Девочка в клетчатом платке

«Последний день Помпеи». Когда Брюллов ее писал, падал в мастерской в обмороки. Позы людей художник срисовывал с погибших в Помпеях – ездил на раскопки и изучил сохраненные учеными окаменелые останки. Улицу изобразил тоже реальную, помпейскую.

Репин. «Бурлаки на Волге». Мне не очень нравится сюжет (из-за того, что по «Бурлакам» недавно заставили писать сочинение в школе). А нравится то, что с каждым из изображенных бурлаков Репин познакомился. Вел с ними долгие разговоры, расспрашивал про их жизнь. Поэтому они у него получились такими реальными.

Мой любимый художник – Куинджи. «Лунная ночь на Днепре». Правда ли бывает такой пронзительно зеленый свет на ночной воде? Я не знаю, я на Днепре не бывал. Куинджи немного схитрил. Для первого показа этой картины он позвал зрителей и в темном зале одну лампу направил на картину. Все, конечно, ахнули. Сейчас бы сказали, что Куинджи проявил себя как гениальный пиарщик. Но на самом деле почти сразу после этой выставки Куинджи двадцать лет никому не показывал новых картин. А это пиаром не назовешь. Куинджи рано стал сиротой и был в детстве и юности очень беден. А когда начал зарабатывать деньги, то большую часть отдавал безденежным художникам. Так что в нем есть правда. А когда в само?м художнике есть правда, она есть и в его картинах. Это не А. В. сказал. Я сам знаю. Неизвестно почему, но это всегда так.

Картины Айвазовского «Девятый вал» нет сегодня в Русском музее. Ее увезли на выставку в Москву. Айвазовскому, в отличие от Куинджи, помогали близкие люди стать художником. Мне трудно ему простить, что, когда юный и очень талантливый Куинджи, собрав последние деньги, приехал к Айвазовскому, тот дал ему только толочь краски и красить забор. Мне кажется, сам Куинджи бы так не поступил, если бы все случилось наоборот. Чехов писал, что Айвазовский в жизни не прочел ни одной книги и держал себя с людьми свысока. При этом Айвазовский действительно круто рисовал и подарил своему родному городу, Феодосии, в вечную собственность бесплатную воду, проведя водопровод из принадлежавшего ему источника. В картинах Айвазовского, по-моему, есть и правда, и неправда. Я думаю, во всех них чересчур много блеска. Но так как я не сидел на обломке мачты, когда идет девятый вал и светит последний луч солнца, то проверить реальность блеска у меня не получится.

Это все я помню. Андрей Владимирович всегда нам рассказывает не только о картинах, но и о художниках. Как-то А. В. сказал, что в картинах художников, что бы они ни изображали, – их жизнь.

Я посмотрел еще несколько картин, которые люблю. И теперь, волнуясь, иду в особенное место. Пришло время для моей тайны.

Моя тайна

В очень маленьком зале, проходном и даже полутемном, похожем на комнатку в деревенском доме, живут деревенские картины Венецианова.

Все помнят Шишкина и Репина, а Венецианова мало кто.

Я прохожу по маленькому жилищу картин Венецианова и старательно смотрю на деревенские избы и краснощеких крестьянок. Как будто ненароком оборачиваюсь: кто вокруг меня? Две девочки из начальной школы и какая-то женщина рассматривают зимний пейзаж на противоположной стороне. Я стою к ним вполоборота. Значит, они не заметят выражение моего лица.

«Девушка в клетчатом платке».

Какая же она девушка? Это девочка, может, даже моего возраста. Никакие слова: «ясные серые глаза», «пухлые губы с полуулыбкой», «русская красавица» – то, что я сто раз читал про нее в Интернете, – не способны описать, что? я вижу.

Мир вокруг меня становится неподвижным фоном ее живого лица.

Это к ней я прихожу каждую неделю в Русский музей. Это – мое свидание. Моя тайна. Здесь живет Девочка в Клетчатом Платке. Распечатки ее портрета из Интернета – как слова экскурсоводов о картинах – искажают реальность. Она глядит с этих копий то как будто свысока, то холодно, то меняются оттенки красок. А живая она – только здесь.

Я думаю о том, что красота – это тоже шедевр. Шедевр природы. Единственный в мире.

Если бы я жил двести лет назад и увидел этот портрет – обязательно бы нашел реальную Девочку в Клетчатом Платке! Но такая больше не родится. Бывает сходство лиц. Но если я и найду похожую, она будет – как копия из Интернета…

…Позади меня топают ноги. Мое свидание прервал экскурсовод-хомяк, который дошел со своей группой до этого зала. Сейчас опять скажет что-нибудь не то. Я отхожу и ревниво смотрю, как мужчины в группе задерживают взгляды на Девочке в Клетчатом Платке.

– Художник – Алексей Гаврилович Венецианов, – говорит экскурсовод. – В тысяча восемьсот девятнадцатом году Венецианов покинул Санкт-Петербург и поселился в своем небольшом имении в Тверской губернии. Он перестал писать портреты богатых людей на заказ и перешел к изображению крепостных крестьян.

– Только в мире и есть, что тенистый
Дремлющих кленов шатер.
Только в мире и есть, что лучистый
Детски задумчивый взор.
Только в мире и есть, что душистый
Милой головки убор.
Только в мире и есть —
Этот чистый
Влево бегущий пробор…

Бессмертный Фет и прелестный, извините за рифму, портрет!

