Сборник статей. Выпуск 2

Среди множества неразрешенных проблем истории народов Евразии одной из интереснейших представляется проблема древнейшей истории Европейского Севера той далекой поры, в которой мы должны искать истоки и корни своеобразной и неповторимой северорусской культуры.

«Сказка Севера глубока и пленительна, – писал об этой земле Николай Константинович Рерих. Северные ветры бодры и веселы. Северные озера задумчивы. Северные реки серебристые. Потемнелые леса мудры. Зеленые холмы бывалые. Серые камни в кругах чудесами полны. Все ищем прекрасную Древнюю Русь».

«Народ не помнит, чтоб когда-нибудь изобрел он свою мифологию, свой язык, свои законы, обычаи и обряды. Все эти национальные основы уже глубоко вошли в его нравственное бытие, как сама жизнь, пережитая им в течение многих доисторических веков, как прошедшее, на котором твердо покоится настоящий порядок вещей и все будущее развитие жизни. Поэтому все нравственные идеи для народа эпохи первобытной составляют его священное предание, великую родную старину, святой завет предков потомкам», – а эти слова выдающегося русского фольклориста XIX в. Ф.И.Буслаева, произнесенные им на торжественном акте в Московском Университете в 1859 году, не потеряли своей актуальности и в наши дни.

Обращаясь сегодня к глубинам народной памяти, запечатленной в легендах и сказках, былинах и былинках, преданиях и заговорах, в песнях и плясках, обрядах и ритуалах, в традиционном искусстве вышивки, ткачества, резьбы и росписи, мы вольно или невольно погружаемся во тьму веков и тысячелетий, уходим в то далекое время, когда все эти формы народной культуры еще только зарождались. Когда это происходило?

Н.А.Криничная считает, что прообразы изображенных в преданиях персонажей и связанных с ними мотивов формируются уже в мифе о тотемном предке, «становление которого относится к периоду раннеродового общества (это примерно средний палеолит), то есть 100 000 – 50 000 лет назад.

Что же это было за время и чем оно замечательно для территории севера Восточной Европы? О. Н. Бадер в своей работе «Из глубин палеолита» пишет, что уже в мустьерскую эпоху расселение человеческих коллективов охватило обширные пространства на севере. Он полагал, что именно в это время в период так называемого «Микулинского» или Рис-вюрмского межледниковья, характеризующегося относительно теплым климатом, вероятно, произошла первая встреча людей с Северным Ледовитым океаном на северо-востоке Европы. «Все местонахождения среднепалеолитических мустьерских орудий, вытянутые вдоль Западного Приуралья, по берегам древней реки Пра-Камы (ныне Волга) от Волгограда до устьев Чусовой, Обвы и Вишеры, обрисовали путь, по которому прошли древние, расселяясь в Восточной Европе».

И такой вывод представляется вполне закономерным в свете новейших палеогеографических данных, свидетельствующих о том, что в Микулинское межледниковье (130 000 – 70 000 лет назад) на территории европейского севера нашей страны тундры не было вообще. До 65° с.ш. распространялись смешанные еловые и березовые леса с включением граба, а до 60° с.ш. доходили широколиственные леса из липы и дуба. То есть до крайнего севера вдоль западной оконечности Северного и Приполярного Урала в время тянулась широкая полоса березовых, хвойных лесов с включением дуба и вяза. Среднезимние температуры на севере Европы были тогда значительно выше современных: в Скандинавии на 7°С, а на северо-востоке Русской Равнины на 7—8° и даже 11° C.

Палеогеографы, почвоведы, палеоклиматологи пришли к выводу о том, что «130000 – 70000 лет назад на Восточную Европу были распространены условия, свойственные сейчас западным приатлантическим районам Европы. Различия же в климате Западной Европы настоящего времени и микулинского межледниковья, в отличие от Восточной Европы, были невелики». Более того, в средиземноморско-черноморской полосе в некоторых пунктах зимой температуры были на 1—2° ниже, чем в наше время.

