Единородное Слово. Опыт постижения древнейшей русской веры и истории на основе языка

А пока, прежде нежели приступить к этому сложному и крайне неожиданному по своему содержанию тексту, разбивающему многие предвзятые представления о нашей вере и нашей истории, придется хотя бы кратко коснуться некоторых особенностей древних письмен, а также представить описание самого памятника.

Вполне понятны затруднения специалистов, десятилетиями бьющихся над попытками расшифровки этрусской письменности. И дело здесь не только в том, что при переводах до сих не принимался в расчет русский язык, но, что не менее важно, упускалась из виду вероятность того, что этрусская письменность (как и древнейшее славянское письмо типа «черт и резов») несла в себе признаки и свойства особого священного письма арийских народов, пришедшего из глубокой древности.

Известный знаток эзотерики Сент-Ив д’Альвейдр писал об этом так:

«По моему исследованию древнего алфавита Кабалы, состоящего из двадцати двух букв, самый скрытый и тайный, служивший, вероятно, прототипом не только для всех других такого же рода, но и для знаков ведийских и для букв санскритских, – есть алфавит арийский <…> буквы его имеют морфологическое строение, то есть представляют доподлинно идею своими очертаниями, что делает из них тип исключительный <…> внимательное изучение показало мне, что эти буквы есть первообраз зодиакальных и планетных знаков, что также имеет огромное значение. Браманы называют эту азбуку “Ваттан”. По-видимому, она принадлежала первой человеческой расе, потому что своими пятью начальными формами, строго геометрическими, она сама себя обнаруживает <…> эта азбука пишется снизу вверх, и ее буквы расположены таким образом, чтобы составлять морфологические схемы или говорящие изображения. Пандиты <…> пишут ее слева направо подобно санскритской, следовательно, по-европейски. На основании всего вышеизложенного, эта основная из всех азбук “Каба-Лимг” принадлежит арийскому племени».

Кабала, по мнению д’Альвейдра, пришла к иудеям из Вавилона и «составляла часть того, что академии метрополий называли мудростью, то есть синтезом наук и искусств, приведенных к своему общему принципу. Этот принцип был Слово или Глагол», но он был «утрачен и искажен примерно за 3000 лет до Спасителя»[10 - Эта дата хронологически вписывается в историю древнего Шумера, как приблизительное время вторжения в Месопотамию некоего инородческого населения и начала постепенного ослабления многотысячелетнего государства шумеров, закончившегося Вавилонским смешением.] /18/.

В существовании сакрального алфавита убеждает не столько вышеприведенная цитата, сколько глубочайшие, утраченные современным миром знания в области языка, фрагменты которых мы то и дело обнаруживаем при изучении древних культур, а также само масштабное, воистину космическое миропонимание некоторых цивилизованных народов древности.

Старинная истина «все гениальное просто», на наш взгляд, влечет за собой простой вывод: а следовательно, должно быть естественным и не противным законам жизни.

При работе с древнейшими именами собственными, в процессе которой обнаруживается настойчивое повторение некоторых корней, эта ставшая расхожей истина и наталкивает на мысль о том, что к столь долго искомым наукой пракорням скорее всего может привести изучение младенческой речи. Ибо первые звуки младенца: А, ВА (АВА), ДА, ПА, БА, РА и проч., столь часто повторяющиеся в именах древних народов Азии, Африки и Европы (начиная с ветхих Адама и Евы), – несомненно принадлежат к словам-семенам и, что особенно важно, некогда, видимо, являлись древнейшими именами Бога-Творца. (А потому эти значащие созвучия логично назвать пракорнями[11 - «…Ум человека все забыл, потерял <…> но если ум – дурак, то рефлекс всегда стихиен, бессознателен, гениален, целесообразен и точен. Он в нужных деталях все запомнил, отложил в крови <…> и в языке. Язык оказался самой лучшей историей; сама редакция языка все рассказывает точно, рисует картины наивных глубин детства человечества, говорит о великом и героическом прошлом <…> Все тайное становится явным в деталях точной науки» (Г. Н. Бренев) /19/.По теории В. Гумбольдта и его последователей, первоначальный язык состоял из одних «корней», т. е. слова не имели ни префиксов, ни суффиксов, ни окончаний. «Слова обладали ясностью и непринужденностью, но в то же время были слишком перегружены многозначностью» /20/.].)

