Слёзные родственники

– Затем, что у каждого действия есть последствия, – отчим расстегнул ремень и вытащил его из брюк. – Враньё – не тот проступок, который можно оставить безнаказанным.

Кровь отхлынула от лица.

– Как вы побледнели, – с удивлением сказал он. – Впрочем, мне пришло в голову решение этого болезненного для вас вопроса. Пойдёмте, – широким жестом он пригласил меня выйти.

Мы прошли в кабинет. Там уже был Арсений. Обнажённый по пояс, он лежал грудью на широком столе, уцепившись раскинутыми руками за края столешницы.

Я просто задохнулась от этого зрелища.

– Вот, возьмите, – отчим протянул мне ремень. – Раз вы так переживаете, накажите его. Количество ударов определите сами, а боль от вашей руки будет несравненно меньше, чем от моей. Берите! Для него это будет не наказание, а милосердие!

Мне показалось, что вся кровь прилила к сердцу, и мне стало неимоверно тяжело дышать. Я глотала воздух, словно комок горячей и шершавой шерсти.

– Сеня, трусы! – приказал отчим, и я увидела, как мальчишка беспрекословно стал расстёгивать брюки.

– Подожди! – я не узнала свой голос, скрипучий, как несмазанное колесо. – У меня есть другое решение…

– Какое? – передо мной всё маячила рука, предлагающая ремень.

– Это я наврала, а не Арсений, накажите меня.

– Нет! – отчаянно крикнул он. – Нет, Марина Леонидовна, не надо!

– Твоё мнение не играет никакой роли! – отрезала я, глядя в глаза отчиму.

– Что за игру вы затеяли? – во взгляде блеснуло любопытство.

– Неужели интересно всё время пороть мальчишку? А как насчёт взрослой женщины?

Я оттолкнула Арсения, с безумным видом стоявшего рядом, и сняла блузку. Мальчик застонал, закрыв лицо руками. Я не отводила глаз от отчима. Завела руки за спину, расстегнула бюстгальтер и осталась обнажённой по пояс, такой же, как Арсений.

– Всё должно быть честно! – мой голос даже не дрогнул.

Арсений что-то бормотал, сквозь пальцы сочились слёзы. Я подошла к столу, медленно наклонилась и приняла такую же позу. Деревянная столешница приятно холодила разгорячённую кожу.

– Трусы? – жёстко спросила я.

– Да, пожалуй… – голос отчима дрогнул.

Расстегнуть замочек юбки и приспустить вместе с трусами оказалось не так уж сложно. Я застыла, вцепившись в стол и закусив губы.

– Ах… – вздохнул он, затем послышался свист и… в меня ударила молния! Удержаться от крика было невозможно, я завопила от всей души. Вместе со мной кричал Арсений, только его крики были членораздельными:

– Папа! Отец, не надо! Прошу тебя! Нет!!

Свист и второй удар. Я закричала во всю силу своих лёгких, ягодицы пылали огнём!

– Умоляю, прекрати! – сзади послышалась возня, затем грохот упавшего тела, и на меня обрушился третий удар. Небо показалось с овчинку, из лёгких вышибло весь кислород, кричать не получилось, только со свистом втягивала воздух. Я испугалась, что вообще задохнусь.

Четвёртый удар, от которого помутилось в глазах и захотелось упасть, уползти в какой-нибудь уголок, в норку, сжаться в комок, чтобы никто не нашёл. Я стонала, из глаз потоком лились слёзы, сопли не давали дышать.

Пятый удар заставил меня пожалеть, что я на свет родилась. Я рыдала в голос, не думая абсолютно ни о чём. Во всём теле осталась лишь нестерпимая боль и жгучий страх.

И вдруг всё кончилось, так же внезапно, как началось. Я почувствовала, как меня подняли со стола, укрыли покрывалом и отнесли на мягкую кровать. Затем я провалилась в беспамятство.

Пришла в себя от жжения и одновременно ощущения прохлады в ягодицах.

– Ох… как же больно! – констатировала с огромной жалостью к себе. Я всё помнила, несмотря на потерю сознания, поэтому не понимала, почему всё так неожиданно закончилось. Повела взглядом и увидела Арсения, сидевшего на полу рядом с кроватью. Его щёки были мокрыми.

– Что случилось? – спросила я.

Он встрепенулся:

– Вы пришли в себя? Простите меня за всё, Марина Леонидовна!

– За что? – я прищурилась на него. – Ты-то в чём виноват, я не понимаю?! Ты самая пострадавшая сторона! Лучше скажи, где этот… твой отчим? Как всё закончилось? Я не помню.

– Это из-за меня вам досталось, из-за меня вы сюда пришли и… – мальчишка захлебнулся словами, и плечи его затряслись.

– Успокойся, Арсюша, это было только моё решение! Абсолютно! – с нажимом сказала я. – Ты ни в чём не виноват! Вообще! Понимаешь?? Ни в чём! Хватит об этом! Где твой…воспитатель?

– Там лежит…

– Где там? Почему лежит?? – испугалась я.

– Я его стукнул по голове пресс-папье.

– Чем?! – меня разобрал хохот, да такой, что даже боль в пятой точке не помешала смеяться.

– Пресс-папье, – мрачно повторил Арсений.

– Ты уж извини, что я смеюсь, – всхлипывая, сказала я. – Но звучит, как сюжет из романа Агаты Кристи: его ударили пресс-папье… Сейчас никто и слова-то такого не знает, а ты, гляди-ка, человека покалечил!… Ох!

– Вам больно? – встревожился мальчик.

– Милый мой, по сравнению с тем, что тебе приходилось выносить все эти годы, это как укус комара! Как ты вообще мог терпеть?! – возмутилась я. – Это же адская боль!

– Я принесу вам таблетку, а к ранам надо приложить лёд, – хмуро сказал он. – Помогает. Я протёр перекисью водорода и положил марлю, смоченную холодной водой, но этого мало…

– Знаешь, милый, думаю, моей жопе уже достаточно внимания оказано. За сорок с лишним лет такое выпало ей первый раз!

Арсений улыбнулся:

– Вы сказали «жопа»! Вы же учитель русского языка…

– Да, и я в совершенстве владею русским литературным и русским матерным! Поэтому закрой рот, неси таблетку, а я пока оденусь!

Превратившись в дряхлую старуху, я дрожащими руками кое-как натянула трусы и юбку; *опа сразу же заявила о себе громким протестом. Но принесённый Арсением пенталгин сотворил чудо: боль вскоре стала терпимой.