«Теплая Артика микулинского межледниковья, когда январские температуры были на 4—8°С выше современных, позволяет предполагать, что поступление теплых вод Гольфстрима в то время было значительно более мощным, чем сейчас (с более высокой температурой)», – считают авторы атласа – монографии «Палеография Европы за последние 100 000 лет». Они отмечают, что для района Белого моря (в пределах восточной части Северо-Европейского архипелага) в межледниковье были характерны сосновые леса, затем смешанные березовые с елью и широколиственными породами, а в конце межледниковья господствующее положение перешло к березовым лесам.

Во время Микулинского межледниковья примерно до 60° с.ш., а в бассейне верхнего течения Северной Двины и Вятки до 57° с.ш. были распространены березовые и еловые леса с большим или меньшим участием дуба, граба и вяза. Поэтому нет ничего нереального в освоении древними человеческими коллективами севера Восточной Европы уже в мустьерское время.

Археологи считают, что на реке Печора (стоянка «Крутая Гора») люди обитали уже 70 тысячелетий назад.

И более того, «первобытная археология располагает теперь массовыми и бесспорными материалами, доказывающими длительную предысторию земледелия, начавшуюся, по крайней мере, с конца эпохи среднего палеолита», т.е. археологи определяют время зарождения первобытного земледелия, отстоящего от нас на 50 или 70 тысячелетий.

Для его возникновения в форме собирательства необходимым условием являлось наличие разнотравных и злаковых степей. И таковые были не только в традиционной зоне – на юге Русской равнины, но и на севере, где для времени 45210 +1430 лет назад в бассейне рек Вычегды и Печоры отмечаются сосново-березовые леса со злаковым разнотравным покровом.

44 тысячелетие до н.э. – время новых, по сравнению с очень теплым Микулинским межледниковьем, климатических условий – Молого-Щекснинского межледниковья.

Примерно 70 тысяч лет назад Микулинское или рис-вюрмское межледниковье, продолжавшееся около 60 тысяч лет, кончилось. Начался очередной ледниковый период, получивший в Восточной Европе название Валдайского. Это название очень условное, т.к. весь этот период делится на две неравные части: 70 – 24 тысяч лет назад – безледниковый Валдай и 24 – 13-тыс. лет назад – ледниковый Валдай. Причем во время безледникового Валдая медленное усиление похолодания чередовалось с периодами потепления.

Одним из таких потеплений, очень длительным, было Молого-Шекснинское межледниковье, продолжавшееся с короткими периодами похолодания с 50 тысячелетия по 24 тысячелетие до наших дней, причем время от 32 до 24 тысячелетий назад было наиболее теплым.

Так, на Дону распространяются широколиственные леса, здесь развивается так называемая костенково-стрелецкая палеолитическая культура, часть населения которой в период Молого-Щекснинского межледниковья продвинулась по Русской равнине до бассейна Оки. Ряд археологов предполагает, что племена стрелецкой культуры в это время заселяют берега Печоры. Исследователи отмечают, что: «На северо-востоке Европы, куда входят огромные пространства Поволжья и Приуралья, за последние годы найдены выдающиеся памятники ранней поры палеолита, и уже наметился перелом в сторону усиления работы по их изучению. Отдельные районы Русской равнины (северо-запад) в молого-шекснинское время, возможно, не были заселены. Следует особо подчеркнуть: с юга на север Русской равнины в пору сложения и развития верхнего палеолита продвигались не бродячие охотники-помады, но племена, ведущие оседлый образ жизни, строившие долговременные жилища различных типов, ведущие сложную домашне-хозяйственную деятельность, основанную на охоте и собирательстве. Охота на стада лошадей и северных оленей требовала совершенствования метательного оружия и, вероятно, привела уже в столь раннее время к изобретению лука и стрел. В этот же период складывается и развивается духовная культура».

Памятники духовной культуры древнего каменного века – палеолита сохранились в местах длительного обитания, на древних стоянках палеолитического человека.

Судя по всему, в ближайшее время на территории Русской равнины и, в частности, Русского Севера будут открыты первоклассные памятники, относящиеся ко времени Молого-Шекснинского интерстадиала – самого теплого времени валдайского ледниковья.

Памятники духовной культуры древнего каменного века – палеолита сохранились в местах длительного обитания, на древних стоянках палеолитического человека.

Судя по всему, в ближайшее время на территории Русской равнины и, в частности, Русского Севера будут открыты первоклассные памятники, относящиеся ко времени Молого-Шекснинского интерстадиала – самого теплого времени валдайского ледниковья.

На территории Полыни и Германии все памятники древнего каменного века сосредоточены южнее 52 параллели в бассейне верхней Вислы и в Силезских горах. На территории Восточной Европы они распространены неравномерно. В западной части такие памятники прослеживаются только до 52 параллели.

В Центральной части Русской равнины мустьерские памятники известны до 54 параллели, а верхнепалеолитическая Бызовая стоянка (в среднем течении реки Печоры) расположена севернее 64° с.ш., примерно в 175 км от Полярного круга. Ее возраст 25450 ± 380 л.п., стоянка Сунгирь на Клязме – чуть севернее 56° с.ш. – ее возраст 25500 ± 200 л. назад. Кроме того к 24 тысячелетию до н.э. относятся такие стоянки северо-востока Русской равнины как Медвежья пещера в верховьях Печоры, Островская стоянка, Смирновская и Бурановская пещеры. На северо-западе памятники этого времени неизвестны.

Культурные традиции, сложившиеся у населения северной части Русской равнины того далекого времени, очень хорошо представлены захоронениями стоянки «Сунгирь» под городом Владимиром, относящейся к концу Молого-Шекснинского времени. Здесь, соблюдая давно сложившийся ритуал, люди, жившие в ХХIV тысячелетии до н.э., перед тем как похоронить своих покойников посыпали дно могилы раскаленными углями, очищая ее, возможно, остатками тризны. Затем на дно сыпали мел или другое белое вещество, похожее на известь, и уже по белому слою густо посыпали красной охрой.

Белое и красное – символы чистоты и крови, снега и огня уже в то далекое время были вместе, провожая человека в мир иной. Умерших клали в могилу в богато украшенной одежде, с многочисленными каменными и костяными орудиями труда и оружием, их покрывали меховыми плащами и обильно засыпали красной охрой.

Так в Сунгири, в одной из могил был похоронен высокий, широкоплечий мужчина 55 – 56 лет, лежащий на спине со сложенными на животе руками, голова его была повернута на северо-восток. Он был одет в замшевую или меховую рубашку, кожаные штаны и кожаную обувь типа мокасинов. Вся одежда этого человека XXIV тысячелетия до н.э. была расшита 3500 бусинами, выточенными из бивней мамонта. На руках его было надето более 20 браслетов из тонких, выстроганных из бивней мамонта пластинок, а также браслеты из нанизанных бус. Весь головной убор был расшит бусами и завершался на затылке песцовыми клыками. На плечах мужчины лежал короткий меховой плащ, расшитый более крупными бусинами. Рядом с мужчиной были похоронены девочка 7—8 лет и мальчик 12—13 лет. Их погребения также сопровождались большим количеством изделий из мамонтовой кости. Особый интерес представляют копья, сделанные из расщепленных и выпрямленных бивней: 2 м 42 см у мальчика и 1 м 66 см у девочки. Сегодня еще не ясно, как наши далекие предки производили выпрямление и расщепление трехметровых бивней, как выстругивались длинные, прямые, твердые и острые копья. Одежда детей была расшита бусами еще богаче, чем одежда мужчины. На ней в общей сложности было нашито около 7500 бус, на руках детей были надеты браслеты и перстни из мамонтовой кости. Кроме того, одежду украшали изящные орнаментированные прорезные диски, заколки, застежки. Археологи предполагают, что захоронение детей не одновременно захоронению мужчины и было сделано значительно раньше. Это свидетельствует о том, что перед нами не случайное богатое погребение, а устойчивая традиция, которая складывались долго, и сохранилась в течение тысячелетий.

Абстрактное мышление человека верхнего палеолита Восточной Европы было значительно развито, о чем свидетельствуют не только захоронения Сунгири, но и многочисленные орнаментированные поделки того далекого времени, являющиеся высокосовершенными образцами палеолитического искусства. Так па Дону (Костенки) на изделиях из кости и кремня – женских фигурках – как правило, графически изображены лепты-пояски па груди и талии. Из элементов орнамента наиболее часто встречается косой крест. М. Д. Гвоздовер пишет: «Очевидно, этот орнамент следует считать, наиболее характерным для костенковской культуры, тем более что в других палеолитических культурах ряды из косых крестиков почти неизвестны… Выбор орнамента и его расположение на предмете не вызваны технологическими причинами или материалом… характер размещения элементов орнамента и их выбор вызваны не технологическими причинами, а культурной традицией».

М. Д. Гвоздовер считает, что «археологическую культуру характеризуют как сами элементы орнамента, так и тип их расположения на орнаментальном поле и группировка элементов». В древнем каменном веке впервые на изделиях из бивней мамонта, найденных на стоянке Мезин на Черниговщине (ХХIII тысячелетие до н.э.) появляется еще один тип орнамента – мотив меандра и свастики.

Выдающийся русский исследователь В. А. Городцов писал в 1926 году, анализируя северорусское крестьянское ткачество и вышивку: «Еще так недавно полагали, что меандр и овы являются плодами античного искусства Греции, а свастика – искусства Индии, но все это оказалось неверным, так как документально доказано, что свастика, меандр и овы были излюбленными мотивами орнамента древнейших веков бронзовой эпохи, когда, может быть, не было еще ни греков, ни индусов, скрывавшихся в одной семье индоевропейцев, и когда эти мотивы успели распространиться не только по всем материкам Старого Света, но и проникнуть в Среднюю Америку. И это неудивительно, потому что свастика и меандр ранее и тех отдаленных от нас времен: они найдены в России на предметах искусства Мезинской палеолитической стоянки, время которой отстоит от нас, как полагают геологи, на многие десятки тысячелетий. И в каком поразительно развитом виде они находятся там! И что удивительнее всего, так это то, что они и там связывались с фигурками птиц, несомненно, имевших то же культовое религиозное значение, какое имеют и в наше время, т.е. значение символа весеннего солнца и связанных с ним представлений о счастье, благополучии и радости. Таким образом, в прелестном комплексе свастических знаков, в узорах северно-русских искусных мастериц скрывается реминисценция (живое воспоминание) о самых древних общечеловеческих религиозных символах. И какая свежая, какая твердая память!».

Что было исходным образцом для сложнейшего ромбо-меандрового и свастического орнамента Мезина до сих пор остается загадкой.

Палеонтолог В. И. Бибикова в 1965 году предположила, что меандровая спираль, разорванные полосы меандра и ромбы на предметах из Мезина возникли как повтор естественного рисунка дентина мамонтовых бивней.

Из этого она сделала вывод, что подобный орнамент для людей верхнего палеолита был своеобразным магическим символом мамонта, воплощавшего в себе (как основной объект охоты) их представления о достатке, мощи и изобилии.

Опубликовавший материалы Мезинской стоянки И.Г Шовкопляс отмечает, что меандровые узоры, характерные для памятников этой верхнепалеолитической культуры, не имеют себе прямых аналогий в палеолитическом искусстве Европы и могут быть поставлены «в один ряд с совершенным геометрическим орнаментом более поздних исторических эпох, например, неолита и меди-бронзы». В членении В. А. Городцовым европейских верхнепалеолитических культур XX – XXV тыс. до н.э. на три отдельные области – западноевропейскую, среднеевропейскую и восточноевропейскую по характеру памятников искусства, основой для выделения восточноевропейской области послужил неповторимый орнамент Мезина.

Таким образом, наш Мезин на Черниговщине знаменит геометрическим меандровым орнаментом на кости. В остальных частях Старого Света меандр появляется только в эпоху бронзы. Правда, в связи с истоками этого орнаментального мотива у различных исследователей сложились самые разные точки зрения.

В.И.Бибикова считает возможным выводить мезинский меандр и свастику из повтора естественного рисунка дентина бивней мамонтов.

А.А.Формозов приходит к выводу, что: «меандр, характерный для античной вазописи, древнегреческие гончары переняли у ткачей, а те лишь скопировали рисунок из нитей, получившийся у них непроизвольно при изготовлении одежды.

У палеолитических охотников Восточной Европы, не знакомых с ткачеством, меандр появился, скорее всего, в результате усложнения зигзагов, нередко выгравированных на их костяных изделиях».

