Время дракона

– Где же ты нашёл всё это?

– В Сербской земле несколько лет назад.

– В этом нет ничего удивительного, – возразил Влад. – Сербская земля совсем мала. Там легко следить за состоянием проезжих путей и содержать их в порядке.

– А как же твоя вотчина? – спросил Войко. – Она втрое обширнее, чем все сербские земли. В Румынской земле я ездил по многим местностям, где не ездил ты. Могу тебя уверить, господин, что большинство трактов, по которым я проезжал, похожи на этот.

– По-твоему выходит, что качество дороги зависит не от того, насколько велика страна, и не оттого, насколько внимательны начальники. – Государь говорил спокойно, но всё-таки не мог скрыть своего стремления поскорее узнать ответ. – Тогда отчего зависит качество дороги?

Боярин неторопливо отвечал:

– Ты ведь знаешь, господин, что дорожные работы – это повинность. Когда некий начальник собирает людей из окрестных селений подновлять проезжий путь, то говорит: «Послужите правителю». Если люди довольны правителем, они думают: «Выполним службу хорошо. Сделаем всё на совесть». Если же они чем-то недовольны, то думают иначе: «Отделаемся как-нибудь. Незачем стараться. Пускай ломаются оси в чужих повозках. Пускай чужие кони сбивает себе копыта о камни на этой дороге. Пускай сам правитель ездит по ней, проклиная всё на свете. Так ему и надо! А с нас никто не спросит. Ведь начальник, который гонит нас на работу, сам не ведает, как ремонтировать дорогу правильно».

Государь Влад рассмеялся:

– Вот за это я и вожу тебя с собой, Войко. Даже если я не согласен с твоими суждениями, мне всегда нравится ход твоих мыслей. Выходит, что дорога хороша потому, что мои подданные довольны мной?

– Тобой и начальниками, которых ты ставишь, – кивнул государев спутник. – А вот начальниками, которых ставит султан, турецкие жители недовольны. И пусть в Турции принято восхвалять всех визиров и прочих витиеватыми славословиями, состояние дорог говорит само за себя.

– Так значит, всё дело в довольстве? – повторял Влад. – А я полагал – тракт, по которому мы едем, хорош потому, что я к своим подданным строг…

Войко молчал. Он уже сказал всё, что хотел, а повторять на разные лады одну и ту же мысль, понравившуюся господину, – это занятие льстецов. Войко льстецом не был.

* * *

«Приятно услышать, что мои подданные довольны, – думал государь Влад, – но были ли они довольны делами моего отца? Определить это способом Войко не удалось бы». С одной стороны следовало признать, что во время отцовского правления, которое продлилось всего десять лет, проезжие пути выглядели плоховато. Но, с другой стороны, за эти десять лет Румынская Страна пережила три войны – одну большую и две малых. Война неизбежно разрушает дороги, а если нельзя судить по ним, тогда как же можно было судить? По прозвищу?

Родитель Влада получил от народа прозвище Дракул. «Не самое хорошее прозвище, – рассуждал сын. – Такое не дают из благодарности. Однако теперь подданные, которые довольны моим правлением, называют меня так же – Дракул. Получается, что судить по прозвищу тоже нельзя».

Вначале младший Дракул унаследовал это прозвание лишь потому, что оказался очень похож на своего родителя внешне – прямо-таки одно лицо. Люди называли сына Дракулом, желая намекнуть на внешнее сходство, и не замечали внутренних различий. А ведь могли бы заметить, к примеру, то, что младший Дракул занимался разбором жалоб совсем не так, как отец.

Влад не помнил, чтобы родитель хоть раз обмолвился: «Просители ловят меня по всем мостам и перекрёсткам». Нет, его ловили не просители – его ловили нищие, которые знали, что получат щедрое подаяние.

Одно время нищие преследовали и младшего Дракула, появляясь там же, где собирались толпы крестьян, желавших государева суда, так что молодому князю тоже приходилось раздавать милостыню, но в один из дней он спросил попрошаек:

– А почему вы обращаетесь именно ко мне? Смотрите, сколько здесь собралось народу. Никто из этих людей вам не подал?

– Не подал, – жалобно отвечали нищие.

– А почему? – спросил правитель, обращаясь уже не к нищим, а к остальной толпе. – Ведь Господь велел помогать неимущим. Почему об этом помню я один?

Вместо ответа крестьяне предпочли раскошелиться. Нищенские шапки и кружки наполнились мелкими монетами, однако с тех пор сирые и убогие перестали появляться на государевом пути. Люди, желавшие предстать на суд, по-прежнему стояли близ мостов и перекрёстков, а подаяния больше никто не просил. Вряд ли нищие перестали приходить по собственной воле. Наверное, кто-то препятствовал им – возможно, препятствовали люди, которые больше не хотели раскошеливаться.

Тогда и проявилось первое различие между двумя Дракулами. От младшего перестали ждать щедрости. Ждать перестали, однако не роптали и не говорили: «Отец был щедрый, а сын у него прижимистый». Народ молчал, а младший Дракул досадовал на это. Он бы предпочёл, чтобы люди вспоминали его родителя добрым словом, пусть даже похвала отцу стала бы хулой на сына. «Если подданные молчат, – думал Влад, – неужели это означает, что щедрость моего отца казалась им излишней?»

Точно так же Влад не мог сказать, нравилось ли народу то, что старший Дракул был милостивым. Конечно, милостивый князь нравился преступникам, поэтому они частенько бросали младшему Дракулу упрёк:

– Твой отец не был так скор на расправу, как ты.

А вот что думали остальные люди? Нравилось ли им мягкосердечие старшего Дракула, или им больше по вкусу пришлась суровость младшего? Может, мягкосердечие казалось народу слабостью? Ответа не было. Никто не говорил: «Старший Дракул был добр, а младший суров».

«Вот если бы мой отец правил дольше, люди наверняка оценили бы его, – думал Влад. – Отец ведь не дожил до седоусой старости, вот люди и не успели понять, что им достался хороший правитель. А мной они довольны потому, что ещё не увидели оборотную сторону моей строгости. Я правлю всего четыре года, а вот через двадцать четыре года посмотрим, что люди скажут. Вот тогда они помянут моего отца добрым словом! Вспомнят и мягкость, и щедрость! И пожалеют, что вместо него правлю я».

Конечно, эти рассуждения не значили, что младший Дракул проявлял строгость нарочно. Он стремился поступать правильно, но как-то так всё время выходило, что правильное решение оказывалось в то же время строгим. Младший Дракул хотел бы проявлять отцовы качества, но не получалось, поэтому он утешал себя мыслью, что если не похож в делах на отца, то, возможно, похож на деда, Мирчу: «Может, мне всё-таки суждено стать великим государем?»

«Чтобы сделаться великим государем, придётся прожить долгую жизнь и совершить многое», – так говорил мудрый монах Антим, учивший младшего Дракула грамоте. Одно время ученик пытался спорить с учителем и задавал каверзные вопросы. Например, однажды спросил: «А как же тот грек по имени Александру, который жил давно-давно? Он умер очень молодым, но его называют Великий». Учитель ответил со снисходительной улыбкой: «Грек Александру был великим завоевателем, а не великим государем. Ему покорилась половина народов Земли, но государство, которое он создал, распалось вскоре после его смерти. Великий государь – это не завоеватель. Великий государь – это строитель».

К сожалению, отец Влада не успел построить ничего, что после смерти стало бы памятником для потомков, – ни новый храм, ни монастырь, ни крепость. Он лишь достраивал начатое Мирчей Великим, а своё строительство откладывал и в этом допустил явное упущение.

Впрочем, младший Дракул пока тоже строил мало. В одном из городов приказал возвести дозорную башню, которая располагалась на северо-западной стороне и потому получила звучное название Башня Заката. В новой столице, в городе Букурешть, по воле князя появились деревянные укрепления, уже начавшие заменяться каменными. Вот, пожалуй, и всё. Было и другое строительство, но не своё – государь Влад, подобно родителю, достраивал то, что начали другие.

«После моего отца осталось только прозвище. А что останется после меня? – думал сын. – Что будет, если Башня Заката разрушится, а город Букурешть, куда я перенёс столицу, захиреет? Может, ничего не останется. Может, нам с отцом суждено поделить дракулово прозвище поровну. Вот и вся память о нас двоих».

Государь Влад помнил, как рождалось прозвище. Это началось в те времена, когда отец, ещё не добыв себе румынского престола, устроил прямо в своём доме в Сигишоаре монетный двор и начали чеканить деньги с изображением дьявола. Или, может, всё началось чуть раньше, когда в доме стали появляться удивительные гости. Да, наверное, тогда.