На это указывает прежде всего частица «А», превращенная впоследствии – в результате раскола веры – в отрицание у многих восточных народов (кстати, и у греков, о которых речь ниже); и устойчивые зачины русских былин и песен – А и ДА, в XIX–XX вв. почти вытесненные именем И (ИЛИ).

Вопреки общепринятому мнению, что А, ДА, И (ИЛИ) русского фольклора являются всего лишь союзными частицами, есть основания предположить, что А следует рассматривать как имя Единоначального Бога, а ДА – как его синоним в качестве Бога Утверждающего, Правого, причем оба имени являются древнейшими. Что касается имени И (ИЛИ), оно, возможно, отразило момент религиозного разделения некогда единоисповедного народа[12 - Эти догадки, благодаря последним публикациям, получаютвесомое подтверждение. Так, французский мыслитель Рене Генон, говоря о тайных именах Бога в некоторых возрожденческих обществах, сообщал, «что Франческо Барберини в своем Tractatus Amori’s изображает себя в позе поклонения перед буквой I (И); а в “Божественной комедии” Адам говорит, что первое имя Бога было I (И), а имя, которое пришло затем, было El (Эль). Эта буква I, которую Данте называет “девятой фигурой”, согласно ее месту в латинском алфавите <…> очевидно, есть не что иное как иод (iod), хотя последняя есть десятая буква еврейского алфавита (а также славянского – «и» десятеричное. – Ред.); и действительно, иод, помимо того, что она является первой буквой Тетраграммы, образует божественное имя сама по себе, будь она изолирована или повторена три раза» /21а/. В «Божественной комедии» Адам рассказывает: «Пока я не сошел к томленью Ада, / “И” в дольнем мире звался Всеблагой, / В котором вечная моя отрада; // Потом Он звался “Эль”…» («Рай», песнь XXVI, ст. 133–136). Современный русский традиционалист приходит к важным выводам на отечественном материале, демонстрируя «расшифровку старообрядческими полемистами символической нагрузки самого слова “алиллуйя”: “ал” – символизирует Бога-Отца, “илл” – Сына, а “уйя” – Святого Духа. Никакой внятной “научной” аргументацией это утверждение не было оснащено. Все это можно было бы отнести к области курьезов, если бы не исследования Германа Вирта. Уже в XX веке по мере реконструкции протоязыка человечества, в ностратических и даже праностратических его пластах обнаружилось, что древнейшей сакральной формулой обращения к Богу было сочетание трех гласных звуков “a”, “i”, “u”. Получается, что староверы, непонятно каким образом, еще в XVII веке сохраняли древнейшие, тысячелетней давности (а возможно, еще более древние) формы сакрального взывания к Божеству» /21б/. А мы добавим, что не менее удивительно, как на излете XX в. автору настоящей книги удалось проникнуть в сокровенную тайну языка. – Примеч. ред.] (ср. условный союз или – или). Потому, видно, наш богатейший язык столь бережен и осторожен в обращении с «А»: с началом на «а» у нас почти нет причастий и глаголов, в основном только существительные /21/. Но и эти немногие существительные, как правило, имеют древнейшие формы на о, ха, ка либо являются заимствованиями из чужих языков.

Во всяком случае, эта гипотеза объясняет частое отсутствие (с современной точки зрения) каких бы то ни было религиозных реалий, хотя бы и языческих, во многих русских обрядовых – в том числе свадебных и погребальных – песнях. Что, несомненно, указывает на их глубокую древность[13 - Если принять А (ДА) как древнейшее имя Господа (а не как «связующее» союзное слово), русские обрядовые песни и былины обогащаются невыразимо поэтичным и глубоко религиозным чувством, потому что почти каждая строка в них тогда зачинается призыванием Божиего имени:А (Бог) й во стольноем во городи во КиевиА (Бог) й у ласкова князя у ВладимираА (Бог) начинался заводился да почестной пир и т. д. /22/.].

