Луч Светы. Журнал. Выпуск 2

Ведущий: Андрей Ноябрь, г. Санкт-Петербург

Если говорить о себе в официальном тоне, то лучше всего сказать так:

«Родился 9 ноября 1978г. В 2010г. закончил факультет искусств СПбГУКИ по специальности «Режиссура и мастерство актера». Поэт, прозаик, переводчик, музыкант и актер. С 1998г. участник Содружества Голодных Поэтов. Первые опыты стихосложения относятся к тому же периоду. Посещал ЛИТО Ф. Дымова, В. Кривулина и Л. Дановского. Один из основателей «Новой линии» и «ДКП». Публиковался в альманахах «Трактиръ «Грааль». С 2009г. занялся переводами песен в стиле «кантри» и основал кантри-группу «Южанин Бэнд». Горячий поклонник Вийона и Анчарова.

«А для меня, – призналась как-то поэт Алиса Клио, – он – тот, кто написал: „Я вышел в поле, мне сорняк в подошву постучал…“ Если это не поэзия, я не знаю, что тогда поэзия».

Весной 2016 года вышла первая книга: «Когда любили королей: баллады, колыбельные, монологи» (в соавторстве с Алисой Клио, иллюстрации Елены Кудрявцевой). Сборник был представлен на Книжных салонах Москвы и Санкт-Петербурга».

Если разговор строить в более неформальной и дружеской манере, то можно обойтись двумя-тремя предложениями, которые скажут обо мне больше, чем предыдущие абзацы:

«Живу в Петербурге, выражаю себя через слово и музыку, но настоящее единение с самим собой приходит ко мне на фоне лесов – в тех уголках природы, куда не так часто ступает нога человека. Вечно нахожусь в поисках гармонии и баланса. Тонкое восприятие мира на грани – это обо мне…»

Я рад всех приветствовать на страницах рубрики «Графский особняк». На ум сразу приходит детская приключенческая повесть Гайдара «На графских развалинах». Неминуема отсылка к роману Фолкнера «Особняк». Всё неминуемо в этой жизни. Открою секрет: это редактор журнала Светлана Королёва предложила использовать в названии слово «особняк». Слово – хорошее. Гордое. Захотелось прилепить к нему эпитет – но какой? А если не эпитет, то что? Особняк прозы? Или – проза в особняке? Но мучиться долго не пришлось: сработала ассоциативная цепочка.

Когда-то я любил выступать под псевдонимом «граф» – не в литературных кругах, а на различных Интернет-ресурсах. Регистрировался под этим логином. Вот и подумал: почему бы и нет? Если кто-то упрекнёт меня в банальности, я скажу ещё проще: в названии проявилась моя любовь к торту «Графские развалины». Короче, вкус из детства. А если учесть, что всё мое творчество невозможно без детских воспоминаний – то, как говорится, сам Бог велел!

Теперь поговорим о том, что вас ожидает.

В этой рубрике из номера в номер будет публиковаться моя повесть «Последнее ЛИТО». В предыдущем, первом, номере вашему вниманию было предложено несколько глав из повести. Теперь же появилась возможность открыть целую рубрику, где она будет публиковаться в хронологическом порядке.

Повесть длинная.

О чём она? О темной и светлой стороне творчества. О взрослении. И, конечно же, о поэтах. За одну ночь главному герою повести предстоит окунуться в такую чертовщину, из которой прежним он уже не выберется… Мистика. Кровь. Ирония. И, конечно же, любовь…

Во время обсуждения моего произведения на семинаре «Содружества Голодных Поэтов» художница Татьяна Кульматова сказала, что чтение повести равносильно схождению в Ад.

Вещь, безусловно, спорная, но в ней я попытался максимально искренне выразить своё отношению – и к современной поэзии, и к любви, и к предательству, и к вампирам, и к моим любимым авторам-шестидесятникам из неофициальной поэтической культуры (Аранзон, Морев и другие).

Ещё раз напоминаю: «Последнее ЛИТО» начинает печататься с самого начала. Поэтому те, кто читал предыдущий номер, постарайтесь представить, что ничего не было. Мы только что узнали друг о друге.

Вы – читатель. Я – автор. Полетели!

Последнее ЛИТО

«В литобъединениях существуют подчас явления нежелательные и такие явления, которые способны вызвать у нас самый решительный протест.»

первый секретарь правления ленинградской писательской

организации А. Прокофьев (26 января 1961).

– Ну, вы-то с вашими идеями тоже далеко не пойдете, – сказал Митя. – То-то сейчас вся поэзия никудышная. Это знает всякий.»

Михаил Анчаров

Я буду вечно молодым, хмельным от счастья,

Я буду мудрым, молодым, седым от счастья.