Сначала приехал всего один человек. Вечный странник привёз его с собой из путешествия. «Чудной какой-то гость. Где так одеваются?» – подумал малолетний Влад. Откуда ребёнку было знать, что именно так одеваются знатные румыны. Кафтан длиной до колен, пояс-кушак очень широкий, штаны просторные, так что в одну штанину могли бы уместиться сразу две ноги. Сапоги тоже необычные – из жёсткой кожи, которые нисколько не меняли форму, если их снять. Отец в ту пору одевался иначе. Он следовал обычаям, существовавшим при дворе короля Жигмонда. Обувь носил мягкую, штаны – узкие, а кафтан – короткий.

Войдя в столовую комнату, незнакомец перекрестился на иконы, висевшие в углу справа от двери. Никто из незнакомцев, приходивших в дом прежде, так не делал.

Ещё больше малолетний Влад удивился, когда выяснилось, что гость разговаривает по-румынски и может не просто связать пару слов, а говорит много и свободно. Такие люди в Сигишоаре были известны наперечёт, жили в нижнем городе, возделывали землю и разводили овец. Незнакомец явно не состоял в родстве с этими крестьянами, ведь он одевался, как знатный человек.

– Так значит, это ты у нас – наследник? – спросил гость, наклоняясь к мальчику и почесывая подбородок. – Твой отец много про тебя рассказывал. И про твоего старшего брата рассказывал. Говорил, что доминиканцам от вас двоих житья нет. Меня звать дядя Тудор. Ты чего? Испугался?

Влад не испугался, но так сильно удивился, слыша румынскую речь от чужого человека, что просто онемел. Со временем привык, а дядя Тудор продолжал наведываться в Сигишоару, но называл себя не гостем, а «верным слугой хозяина сего дома».

С этого «слуги» и начались значительные перемены в домашнем быте, потому что очень скоро таких гостей-слуг стало шесть, а ещё через некоторое время – десять. Приезжая, эти люди сперва пировали, а после начинали вести длинный разговор. Пусть разговоры велись по-румынски, Влад ничего в них не понимал. Старший брат Мирча – тоже, но в отличие от младшего брата старательно слушал.

Младший брат в это время бесцельно бродил по дому. В половине комнат было темно, а в других ещё горел свет – женщины раскладывали по полу многочисленные тюфяки, чтобы устроить приезжих спать. Издалека доносились отголоски застольной беседы – кто-то скажет что-нибудь отрывистое, другие подхватят, зашумят, а затем всё снова успокоится. Иногда мимо Влада пробегала, слегка шаркая подошвами, служанка с кувшином – значит, за столом закончилось вино.

Повсюду лежали вещи гостей.

– Трогать чужие вещи – плохо, – говорил отец Антим, поэтому Влад не прикасался к ним, но внимательно осматривал со всех сторон… а однажды попробовал примериться к отцовскому мечу, оставленному на сундуке без присмотра. Родительская вещь ведь не чужая – значит, трогать можно.

Оружие оказалось тяжелым. Если поставить его вертикально, то небольшой позолоченный диск, венчающий рукоять, доставал до кончика носа, а крестовина с загнутыми вниз концами приходилась на уровень ключиц. Меч был одноручный, но мальчик, на которого, понятное дело, оружейники не рассчитывали, мог уместить на рукояти не одну, а две руки.

Чтобы освободить оружие от ножен, размаха не хватило. Пришлось положить меч на пол, взяться за рукоять и пятиться. Вначале ножны потащились вслед за мечом, но затем зацепились за какой-то незаметный выступ на половице и отстали. Тогда из своего убежища медленно выполз серебристый змей-дракон, выгравированный на клинке. Змей корчился и разевал пасть, потому что ему мешал святой крест, накрепко прибитый к спине большими гвоздями. Как ни извивался змей, крест извивался вместе с ним и не спадал. Влад хотел поднять меч клинком вверх, но меч не слушался, еле-еле оторвал острие от пола.

Тут-то в комнату и вошла мать, руками всплеснула, отобрала опасную игрушку, заругала, позвала отца:

– Вот полюбуйся, что твой сын творит!

Отец нисколько не рассердился – ни за меч, ни за то, что пришлось прервать важные разговоры:

– Ну и пускай. Видать, Влад большой уже – пора оторвать его от няньки и передать дядьке.

– Да ты что! Он мал ещё! – испугалась мать.

Дракон, распятый на кресте, считался главным символом воинствующего ордена Святого Георгия, где состоял отец Влада. Король Жигмонд принял своего «валашского слугу» в это общество, оказав тем самым большую честь, ведь через церемонию посвящения, которую Его Величество придумал на правах главы ордена, за всё время прошли лишь двадцать четыре человека, причём каждый из посвящённых принадлежал к сильным мира сего, а некоторые даже были государями.