналась уже на рубеже февраля и марта, то обряды встречи весны, длившиеся в древности (как и зимние Святки) месяц, начинались в конце февраля и заканчивались в день весеннего равноденствия – 22 марта (точнее в ночь с 21 на 22 марта). Именно с этого дня начинался новый земледельческий год, отмеченный обрядами Масленицы – «единственного крупного дохристианского праздника, не приуроченного к христианскому празднику». Судя по западноевропейскими и западно-южнославянским традициям, в которых повсеместно на эти дни было принято ряженье, причем в основном использовались зооморфные маски, сложение этих традиций можно отнести к общеиндоевропейскому периоду, т.е. не позднее рубежа IV – III тыс. до н. э. О том, что Масленица, как праздник начала земледельческого года – весны, сложился еще в общеиндоевропейский период свидетельствует не только традиций европейских народов, сохраненные вплоть до наших дней, но и традиции Индии, пришедшие из глубокой древности.

В древнеиндийской обрядности многие элементы Масленицы (и последующей Пасхи) прослеживаются в одном из самых ярких праздников порубежья зимы и весны – Холи, который отмечается в феврале – марте (окончание холодного сезона). Н.Р.Гусева подчеркивала, что «все ритуальные действия праздника неотделимые от магии плодородия и исторически восходят к доиндийскому периоду жизни ариев». Обрядово-магические проявления, связанные с весенним равноденствием, носят характер чрезвычайно близкий к пасхальным, восходящим непосредственно к язычеству, что и перешло в пасхальную обрядность славянских народов.

В общие обряды Масленицы и Холи входили: исполнение непристойных песен эротического содержания, распитие алкогольных напитков, приготовление ритуальной пищи из теста и творога. В Индии во время праздника Холи обязательно сжигают чучело Холики, которое делают из соломы. Для ритуального костра собирают хворост, солому, старые вещи, коровий навоз.

На Руси на Масленицу также жгли костры. Причем, материалом для костров были сено, солома, старые вещи. Использовался и коровий навоз. И также сжигали чучело Масленицы, которое делали из соломы.

В индийской традиции существует обычай во время Холи сыпать золу от костра на пол дома и посыпать золой друг друга. Но в Вологодской губернии, например, на Масленицу ряженые нередко сыпали на пол избы пепел и золу и плясали на них, а также мазали сажей и посыпали пеплом и золой всех участников обряда.

Особо отметим, что в восточнославянской традиции одним из главных элементов обрядности Масленицы – праздника, связанного с поминовением покойников, была ритуальная еда – блины. Будучи по происхождению очень древней ритуальной едой – выпекавшимися на раскаленных камнях пресными лепешками – блины ни в коей мере не связаны с культом солнца, а являются общеиндоевропейским символом луны – «солнца мертвых». У русских, например, в «родительскую субботу» обязательно пекли блины. В некоторых деревнях первый блин мазали медом, сливочным маслом и клали на боженицу – «родителям». Иногда первый блин несли на погост и клали на могилу. Отметим, что блины – обязательная (вместе с овсяным киселем), причем последняя, еда похорон, поминок и свадьбы. И еще интересное обстоятельство, что опару для блинов на Масленицу обязательно творила самая старшая женщина в доме, причем в тайне от домашних и посторонних и обязательно при свете Месяца. И если она была матерью взрослых замужних дочерей, то звали ее Теща. Именно к теще (а не к тестю и теще) ездили «на блины». Теща – как персонаж Масленицы, представляет, по нашему глубокому убеждению, наибольший интерес из всего, связанного с этим архаическим обрядовым комплексом.