Резиновое сердце

– О чём же? – он поднял глаза от газеты. – Как твои успехи сегодня?

– Исправил две двойки по физике.

– Хорошо.

К чести отца надо сказать, что он не любил много говорить об одном и том же, так что нудные нравоучения мне не грозили никогда: мы поговорили, приняли решение и теперь его выполняли, он со своей стороны, я со своей.

– Завтра в школе праздничный концерт, я отвечаю за музыку, микрофоны и всё такое, а потом мы с ребятами хотели пойти в кафе… Можно, я приду домой позже, чем обычно?

– Насколько позже?

– Часов в девять…

– Ты считаешь, что можешь себе это позволить? У тебя уже всё хорошо?

– Папа, но это только завтра! Восьмого марта я никуда не пойду, девятого тоже, буду сидеть дома и заниматься!

– Восьмого вечером мы пойдём в гости к Вершининым (это были старые друзья родителей), ты останешься дома, девятого к нам придут твои дедушка и бабушка, так что полноценных занятий не получится. Думаю, нет.

– Папа, пожалуйста! Только один день! Мне надо чуть-чуть развеяться, мозги уже не соображают!

– Они у тебя и раньше не очень-то соображали! – он усмехнулся, и это был хороший знак, я обрадовался. – Ну, хорошо. Ровно до девяти часов. Минута позже – и ты продлишь наказание ещё на неделю!

– Спасибо! А можно мне телефон? Только на один день! Пожалуйста!

Отец внимательно посмотрел на меня:

– Завтра утром. В нашей спальне на тумбочке.

От меня никогда ничего не прятали под замок, считали, что недоверие оскорбляет, поэтому я сто раз мог бы взять его и удалить все Аринины фотографии, но я не мог себе этого позволить, у меня тоже был внутренний предел допустимого.

– А сейчас посвяти своё время учебникам.

– Хорошо, папа.

Я пошёл в свою комнату и краем уха услышал, как он тихо сказал вышедшей из кухни маме:

– Чертовски трудно быть с ним строгим, Лидуся.

– Я тебя понимаю, Витя, – согласилась она, и раздался звук поцелуя. Мои родители нежно любили друг друга и не стеснялись выражать свои чувства. Теперь я понимаю, как мне повезло, что я вырос в такой любящей атмосфере, но тогда это, конечно, вызывало лишь смех… Насколько мы всё-таки бесцеремонны в молодости!

Стоит ли говорить, что ни в какое кафе я не собирался! У меня были совершенно другие планы: я знал, что после концерта учителя организуют посиделки, и собирался дождаться Арины и… поговорить с ней! Как я решился на такое – ума не приложу! Я был скромен по натуре, открыть своё сердце взрослой женщине, учителю! было для меня равносильно самоубийству! Но, несмотря на отупение, в котором я существовал последнее время, я всё же понимал, что так больше продолжаться не может, мне нужен был какой-то исход.

– Вы не боялись, что она посмеётся над вами?

– Ужасно! Этот страх пожирал меня заживо! Каждому мужчине неприятно быть отвергнутым… это стыдно! Непризнание твоего мужского статуса – это позор! А в моём случае дело обстояло ещё хуже: я, подросток-малолетка, и не мог рассчитывать на положительный результат! Но я говорил себе, что хуже, чем сейчас, мне не будет, кроме одного… если она посмеётся надо мной, я сведу счёты с жизнью.

– И вы не думали о родителях?

– А кто думает о родителях в двадцать лет? Юность эгоистична… Вам, простите, сколько стукнуло?

– Двадцать семь.

– Ну, тогда пора уж и о стариках вспомнить! А в семнадцать-восемнадцать человека занимает только его собственная особа, и это… нормально! Но продолжим.

– Я честно выполнил свои обязанности на концерте, распрощался с ребятами (они прекрасно знали, что я под домашним арестом, и посочувствовали мне) и остался ждать Арину. Устроился я около подъезда дома напротив. Ждать пришлось долго. Наши учителя умеют веселиться, знаете ли! Несмотря на то что было уже тепло, я продрог до нитки и бодро пританцовывал, не сводя глаз со школы. Часа три они развлекались, потом начали расходиться, и вот, наконец, появилась она… в сопровождении нашего физкультурника! Я от досады даже выругался: он вознамерился проводить её до дома, а ведь я сам собирался это сделать и по дороге признаться ей в своих чувствах! Получалось, что пытка ожиданием затягивалась.

Что ж, я последовал за ними на безопасном расстоянии, молясь, чтобы ему не взбрело в голову пригласить её куда-нибудь, тогда бы я точно околел от холода! Но нет, они шли к дому Арины. Я прекрасно знал этот путь! Ведь сколько раз я провожал её издалека, не смея подойти поближе!

Андрей Алексеевич нёс её сумку и что-то рассказывал, она смеялась, наклонив голову, и я в очередной раз подумал, какой у неё чудесный смех! От этих звуков внутри у меня всё холодело!

– Ариночка, можно мне попросить вас об одолжении? – спросил физкультурник.

– О каком же?

– Угостите вашего покорного слугу чашечкой горячего чая!

– Андрей Алексеевич…

– Просто Андрей!

– Андрей, не обижайтесь, пожалуйста, но я не очень хорошо себя чувствую… Может быть, в другой раз.

– Этот другой раз, не наступит ли он завтра? – не отступал физкультурник, и я здорово разозлился на него.

– Я вас приглашаю отметить праздник в компании с моей особой!

– Позвоните мне завтра, хорошо? Если не будет других планов, почему бы и нет?

– А я не знаю ваш номер, Ариночка!

– 927, – начала она.

– Секундочку! – Андрюха вытащил свой телефон, а я – свой.

– 927 322 45 54.

– Да вы ударница! – засмеялся он.

– Стараюсь!

– Ну, до завтра! – он протянул ей сумку и поклонился.

У меня от его церемоний аж скулы сводило – так я хотел, чтобы он поскорей испарился. Она поставила сумку на лавочку и глубоко вздохнула, я же, наоборот, затаил дыхание. Несколько минут она наслаждалась свежим воздухом, а потом, не оборачиваясь, сказала:

– Гриша, выходи!

Я обомлел.