Александр Морев

Глава первая

Не типично для поэта

Это произошло в Петербурге, в городе, где поэзия и Петр I, Невский проспект и Медный всадник, пресловутая игла и самые красивые девушки, свежие, как только что порезанный грейпфрут.

То, что случилось с Васей, не могло случиться ни в каком другом городе – только здесь, где колыбель поэзии. А не в Москве – где бабла больше, а пишут так, что с души воротит. Но не будем об этом.

Ваcя еще только начинал свой путь в поэзии. Он родился в обычном девятиэтажном доме, в окружении серых, похожих друг на друга дворов, где ничего особенного, где облезлые скамейки и конструкции, созданные специально, чтобы дети по ним ползали. И место для катка. Васю любили в детстве, и, наверное, здесь надо искать корень его поэзии. Любовь – это почва.

Вася был очень чувствительным: когда его мама на глазах у ребенка раздавила каблуком улитку, а потом еще размазала ее по асфальту, Вася испытал ужас и написал свое первое стихотворение в защиту букашек. В ушах долго звучало длинное «чавк» от маминого каблука.

«Может, Бог похож на улитку?» – думал Вася.

У него постоянно были мысли, не свойственные его сверстникам. И это не самое страшное. Его не понимали. А позднее, когда все ребята, поступившие на первый курс института (и Вася в их числе), ехали на картошку в туго набитой электричке и с увлечением слушали тех, кто бренчал на гитарах, будущий поэт стоял в тамбуре и читал томик Заболоцкого. И в колхозе, куда они приехали на месяц, в перерывах между уборкой картошки, Вася уходил подальше от всех, садился на какой-нибудь ящик – так чтобы видеть просторы, засаженные всякой всячиной (капустой, морковкой, свеклой) – и думал о Боге Полей. И пока никто не видит – писал стихи. Было в этом что-то кошмарное и в то же время сладкое, как первый поцелуй женщины. Но Вася с его заскоками и тягой к одиночеству еще не успел испытать это счастье, и к тому времени, о котором сейчас пойдет речь, до сих пор оставался девственником.

Мама водила его к экстрасенсам, и женщина, лицо которой Вася не запомнил, махала руками, как птица, бегала вокруг мальчика, а потом успокоилась, села и сказала Васиной маме:

– Я сделала так, что пока ваш сын будет всю свою энергию расходовать на творчество.

– А что вы сделали? – спросила мама.

– Я подкорректировала направление, чтобы ваш сын не мучился лишний раз, потому что в таком возрасте уже бы пора…

Васе не очень приятно было слушать то, что женщина говорила. А говорила она, в принципе, банальные вещи, что надо бы вашему сыну начать сексуальную жизнь.

А Вася не начинал. Однажды вечером мама, немного пьяная, распахнула дверь Васиной комнаты и спросила у сына:

– Сыночек, может, ты любишь мальчиков?

Но Вася отрицательно закачал головой, ему хотелось, чтобы мама поскорее ушла, потому что в данную минуту был грешен и занимался тем, чем занимаются многие мальчики перед сном, потому что спермотоксикоз – дело такое…

То, что происходило с Васей – возможно, не типично для поэта.

Даже затянувшуюся стадию девственника Вася переживал по-своему. Как и всех мальчиков в подобной ситуации, его съедало желание, но Вася боялся переспать с женщиной. Боялся, что плотская радость захлестнет его и уведет в свою сексуальную мглу, и уже не до стихов будет.

И писал-то он до определенного момента в стол.

Пока на его горизонте не возник еще один мальчик, который тоже считал себя поэтом.

О-ма-хум!

Тут-то все и покатилось. Вася, подозревавший о чем-то таком – в словах сверстника вдруг услышал подтверждение своей талантливости, и его понесло… По поэтическим артериям Петербурга.

Мальчика звали Петя Щебетов. Он был пробивной, смазливый, похоже, с талантом и пропихивал Васю куда только можно. Вася, правда, особо никуда не ходил. Зато произведения его потихоньку выходили в люди..

И в «Дерзание» Вася попал благодаря Пете. Петя многие стихи друга знал наизусть и в первое же посещение кружка прочитал пару Васиных шедевров. Шедевры понравились. И скоро подборка Васиных стихов уже лежала в кожаной папке – и не где-нибудь, а в Союзе писателей. Подборку одобрили, и пригласили Васю на конференцию молодых писателей Северо-Запада. А «Дерзание» – это только промежуточное звено. Женщина, которая направила Васины стихи на конференцию и которая вела кружок поэзии, сказала, когда они с Васей спускались вниз на эскалаторе метро: