Двум смертям не бывать

В автобус он погрузился плечом к плечу с длиннополым. Трясся за ним пять остановок до метро, потом спустился в подземку, сел в вагон. По пути еще несколько раз пытался вытащить мобилу и связаться с нанимателем. Но напрасно, телефон не отвечал (радиоволны не проникали через толщу земли, но Петрович был не слишком силен в радиотехнике). Пассажиры удивлённо косились на потрёпанного мужика, старательно прижимавшего к уху черную трубку.

На «Белорусской» длиннополый вышел из вагона, приблизился к памятнику «Советская Белоруссия» и замер возле каменных фигур. «У него здесь встреча!» – догадался Петрович, в восторге от своей сообразительности и проницательности.

Через минуту бурлящий поток из прибывшего поезда затопил зал станции торопливой людской массой. И вот тут-то Петрович удивлённо вытаращил глаза и затряс головой. На долю секунды ему показалось, что в глазах у него двоится, – очевидно, сказалось изрядное количество «беленькой», выпитой за весь сегодняшний день. Длиннополых внезапно стало двое, как будто от первого типа отделилось астральное тело и приобрело материальное воплощение. Стало две шляпы, два черных пальто, две пары темных очков и две совершенно омерзительные пары узких альфонсных усиков.

Петрович растерялся. Он уже не знал, где тот тип, которого он подцепил на кладбище, а где его «альтер эго». Он так растерялся, что даже подошел слишком близко, рискуя выдать себя.

Туннель наполнился гулом и грохотом, повалил народ, выливаясь из распахнутых дверей, – на двух платформах одновременно остановились поезда. А длиннополые уже разлетелись в разные стороны, точно два шарика одинаковой массы в задаче про импульс тела. Правый длиннополый вклинился в середину толстой гусеницы, вползавшей в двери вагона, и мгновенно затерялся в ней. То же самое совершил и левый длиннополый, убегая в противоположном направлении.

Поезда разъехались. Посередине платформы остался стоять потрёпанный человечек в телогрейке и с сотовым телефоном в руке. Глаза у него были совершенно безумные – ему казалось, что он чувствует в своей глотке вкус собственных яиц, которые ему обещали затолкнуть туда в случае неудачи. И этот вкус Петровичу очень не нравился.

В обитую старым дерматином дверь детского дома № 50 города Москвы позвонили. Впустив с улицы морозный колкий воздух, дверь нехотя приоткрылась, и из помещения пахнуло запахом кислых щей и прогорклого масла, запахом ненавистной перловой каши и компота из сухофруктов. Перед дверью стояли женщина средних лет в милицейской форме и пацан лет семи в старом драповом пальто с цигейковым воротником и вязаной шапочке петушком. Две мокрые прозрачные полоски пролегали от носа мальчишки к его верхней губе.

Женщина в форме решительно шагнула вперёд, цепко держа детскую руку, красную от цыпок, а мальчишка горестно шмыгнул носом и нехотя поплёлся за ней. На пороге он остановился и с тоской оглянулся назад, туда, откуда веяло воздухом воли, свободы и безнаказанности. Пацан любил этот вольный дух, а здесь, в прихожей детского дома, так мерзко воняло… Почувствовав слабое сопротивление, милиционерша остановилась и дернула его за руку.

– Ну что еще… – пробурчала она раздражённо. – Опять глупишь, Морозов!

Мальчишка покорно шагнул вперёд. Дерматиновая дверь за ним с обреченным стуком захлопнулась, злобно лязгнул засов.

– Новенький! – послышался возбуждённый шепот из-за двери, ведущей в холл. В темной щели любопытно блеснули детские глаза.

Мальчишка свободной рукой стянул шапку и заинтересованно огляделся по сторонам.

– Где кабинет директора? – спросила милиционерша. Она все еще сжимала руку своего подопечного, как будто боялась, что тот вырвется и сбежит от нее.

Женщина решительно двинулась по коридору. Мальчишка нехотя волочился вслед за ней, бдительно оглядывая детдомовские покои и периодически шмыгая носом.

– Павел Морозов, 1992 года рождения, москвич. Отец умер, мать в бегах. – На стол директора детдома, представительной дамы бальзаковского возраста, с холодным наробразовским взглядом, легла тоненькая папка с надписью «Личное дело». – Задержан на Казанском вокзале во время рейда городского патруля. По решению комиссии направляется к вам из детского социального приёмника.

Только после этой тирады железобетонная рука наконец отпустила мальчишку и подтолкнула его к столу директора. Пацан исподлобья уставился на полную даму с властными глазами. Казалось, он ее уже заранее ненавидел.

– Ну-с, Морозов. – Дама окинула его долгим изучающим взглядом. – Проходи, садись… Добро пожаловать!

Милиционерша села на стул.

Мальчик нехотя сделал микроскопический шаг вперёд.

– Покажи руки. – Умелым движением она задрала ему рукав пальто. – Колешься?

Павлик отрицательно мотнул головой.

– Тогда, значит, клей нюхаешь? – почти утвердительно произнесла директриса. – Нет? Что же тогда? Таблетки? Ты лучше сразу скажи, – понимающим тоном произнесла она. – И нам время сэкономишь, и вообще… – Неожиданно она запустила наманикюренные холеные пальцы в волосы мальчишки. – Вши есть? Вензаболевания? Сифилис? С дядечками дела имел?

Милиционерша подсказала:

– Вензаболеваний не обнаружено, в приёмнике прошёл санобработку, – с готовностью произнесла она.