В этом же значении выступают имена ДА и, видимо, более позднее И[14 - Известно, что в конце XV–XVI вв. соединительное значение союза а стало вытесняться значением противительным /23/, а в XVII–XVIII вв. и в качестве союза стало вытеснять да (это изменение приходится на времена никоновских и петровских реформ, как видно, не случайно). Новейшие издания фольклора окончательно и своевольно избавились от зачинов А, ДА, И – тоже своего рода реформа /24/.], иначе затруднительно объяснить, почему обрядовые песни глубоко религиозного народа практически не упоминают имени Бога. Возможно ли это было во времена, когда русский человек и малого дела не начинал, не призвав на помощь имя Творца? Поздним отголоском уже неосознаваемого значения этого имени предстает истовое стояние за «единый аз» русских старообрядцев в борьбе за наследованную веру.

И наконец, особую глубину в этом случае являют Господни слова: «Аз есмь алфа и омега, начаток и конец…» /Откр 1:8/.

Что до упомянутого выше сообщения д’Альвейдра о «звездном» происхождении священного арийского алфавита, то изучение знаков этрусской письменности и сопоставление начертаний некоторых из них с наиболее яркими созвездиями наводят на вполне фантастическую, по нашим временам, мысль: если такой алфавит действительно существовал, то не являлся ли он последовательным соотнесением все более отчетливого произношения и освоения звуков младенцем с постепенным проявлением на вечернем небе видимых глазу очертаний созвездий, где некоей определяющей точкой, может быть, являлась Полярная звезда – альфа и омега всех странствующих и путешествующих, всех ищущих познания, всех ощущающих свою связь с Вышним, иначе, говоря на языке древних, – живых.

Эта воистину фантастическая для наших современников гипотеза, возможно, рано или поздно найдет подтверждение[15 - «Древние народы относились к письменности с благоговением, как к некоему чудодейственному искусству <…> Вавилоняне нарекли создателем письма и счета бога мудрости Набу (небо? – С. М.), сына творца вселенной Мардука (мировой дух? – С. М.)» /25/. «Считалось, что письмена обладают магической силой, так как они являются воплощением сказанного…» /26/.]. По крайней мере, известно, что древней мысли не были чужды поиски такого рода, чему находится много свидетельств.

Отец истории Геродот сообщает, что фараон Псамметих (VII в. до Р. Х.), желая определить, какой из народов на земле является древнейшим, повелел отдать двоих новорожденных младенцев на воспитание пастуху. «По приказу царя никто не должен был произносить в их присутствии ни одного слова <…> Так поступал Псамметих <…> желая услышать, какое первое слово сорвется с уст младенцев после невнятного детского лепета. Повеление царя было исполнено. Так пастух действовал по приказу царя в течение двух лет. Однажды, когда он открыл дверь и вошел в хижину, оба младенца пали к его ногам и, протягивая ручонки, произносили слово “бекос” <…> Псамметих <…> велел расспросить, какой народ и что именно называет словом “бекос”, и узнал, что так фригийцы называют хлеб. Отсюда египтяне заключили, что фригийцы еще древнее их самих» /27/ [16 - Фригийцы – «народ, проникший из Фракии в Западную Турцию после падения хеттов»/28/. В древнем именовании фригийцев – муски – звучит название мосхи, с которыми мы связываем имя нашей столицы – Москвы. Слово бекос может транслитерироваться как Богос (Бог) и пекос (печеное). В этой связи ср. русское слово колобок (буквально: Солнце-Бог). Наблюдения о ритуальном значении хлеба могли бы составить отдельную работу.].

И хотя, возможно, Геродот здесь передает всего лишь легенду, от нас не должна ускользнуть суть: детская речь как некий исходный материал входила в круг древних исследований, касающихся языка. А знакомое нам изречение «устами младенца глаголит истина» некогда могло выражать самые определенные и конкретные знания о праязыке и связанных с ним изначальных именах Бога. «Да! разве вы никогда не читали: “из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу”?» /Мф 21:16/.