Думается, что как с первым, так и со вторым предположением А. А. Формозова трудно согласиться. Древнегреческим гончарам можно было перенять и другой рисунок переплетения нитей, коль скоро их ткачи были столь виртуозны, что получали меандровые узоры в структуре ткани. Ведь получить меандр «непроизвольным» переплетением нитей невозможно, для этого необходимо владение сложнейшей многоремизной техникой ткачества, так что, вероятно, и античные ткачи, и гончары стремились украсить свои изделия меандровым узором не случайно, а вполне осознанно, связывая его с определенным комплексом древнейших представлений. Что же касается палеолитических охотников, то на мамонтов они охотились не только в Восточной, но и в Западной Европе, однако, там «усложнения зигзагов», тоже гравировавшихся на костяных изделиях, не произошло.

Вероятно, все-таки ближе к истине Б.А.Фролов, который, дешифруя орнамент мезинского браслета, пришел к выводу, что здесь отражен комплекс сложнейших представлений палеолитического человека о движении времени, о смене сезонов года, о лунном календаре, т.е. мы имеем дело не с простой имитацией природного рисунка и не с «усложнением зигзагов», а с усложнением мышления, со сложной мировоззренческой системой. Он пишет: «Анализ палеолитической графики Евразии теперь уже бесспорно свидетельствует: определенные закономерности, своего рода алгоритмы построения первых орнаментов действительно существовали. Количество элементов в группах орнамента, интервалы между однородными группами повторяют циклы самых частых и наглядных для обитателей Земли космических явлений, связанных, прежде всего с движением Солнца и Луны».

Надо отметить, что и А.А.Формозов считает, что именно «с развитием мышления наших предков, сумевших перейти от конкретно-образного восприятия жизни к сложным абстракциям было связано изменение облика искусства и в неолите и бронзе,

когда подлинный расцвет пережил орнамент».

О том, что мир палеолитического человека был гораздо сложнее и духовно богаче, чем мы представляли себе это ранее, свидетельствует и крайне развитая и специализированная индустрия камня, и сложные конструкции костно-дерновых домов, и тысячи сверленых полированных бусин, копья и браслеты из бивней мамонтов в захоронениях Сунгири, музыкальные инструменты и статуэтки Мезина и многое другое.

Как же было отмечено ранее, уже в верхнем палеолите мы встречаемся и со своеобразным противопоставлением красного и белого цвета: белизне кости противопоставлялся насыщенный цвет гравированных, затертых красной охрой орнаментов. В могилах Сунгири дно посыпалось белым веществом (мелом или известью) и «уже по белому слою могилы густо посыпались ярко-красной охрой».

Исследователями отмечено, что именно красный цвет играл огромную роль в культовых обрядах и эстетике этого периода. Красные красители употреблялись еще в мустье (т.е. еще до 50 тысячелетия до н.э.), и очень долгое время существовало убеждение, что древние люди пользовались только естественными красителями. В результате исследований было выяснено, что путем обжига железистых конкреций в разных режимах в верхнем палеолите получали красные красители различных оттенков. Н. Д. Праслов отмечает, что «в целом можно констатировать, что уже более 20 тысяч лет назад первобытные люди использовали широкий спектр красителей, по крайней мере, четыре основных цвета: белый, охристый, красный и черный. Особенно богатой гаммой представлена красная краска». Надо заметить, что в текстильном декоре многих народов Евразии такое традиционное сочетание красного и белого дожило до начала XX века. И особенно это характерно для восточнославянской орнаментики вообще и северорусской, в частности.

Именно в такой строгой и древней красно-белой цветовой гамме выполнены орнаменты «прелестного комплекса свастических знаков в узорах севернорусских искусных мастериц», в которых, по убеждению В. А. Городцова, «скрывается живое воспоминание о самых древних общечеловеческих (а точнее общеиндоевропейских) символах. И какая свежая, какая твердая память!» – восклицает исследователь.

И это не удивительно. Изучавший мезинскую верхнепалеолитическую стоянку И.Г.Шовкопляс считал, что общность орнаментальных комплексов свидетельствует о родстве групп, использующих эти комплексы. Он полагал, что население Костенок II на Дону, Мезинской стоянки в Поднепровье и восточносибирских стоянок Мальта и Буреть было близкородственным. Он отмечает, что: «очень далеким переселением отдельных групп восточноевропейского позднепалеолитического населения, возможно также происходившего из Среднеднепровского бассейна (среднеднепровской этнокультурной области), вероятно, следует объяснить и нахождение в Восточной Сибири стоянок Мальта и Буреть, чрезвычайно близких и даже тождественных во многих проявлениях их материальной и духовной культуры (кремневые орудия, изделия из кости, характер жилищ и т.д.) со стоянками Среднеднепровского бассейна, прежде всего с той же Мезинской. Не исключено, что обитатели стоянок мезинской культуры в Среднеднепровском бассейне, с одной стороны, и названных сибирских стоянок – с другой, имели общее происхождение и даже составляли какое-то время одну группу населения на раннем этапе их истории».

Следует добавить, что инвентарь верхнепалеолитической Бызовой стоянки, находящейся в 175 км от Полярного круга, отстоящей от нас на 25—29 тысяч лет, имеет много общего с комплексом нижнего слоя Костенок I, 12 на Дону и относится к тому же времени, что, согласно выводам И.Г.Шовкопляса, свидетельствует о генетическом родстве человеческих коллективов, оставивших эти стоянки. В настоящее время для большинства исследователей заселенность Урала и Приуралья в конце молого-шекснинского времени представляется бесспорной.

Исключительная развитость и совершенство форм орнаментов, скульптуры, рельефов, относящихся к этому времени, убеждают в том, что их корни следует искать в более древней мустьерской эпохе, в том периоде Микулинского межледниковья (130 – 70 тыс. лет назад), когда человеческие коллективы уже освоили бассейн Печоры и побережье Северного Ледовитого океана и когда климат севера Восточной Европы не отличался от современного климата Англии и Южной Германии. Открытие в последние десятилетия первоклассных памятников палеолита на севере европейской части нашей страны (Медвежья пещера находится па 65°с.ш.), с большим количеством кремневого инвентаря и даже настенной живописью, является выдающимся событием. Оно еще раз свидетельствует о том, что в древнем каменном веке человеческие коллективы широко заселяли север Восточной Европы, т.е. территории будущих Архангельской, Вологодской, Костромской, Вятской областей и республики Коми.

Теплое Молого-Щекснинское время сменилось примерно 20—18 тысячелетий назад резким похолоданием, когда разросшийся скандинавский ледниковый покров достиг своего максимального развития. Данные современной науки свидетельствуют о том, что предельная граница распространения валдайского оледенения шла в широтном направлении от Вильнюса к Смоленску, а затем на северо-запад к Рыбинскому водохранилищу, озеру Кубенскому и Няндоме. Далее на северо-восток граница достоверно не установлена.

В это время на территории Англии и Ирландии, свободной от ледника, простирались приатлантические тундры и субарктические луга. Березовое редколесье (парковая тундра) было распространено в западной части Европы, а редколесье с березовым и березово-сосновым древостоем занимало большую часть Средней Европы и затем сравнительно узкой полосой шло вдоль побережья будущего Балтийского моря, а тогда Балтийского ледникового озера, на северо-восток. Настоящих лесов, или как их называют «типичных лесных бореальных формаций», в западных и средних частях Европы в ту пору было очень мало, и они находились в основном в долинах крупных рек и межгорных котловинах. В пределах Русской равнины леса занимали, в отличие от Западной Европы, большую площадь в виде широкой полосы, пересекающей ее в направлении с юго-запада на северо-восток. Это были березовые, сосновые, еловые и пихтовые леса. Палеогеографы отмечают, что: «в ряде районов здесь уже существовали леса с участием таких широколиственных пород, как дуб и вяз в южной части Русской равнины была распространена растительность степного типа». Интересно отметить, что во время максимума Валдайского оледенения, когда почти вся территория Англии была покрыта ледником, а пригодные для жизни участки представляли собой тундру и арктические луга, первобытные люди и такие животные, как волк, пещерный медведь, шерстистый носорог, северный олень, бык и мамонт обитали всего в 50 км от края ледника. В то же время в бассейне Верхней Волги были распространены луговые степи с елово-березовыми и сосновыми лесами. В бассейне Оки во время максимума оледенения шумели елово-сосновые леса северо-таежного типа. В районе деревни Покровской на реке Пучка (вблизи от озера Кубенского, на 60°с.ш.) непосредственно у края ледника росло около 38 видов цветковых и споровых растений, а редколесье состояло из березы, ели, лиственницы.