– Знаю я вашу обработку… – Директриса нахмурилась, брезгливо отряхивая руки. – На той неделе троих десятилетних девчонок сифилисных к нам доставили, еле удалось в лечебницу пристроить… К побегам склонен?

Мальчик с интересом рассматривал на стене огромную тропическую бабочку в рамке под стеклом, а потом перевёл взгляд на пухлую сумку директрисы, висевшую на стуле.

– Неизвестно, – произнесла милиционерша. – По нашим данным, в детское учреждение оформляется впервые.

– Ладно. – Директриса подняла трубку телефона. – Тамара? Забери новенького…

Мальчик расстегнул верхнюю пуговицу пальто – в кабинете было очень жарко. Директриса расписалась в бумагах и молча пододвинула их милиционерше.

– Ну, Морозов, – произнесла та, поднимаясь, – будь здоров, не кашляй. И смотри, не попадайся нам больше, не то рано или поздно в колонию загремишь!

– Не бойся, до весны не сбегу, – успокаивающе заявил мальчик, солидно кивнув.

Дверь негромко скрипнула, и в кабинет вплыла обширная женщина с добрым глуповатым лицом.

– Ну, – вздохнула она, берясь за цигейковый воротник пальто Павлика, – пошли!

Мальчик с еле уловимой тоской взглянул на милиционершу – его последняя связь с вольным миром должна была вот-вот оборваться… Дверь за ним захлопнулась. Директриса в раздражении закурила сигарету, вытягивая для затяжки морковно-красные губы.

– Надолго у нас не задержится, – равнодушно промолвила она. – Этих паршивцев я насквозь вижу, с первого взгляда. Сразу могу определить, кто и сколько у нас пробудет… Нет, этот у нас ненадолго! Бьюсь об заклад, еще в марте на юг двинет.

– Сбежит – поймаем, – спокойно резюмировала милиционерша, пряча под шапку прядь обесцвеченных пергидролем волос.

А мальчик в это время уже стоял в душевой под потоком чуть тёплой воды и ожесточённо тёр мочалкой худенькое тело с выступающими веточками ключиц и полосками ребёр. В это время нянечка из огромной кучи белья, лежащей на полу, выбирала одежду питомцу по размеру.

«Вот бы нажраться от пуза! – Парнишка набрал в рот хлорированную воду и жадно проглотил ее. – А потом стырить у директрисы сумку и рвануть к своим на вокзал… Небось в сумке-то набитый кошелёк… Ладно, смотря как кормить будут… Может, еще и поживу!»

После ухода милиционерши директриса Вера Яковлевна достала из «соблазнительной» сумки записную книжку и, тщательно сверяясь с текстом, набрала номер телефона, обведённый красным фломастером. Она села за стол, сигарета слабо дымилась в углу рта.

– Кажется, у меня есть то, что вас интересует, – негромко произнесла она. – Да-да, все данные сходятся… Хорошо, как только к нему придут посетители, немедленно сообщу. А как насчет гонорара?..

Как только послышались короткие гудки, Вера Яковлевна положила трубку и мечтательно закрыла глаза. Этот сопливый мальчик на самом деле золотое дно… Нужно беречь его как зеницу ока. Он – ее пропуск в иной мир, в мир богатства, обеспеченности, уверенности в себе. В мир безбедного и беззаботного существования. Прозрачные глаза вглядывались в пустоту кабинета. Да, этот мальчишка – ее счастливый шанс, чудесный случай! Но, как известно, случай выбирает лишь подготовленные головы. Ее голова превосходно подготовлена к тому, чтобы начать собственную игру. Собственная игра – вот что будет заключительным аккордом ее долгой педагогической карьеры. А потом… Прости-прощай, вонючий детский дом, тупые дети алкоголиков и наркоманов, в головы которым она без особого успеха уже двадцать пять лет прилежно вдалбливает разумное, доброе, вечное… Сколько она запросит за него? Да уж наверняка не продешевит! Она прекрасно знает цену этому ребенку! Осталось только узнать, кто еще даст столь высокую цену за него…

В субботу – самый важный день недели – в старом доме возле Никитских ворот, в коммунальной квартире на пятом этаже, было, как всегда, шумно и весело.

– Сука, тварь! – неслось из комнаты возле кухни. Это лениво, по привычке ссорились супруги Богушевские – вчера у главы семьи была получка, и сегодня жена выбивала из него скалкой оставшиеся гроши.

Цыганистый мальчуган лет девяти тоскливо колотил босой пяткой в дверь туалета, где тускло светилась лампочка и на толчке седой старик Иван Филимонович, бывший вертухай с зоны, глухой как тетерев, тщательно выуживал из газеты последние политические известия.

– Мамка, ссать хочу! – орал цыганёнок скорее из принципа, чем из желания отправить естественные надобности.

– Заткнись! – отвечала ему мать, грудастая цыганка с младенцем наперевес, жарившая на кухне нечто невероятно вонючее.

– Открой! – продолжал надрываться цыганёнок, атакуя дверь.

Из комнаты Людки-хохлушки, неудачливой шлюхи с Тверской, доносились выразительные стоны. У Людки был клиент, причём клиент важный, постоянный, и девушка отрабатывала свои деньги на все сто, тоскливыми завываниями имитируя любовный восторг.

В ванной многодетная тётя Кланя стирала белье на своих шестерых детей. Сегодня была ее очередь стирать, и, пока на плите кипятилось постельное белье, женщина ожесточённо тёрла обмоченные детские штанишки.

В своей крошечной комнатушке, крайней в коридоре, сидела, тихо сложа руки на коленях, безвредная старушка Берта Ивановна с блаженной улыбкой на лице. Берта Ивановна праздновала субботу.