Следующая ссылка на материалы древности заставит нас оторвать взгляд от колыбели и обратить его к звездному небу:

«…Лишь одна группа звезд в египетской картине мира приобрела устойчивую, прочную значимость <…> ее важность была связана с победой над смертью. В прозрачном воздухе Египта звезды выделяются своим блеском. Большинство звезд скользят через небосвод по серповидной кривой и исчезают за горизонтом. Но на одном участке неба звезды движутся по меньшей орбите и, ныряя к горизонту, все же никогда под ним не исчезают. Это – около-полярные звезды, обращающиеся вокруг Полярной звезды, те звезды, которые египтяне называли “не знающими уничтожения” <…> В древние времена этот северный участок неба был важной частью вселенной. Очевидно, там не было смерти, а стало быть, это было место вечного блаженства…» /29/.

Какое же отношение имеют эти рассуждения к этрусской письменности? Разумеется, мы пока не можем настаивать на «звездном» ее происхождении. И все-таки считаем вероятным предположить, что знаки этрусских надписей, по крайней мере отчасти, действительно «представляют доподлинно идею своими очертаниями», а кроме того соответствуют рисунку сочетаний звезд, «не знающих уничтожения».

Таковыми прежде всего представляются следующие:

1 (знак, идентичный начертанию арабской единицы; по Гриневичу, соответствует звучанию ПО; его вариант I – по Гриневичу, И). Логично этот знак рассматривать также как несущий значения ПРО (старый) – Первый, Единый, Единственный, Высший и Первенец;

q (БА – БЕ, по Гриневичу). Знак, возможно, воспроизводящий своими очертаниями ковш Большой Медведицы – созвездия, которое привлекало особое внимание в древнем мире; знак, дающий в этрусском тексте начало слову БАЖЕ – Бог (отметим, что, повернутый вправо, этот знак в современном русском письме означает Р, что отсылает к древнейшему имени Солнца – Ра, видимо, принадлежащему пракорням);

M (МО, по Гриневичу) – знак, воспроизводящий очертания созвездия Кассиопеи, обращающегося вокруг Полярной звезды, в центре Млечного Пути, в гуще скопления звездной материи. Одновременно этот уникальный по выразительности знак, согласно нашему предположению, символизирует положение женщины в момент деторождения и в связи с этим в ряде случаев может рассматриваться как идеограмма МАТЬ;

? (КИ, КРИ – кровь, по Гриневичу). В скандинавской рунической письменности этот знак «указывает на упадок сил» /30/. Может, видимо, расшифровываться как идеограмма КРОВЬ, СМЕРТЬ;

8 (З(Е), по Гриневичу). По нашему предположению, основанному на символике, распространенной у древних народов /31/, может рассматриваться также в ряде случаев как идеограмма ЗМЕЙ. Древнерусское звучание этого слова – зъя – близко к озвучиванию этого знака Гриневичем.

К сути этих нескольких идеограмм этрусского текста мы, вероятно, только приблизились, ибо исчерпать их значения, в силу общего изменения способа мышления и закрытости от нас знаний, известных древнему миру, едва ли просто.

Теософы, имевшие, вероятно, доступ к неким источникам, связанным с остатками древних знаний, посвятили немало страниц интересующим нас вопросам письма и языка. «…Священные писания пишутся особым, символическим языком <…> Ни одна истина не сообщается в чистом, неприкрытом виде, поэтому писания нужно уметь понимать не только буквально, но и уметь читать между строк» /32/.

Священные знания, связанные с воздействием слова на духовный мир человека и на окружающий нас материальный мир, в ходе религиозной борьбы оказались закрытыми, были извращены и, видимо, по большей части утрачены, что отразилось, в частности, в библейском рассказе о Вавилонском смешении и в мифах о падении Трои[17 - Систематизатор эзотерических знаний, говоря о причинах Троянской войны, считает, что «осада Трои есть символическое представление похищения человеческой души (Елена) человеком (Парисом)» /33/.] и походе аргонавтов за Золотым руном.

На то, что слоговое письмо Перуджианского камня содержит некие особые принципы, как нам кажется, указывают его уникальные, не передаваемые «более прогрессивным» алфавитным письмом качества. Сжатость и нелинейность, многомерность осмысления информации, заложенной в этом тексте, «избыточность» и «регенеративность», позволяющие восстановить смысл даже при утрате части сообщения, – все это поражает неподготовленное воображение, воспитанное на буквенном письме[18 - Не это ли столь поразило св. Кирилла, который, как сообщает «Паннонское житие», не только обнаружил в Херсонесе написанные русскими письменами Евангелие и Псалтырь, но «и чловека обретъ глаголюща тою беседою, и беседова с нимъ и силу речи приимъ, своей беседе прикладаа различнаа писмена, гласнаа [и] согласнаа, и к Богу молитву творя, въскоре начатъ чести и сказа-ти, и мнози ся ему дивляху» /34/. Отсюда видно, что сам солун-ский посланец обучился у некоего русского какой-то особой речи и письму. В приписке к паннонской легенде, вошедшей в состав «Сказания о грамоте русстей», которое внесено в списки полной редакции Толковой Палеи, утверждается, что как русская вера, так и грамота одинаково богооткровенны /35/.].

В этой части работы мы предлагаем лишь один из возможных вариантов перевода. Но каждая из переведенных нами строк несет в себе дополнительно огромный объем сведений, которые детально уточняют рассказ и идеальным образом последовательно укладываются в общий контекст (см. приложение 3).

Таково древнее этрусское, а правильнее сказать – русское письмо, ибо нет необходимости давать новое имя языку, который существует на протяжении тысячелетий.

«Клинописную табличку нельзя читать просто так, “с листа”, исключая те редкие случаи, когда знакомый текст и заранее известное приблизительное содержание текста могли подсказать правильный выбор чтения того или иного клинообразного знака (каждый из которых допускает много чтений). Обычно и для древнего грамотного человека чтение клинописного текста содержало определенный элемент дешифровки, интуитивного угадывания текста» /36/. Это хорошо известное ученым положение справедливо и для чтения текста Перуджианского камня. Его дешифровка велась по схематическому изображению памятника (см. приложение 1). Памятник содержит 24 строки на лицевой стороне (505 знаков) и 22 строки на боковой (183 знака); всего 46 строк (688 знаков, включая точки).

Озвучивание знаков проводилось в основном в соответствии с разработанной Г. С. Гриневичем таблицей «Знаки этрусских надписей» /Гриневич, с. 309/ (см. приложение 2).

В указанном издании Г. С. Гриневич публикует результаты попытки перевода лишь лицевой стороны памятника, причем окончание 20-й строки, а также строки 21 и 22 только озвучены и не имеют варианта разбивки и перевода. Очевидно, затруднения вызваны тем, что в этих строках заключена информация, содержащая целый ряд имен собственных, в том числе исторические топонимы древней Палестины.

Как стало ясно, озвучивание Гриневичем лицевой стороны памятника сделано в основном верно. Мы внесли вероятные уточнения там, где приходилось иметь дело со сходными по начертанию знаками, учитывая возможность искажения изображения на схеме или при их поздней прорисовке на оригинале с целью обновления, а также принимая во внимание вероятную частичную утрату знака вследствие древности памятника.

Для этой цели было подготовлено 46 (по числу строк) специальных таблиц, в которых каждый знак соответствующей строки расшифровывался: 1) по варианту перевода Гриневича; 2) по варианту нашего определения знака с озвучиванием его по таблице Гриневича (в большинстве случаев определения знаков Гриневичем и нами совпадали); 3) с учетом вариантов звучания данного знака, исходя из его возможного искажения на схематическом изображении памятника или частичной утраты (использованы в вариантах разбивки и перевода в единичных случаях).