Еще чего не хватало! Какой-то пожилой дядя из группы решил продекламировать стихи.

– Очень уместно! – улыбается экскурсовод. – «Девушка в клетчатом платке». Русые волосы девушки, разделенные на пробор, почти полностью укрыты большим темно-синим клетчатым платком.

Ну вот, пожалуйста, – дальше он говорит, что «этот платок, возможно, подарил девушке сам художник в благодарность за позирование, а может быть, это ее личная вещь».

Ясно же, что платок был очень тщательно выбран Венециановым – художник искал краски, подчеркивающие глаза Девочки. И надел он платок на нее специально! Разные художники часто изображали женщин в шляпках, шапочках, беретах, этих… как их… – капорах! Когда я впервые увидел Девочку в Клетчатом Платке, то понял почему. Головные уборы делают женщин красивее. Почему наши современные девочки забыли об этом? Я когда вижу зимой девочек без шапок, про себя улыбаюсь. Правда, смешно – идет девчонка, нос у нее красный от холода, ветер открывает красные уши, вид озябший, под носом подозрительно блестит, все лицо изображает страдание. Но она идет, терпит, думает, что красивая. И тут еще волосы ветер ей в лицо спутанные – бабах!

Пышный платок окружил лицо Девочки на портрете, украсил, как тиара знатную даму. Если мысленно закрыть платок, лицо Девочки остается красивым, но кажется проще.

– Изображение деревенской жизни считалось «низким» жанром, – сообщил экскурсовод. – Венецианов не стал академиком в Императорской академии художеств. В своем имении он обучал живописи крестьянских ребятишек. Художник умер в безвестности.

Комиссия

– Димка! По художке ходит Комиссия! Опаздываем!

Я шел к своему классу, когда меня с этим дружным двухголосым воплем догнали Катя и Алиса (она маленькая, мы зовем ее Лисичка).

Так получилось, что в нашем первом «А» классе из двенадцати человек – две девочки. Естественно, девчонки везде ходят парой. Мы, десять мальчишек, – единый безбашенный ураган. Только Андрей Владимирович с нами справляется на академической живописи. Остальные педагоги на других предметах, как они сами говорят, завидев нас, готовы спрятаться под стол.

Кстати, первый класс в художке – это люди 11–12 лет. В параллельной жизни, в школе, мы пяти- или шестиклассники. Только Лисичка учится в четвертом классе. Ее взяли в виде исключения, она – гений, рисует круче всех в художке. Я учусь в шестом. Из-за школы я и опоздал сегодня в художку: переписывал после уроков сочинение по литературе. То самое, по картине Репина «Бурлаки на Волге»…

– …Комиссия идет к нам в класс! – восклицает тонким голоском Лисичка и указывает тонким пальчиком вперед.

Мы с Катей и Лисичкой, стараясь не топотать, бежим за спинами троих: лысоватого дяденьки в строгом костюме, полной дамы с каштановой башней из волос на голове и тощего мужчины, на ходу поправляющего падающие с носа очки. Смешные, как персонажи из рассказов Чехова! С Комиссией идет Наталия Степановна, директор художки.

Догнав Комиссию, мы с девочками переходим на шаг и с серьезными лицами финишируем на пару метров раньше. Уф! Главное – не подвели Андрея Владимировича!!!

В классе А. В. спокойно стоит у окна. Все двенадцать человек сегодня на занятии – плохо! Мы всегда шумим.

Но сейчас все сидят за мольбертами в полной тишине.

У меня в голове вспыхивает, как нарисованная красной краской точка, тревожная мысль. Ой, сейчас достанется Андрею Владимировичу от Комиссии и Наталии Степановны!!! Дело в том, что у нас по расписанию должна быть акварель. Но мы с акварелью давно справились. И упросили А. В. учить нас масляной живописи. А в программе художки в первом классе нет живописи масляными красками. Считается, что она для нас еще сложная. А. В. учит нас тайно…

Катя повернулась ко мне от своего мольберта в первом ряду. Ей, похоже, пришла та же мысль. Мы спрашиваем друг друга глазами: что делать? Спрятать масляные краски, лежащие перед мольбертами? Нет, поздно! Комиссия вошла!

На столе перед классом – натура: каравай, солонка и пара яблок на полотняной скатерти.

– Отлично, отлично! – говорит Лысоватый. – Хлебом-солью нас встречают! Приятно!

И в секунду протянул руку к караваю, оторвал кусок и съел.

Тетенька с башней на голове ухватила одно яблоко. Лысоватый, свободной от каравая рукой, – второе. Очкарику яблок не осталось, и тогда он сослепу взял раскрашенную грушу из папье-маше на столе у Андрея Владимировича. Мы следили за очкариком с восторгом. Он грушу откусил. С задумчивым видом пожевал. И, так как плюнуть явно постеснялся, кажется, проглотил.

Мы, как разведчики в тылу врага, стараемся не смеяться. Сидим с неподвижными лицами.

– Как зовут преподавателя? – спрашивает Лысоватый Наталию Степановну.

– Я и сам могу ответить. Андрей Владимирович Соколов, – говорит А. В.

– Ну, рассказывайте. Чему вы тут детей учите?