Единородное Слово. Опыт постижения древнейшей русской веры и истории на основе языка

Боковая сторона

Мосу Ра <По> воре жече
Йевони су роже Ная попо.
И йе зъже роже и жиро аре <По> Мосу

Кише воре во <Зьее>.
Ида ида реже <По> Мосу
Чедо можи и вожи роже бааро й воре жече йесо.

Жиро войе йесо
Йе можи рово баводе
Йевони сужени жиро во вое.
И йе зъже роже. И […] во Зьее.
Мо соище воро воро жипо.
Мо аро воре жече Ашее.
Со рово Зьее со рой рой же.
И рече бе вода Кие
Аро вои Бажени
<Кри> рово воре и вое со йе.
<Кри> ире даре во
<Кри> во
<Кри> йнийа
<Кри> жийе же.

Ай, рой не Божий!
Рекут, арий – вождь их, рода Наамы,
А он не арий, он вражий. РЕРОЙЕ.
Баво моего, Баво-воя рой воров сжег. Ей же!
Жиро жгут Ная – живое жиро Моаба.
Жиро жгут Наава, режут Раабы воев,
Имут вещую кровь мужей Ра Моаба.
Мое же имя – Роза, жена.
Ариев жгут равы Змея.
Аро, вои мои!
Навоверы приносят в жертву наших вождей боярских РЕРОЙЕИЙЕ.
Боже Правый! Род Ра.

Боковая сторона

Мессию Ра, Первенца, воры сожгли,
Иевония от рода Ная, попа.
И весь сожгли род и жиро арийской семьи – Первенца, Мессию.
Куша воры, вот змеи!
Идолы, идолы, принесли в жертву Первенца, Мессию,
А чада, мужей и вождей рода боярского они, воры, сожгли, иесо.
Жира воры – иесо.
Их мужи-равы наводят.
Иевония-инока священная кровь вот, вои.
И они сожгли род. И […] вот змеи.
Мы соищем воров – воров жизни священного рода.
Мы, арии, сожжем воров Ашеи.
С раво Змея, с роем, роем же.
И речь была воеводы Кия:
Аро! Вои Божии!
Смерть раво-ворам и воям их!
Кровь священного дара вот!
Кровь вот.
Кровь скинии.
Кровь живая.

Таков этот плач, этот сказ, эта байа – страстная параллель ветхозаветному преданию /4 Цар 3/.

Слишком много времени – три тысячелетия – разделяют нас. Многое вызовет здесь изумление и сомнение. Ряд вопросов, возникших по ходу чтения, несомненно снимется при чтении подробного перевода и комментариев к нему.

Но главное для понимания этой работы – отринуть глубоко сомнительный и, как представляется, порочный принцип, утвердившийся в современном языковедении, согласно которому два имени, одинаково звучащие в разных языках, не имеют ничего общего /38/. Такой подход дробит живое единородное слово, делает недоступными заключенные в нем знания и не позволяет составить цельной кратины мира: прошлого человечества, его веры, его истории.

Пусть опорой в нашей работе станет суждение И. Канта: «…задача исследователя древности стоит в том, чтобы, руководствуясь языковым родством, проследить происхождение современных религиозных понятий у различных народов» /39/.

Опыт получения информации исходя из самого языка – путем собирания и сопоставления созвучных слов, – несомненно, вызовет бурный протест среди специалистов, однако он был известен и Шумеру и Древнему Египту /40/, и можно не сомневаться, что наука вернется к нему и признает его. Другое дело, что подобные исследования на материале современных языков подчас приводят к поразительным, с трудом поддающимся осмыслению противоречиям, – и это есть грозные симптомы распада единого языка как последствия распада некогда единой веры.

И теперь нам остается только отправиться на правую сторону Иордана в Моавитские земли – место, которое сами древние русские называли МОАБ.

«Моав, моавитский, моавитяне (потомство отца) /Числ 22:1; 33:48–50 и др./ – страна, находившаяся на востоке от Мертвого моря, по обеим сторонам реки Арнон. Жители этой страны назывались моавитянами, по имени Моава, сына Лотова от его старшей дочери. Моав был родоначальником моавитян /Быт 19:30–37/» /БЭ, с. 479/.

Итак, события, описываемые в тексте Перуджианского камня, происходят не в мифической, никому не известной стране, но среди народа, многократно упоминаемого в Ветхом Завете в качестве заклятого врага иудеев.

Земля Моавитская не покорилась противнику во все дни существования царств Иудейского и Израильского. Южная ее половина, судя по историческим картам, даже формально не принадлежала ни одному из двенадцати израильских колен.

Самое имя Лота, родоначальника моавитян, а также сведения о нем и его потомстве несут на себе печать недоговоренности и тайны, попытка постичь которую, опираясь на библейские имена и иносказания, после тысячелетий искажения истинного языка может лишь запутать дело и привести к неправильным, далеко идущим по последствиям выводам. И потому постараемся опираться в рассуждениях только на самые надежные источники и известные факты.

«Лот (покров, покрывало) /Быт 11:27; 2 Пет 2:7–8; Лк 17:28–29/ – сын Харрана, племянник Авраама. За исключением Сары, Лот был единственным родственником, сопутствовавшим патриарху Аврааму при его переселении в землю Ханаанскую» /БЭ, с. 436/.

Из Ветхого Завета известно о разделении Лота с Аврамом, о жизни его в Содоме, о разрушении этого города, обращении жены Лота в соляной столп и спасении Лота с дочерьми в городе Цоар, или Сигор, откуда Лот удалился в пещеру, «где от старшей дочери родился ему сын Моав (родоначальник моавитян), а от младшей Аммон (родоначальник аммонитян)» /БЭ, с. 436/.

Более Ветхий Завет не упоминает о Лоте, но оправдывает жестокое истребление его потомков их позорным происхождением.

Лишь Новый Завет восстанавливает имя Лота. Ап. Петр вспоминает его как праведника /2 Пет 2:7–8/, а ап. Лука ставит на одну ступень с праведным Ноем: «И как было во дни Ноя <…> ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и пришел потоп, и погубил всех. Также как было и во дни Лота: ели, пили, покупали, продавали, садили, строили; но в день, в который Лот вышел из Содома, пролился с неба дождь огненный и серный и истребил всех» /Лк 17:28–29/.

Что же стоит за именем моавитян? За признанием Лота, якобы согрешившего грехом безмерного пьянства и кровосмесительства, – праведником в Новом Завете?

Богословие однозначно оправдывает Лота на том только основании, что согрешил он с дочерьми, дважды опоенный ими до беспамятства, будто это на самом деле не усугубляет содеянного и будто бы сама церковь не рассматривает пьянство как начало прочих тяжких грехов. Наука, в данном случае, кажется более объективной. Современный переводчик и комментатор Пятикнижия Моисеева считает, что ветхозаветный рассказ о Лоте – это «фольклорный сюжет, разрабатываемый с целью приписать врагам Израиля, Моаву и Аммону, позорное происхождение от кровосмесительного греха. Аналогом данного предания является уга-ритский миф о рождении благих богов – Шахару и Шали-му – от брака верховного бога Илу с его женами и дочерьми – Асирату и Девой» /41/.

Помня о характеристиках, данных праведному Лоту Новым Заветом, скорее согласимся с этой точкой зрения и поддержим ее двумя краткими и, пожалуй, безусловными дополнениями.

Первое. Имя моавитяне, моав действительно можно перевести как потомство отца – Мы Аввы, но с одной, все определяющей, оговоркой.

«Авва <…> сиро-халдейское слово, означающее отец, встречается только три раза в Новом Завете <…> Оно выражает собою высшую степень искренней любви, доверенности, покорности, равно как дружеского общения. Слово ав (означающее отец) употребляется как одно из первых и простых лепетаний у маленьких детей» /БЭ, с. 10/.

В русском языке это «непередаваемое» слово также означает отец – так называют настоятеля монастыря либо монаха-старца /СлРЯз XI–XVII, вып. 1, с. 19/. Иначе говоря, русский язык сохранил это будто бы чужое непереводимое «сиро-халдейское» слово в том высоком значении, которое вложил в него Господь.