Работа над переводом дает возможность безусловно подтвердить выводы Гриневича о том, что этрусское письмо является слоговым, причем для него характерны открытые слоги типа СГ и Г (согласный плюс гласный и один гласный)[19 - Это характерно и для древнерусского языка. Когда полугласные исчезли из живой речи, в церковном пении «их продолжали “тянуть”: вместо “спас” пели “сопасо” <…> вместо “днесь” – “денесе”…» /37/.]. Возможно также, подтвердится предположение Гриневича, что в редких случаях встречаются слоги типа ССГ (сдвоенный согласный плюс гласный), причем при письме один из согласных опускается.

Как удалось установить, при общем слоговом характере письма в данном тексте несколько раз встречаются идеограммы: 1(Первый, Первенец, Единый, Единственный, Высший);?(Кровь);8(Змей, Змеи, возможно – Зевс), т. е. письмо отчасти является смешанным: слоговое плюс идеографическое, что характерно для некоторых древних систем письменности.

Направление письма – слева направо – Гриневичем установлено верно. Хотя общий вид памятника: и выравненное правое поле, и единственный заключительный знак боковой стороны текста, помещенный в правой части строки, – как будто свидетельствует об обратном. Мы склонны рассматривать эти особенности памятника как своеобразный прием криптографии, использованный с целью представить запись текста в качестве не-арийской ради сохранения этого особо важного сообщения.

Отступы от края левого поля не соответствуют нашему представлению о красной строке и, возможно, сигнализируют о переносе слова, что в ряде вариантов перевода находит подтверждение, а в одном-двух случаях указывает, вероятно, на утрату знака (и то и другое предположения предстоит уточнить).

Знак (точка, помещенная выше линии строки) несомненно соответствует современной функции точки и отделяет законченные смысловые отрезки речи, хотя помимо простых предложений встречаются сложносочиненные, не имеющие никаких разделительныхзнаков.

Неполные строки лицевой стороны – 8-ю (занимает правую часть строки) и 12-ю (занимает левую часть строки) – предположительно можно считать утраченными (в связи с чем перевод их неполон), а скорее всего, судя по содержанию соседствующих строк, уничтоженными с умыслом.

Различные варианты разбивки строк (из которых мы избрали для этой части работы лишь один) составили словарь, в который вошло более 150 слов. Слова преимущественно являются двусложными и, как подсказывает ритмика текста, имеют ударение на первом слоге, трех-, еще реже четырехсложные слова имеют ударение на втором слоге. Обращает на себя внимание явственно выраженная ритмичность текста, особенно лицевой стороны памятника: по характеру эта ритмичность напоминает древнерусские плачи.

Текст Перуджианского камня содержит имена собственные, в том числе личные имена и исторические названия городов и местностей древней Палестины, а точнее – известной по Библии Моавитской земли.

При первом же ознакомлении с текстом Перуджианского камня в варианте разбивки Гриневича (с беглой предварительной поправкой) были выделены повторяющиеся – видимо, ключевые – оппозиции: РОЖЕ (род) / РОЙ; ИЕРЕ (иереи) / РАВО (раввины), которые и позволили выдвинуть предположение, что речь идет о противоборстве двух народов и двух религиозных систем. Причем автор текста определяет свой народ словом РОЖЕ, а народ противника – РОЙ.

Дальнейшая работа над переводом позволила установить место развертывания описываемых в тексте событий и значительно отодвинуть датировку памятника (к X–IX вв. до Р. Х., о чем подробнее ниже).

При уточнении перевода принималась во внимание лексика древнерусского языка по историческим словарям, а также были привлечены некоторые диалектизмы и немногие слова других арийских, преимущественно славянских, языков.

Применение при дешифровке приемов схедографии – прочтение по звуковым стыкам предполагаемых слов или созвучий в целом – приоткрыло возможность определить в уже освоенной строке некое новое дополнительное содержание.

Изучение грамматических форм (с учетом возможного приспособления их в данном памятнике к требованиям скорописи) представляет собой задачу будущего.