Туатара всех переживёт

Когда Нифу было три годика, Агата водила сына в зоопарк, и там они кормили тушканчиков. Зерном и травой. А когда ездили в гости к Гале, то видели на дороге суслика. Он одиноко вытягивал шею возле норки в поле. Солнце садилось, оно своими рыжими лучами освещало такого же рыжего суслика.

…Так выглядит столп соляной на закате пещерою норки. Так выглядит всё запредельное и не понятное сразу. Вам столп соляной, а ему – небу, может, подпорка в колючках прилипших и тлеющих комышках грязи. На поле всегда так: смыкания ли с горизонтом, соитие с облаком медленно, грешно, обманно! И Флавия возглас – он между ушной перепонкой течёт в разногласии и подсознании между. Так гибельно всё! И метёлочка травная шерсти, прилипшая гусеница, словно бы их из горящего града, объятого пламенем вынесли с криками вместе и Лота жена облачённая в соль, в пепел адов. А поле качается мерно, как Мёртвое море и в нём отражается глыба асфальта горою. Не помнить как мне? Ибо там застывают в укоре, в своём непрощенье…Страницу никак не закрою прошедшей я жизни. Как имя забуду? Коль втрое, коль вдесятеро вырастает, поёт колокольно. И тело своё, как от соли саднящей отмою? Объятий, касаний, твоих поцелуев? Довольно столпом мне стоять! – Голоса, голоса слышу в поле…Кричит, как в истерике женщина в Мёртвое море. Как смыть

поцелуи мне грешные, словно бы жерла на теле, на бёдрах, груди. Ни один я не стёрла, и солью застыли они твёрдосплавно, упорно. Как выдрать слова, что вослед: «Оглянуться не вздумай!». Как имя убить мне твоё, на вулкане как сжечь мне? (Женою быть Лота не просто, несладко-изюмно. Женою быть Лота – одной из солёных быть женщин.) Так нас уверяет история древнего мира. Так нас уверяет вглядевшийся Иосиф Флавий. Так нас добывает огонь, испещряет на вырост. Вот так в соль врастаем, рождаясь из звёздных пробирок. Вот так и живём, имена дорогих в память вплавив…

Развод с мужем не принёс ни счастья, ни облегчения. Агата долго стояла под душем, пытаясь смыть с себя, как ей казалось, остатки его прикосновений. Запах, слова, дыханье. Но это было бесполезно. Сын Бонифаций-Ниф – точная копия Непёхина. Ребёнка не ототрёшь. Не скажешь ему: будь похожим лишь на меня, маму твою. Любовь вообще странное чувство, оно не пропадает, не укорачивается, не сжимается. Оно, как химическая реакция, как атом, который расщепляет реактор. Но развод с Непёхиным – это жизненная необходимость, чтобы сохранить цельность ядра. Ибо муж, напиваясь, стал распродавать вещи, бытовую технику выносить из дома. Даже последние золотые серьги – бабушкин подарок и те пропали. Непёхин стал жить с пожилой медсестрой, а затем они уехали куда-то бесследно. Видимо, всё-таки ванна, мыло шампунь, душ и прочие косметические процедуры – помогли Агате смыть остатки прежней жизни. Чистота – залог не только здоровья, но и сохранности вещей маленького семейства Поти.

Но иногда накатывало… и ни раз, ни два. А годами. Столетиями этих годов. Тысячелетиями дней. И все призывы давайте радоваться за людей. И все ангелы сострадающие, сопричастные, белеющие, раскидистые, накрывающие, словно отстранялись в такую минуту. Ибо оказалось, что Непёхин с новой женой перестал пить, ругаться, устроился на работу, освоил трактор, сеялку. И работает себе с песнями и деньги домой приносит все до копеечки. А вот с Агатой только пил. Так пусть сорадуются ангелы, сообнимаются, сопричастнуются. Потому что оказалось: у Агаты холодное сердце, поэтому Непёхин не чувствовал тепла. Это как книги Ленина, которые Агата изучала в Университете – большие, мудрые, правильные, а не греют. А изучать приходилось, конспектировать, делать пометки. Но провалиться с головой не получалось. А хотелось упасть в их колодец. В штольню. И надо было учиться на вечернем отделении, кормить грудью сына, а ещё находить деньги на прокорм семьи.

Агата по профессии сурдопереводчица. Руки. Пальцы. Буква «о» – подушечки большого и указательного пальца соприкасаются. Когда Бонифаций учился в институте, Агата решила уйти с работы: вымоталась, хоть вой. Но сын сказал: «Мам! Возьми отпуск. Административный. Отдохни. Уйти всегда успеешь!» «Хорошо», – согласилась Агата. Сила убеждения взяла верх! Перевесила чашу весов.

Весы равновесия, какие они?

ПЕСНЬ

Тела звезд, что канонизированные святые.

Идёт развенчивание мифов про пьянство, дураков, дороги.

Скоро изменится мир! На круги свои круговые

всё вернётся. Закрепится. И мы получим в итоге:

правду, добро, справедливость, которые добывали веками!

Высекали, как талантливая Мухина Вера –

незабываемый наш скульптор, вырубая из камня

горн к горлу прижатый, мустангова чья биосфера.

Но мы выстояли, выжили. Отрастили сердца, что царьградские.

Те, кто ещё не понял, тому бесплатно мой щит!

Помните битвы на Волге, Курск и бои Сталинградские.

Сколько бы нас не ломали, а внутри монолит.

Дороги? Построим. Есть опыт через тайгу за Белое море.

Дураки? Дурь их повыветрим. Накормим вкусно. Сами поумнеют.

А пьянство? Да откуда ему быть на таком просторе?

И пить-то некогда: надо восстанавливать, строить скорее.

Возвращать утраченное, стёртое, размытое, незыблемое.

Истину истин. Первооснову. Товарищество. Быт.

Да сколько можно, каждый раз корытами битыми

заклеивать сердце, что сильно болит.

Эй ты, Европа, памятник маршалу Коневу

возверни на место, взгруди его на постамент!

То, что было низвергнуто, охаяно да уронено,

выкорчевано, выдрано с корнем верни на свой континент.

Надоело твоё безбожие! Садом. Жены Лотовы.

Им, этим женам не отмыться от соли, от слёз.

Что за музыка? Что за пение? Этими черными нотами.

Хватит уже. Насытились. До тошноты передоз!

И Америка тоже со своими алькайдами,

с выращенными душманами в марихуанских пМиленах.

Выгодно ей наркотиками. Выгодно ей дурманами. Выгодно злобными ядами.

ей торговать в зеленях.

Доллары, доллары, доллары, кровушки сколько вы выпили?

Стоны, что в бронзе отлитые. В камне его палачи.

Сколько нас можно обманывать? Ложь лить цистернами, литрами?

Жить нам во благо богатеньких, вкалывать за гроши?

…Мир меняется. Преображается. Расцветает зорями.

Перламутрами, янтарями, сапфирами. Так будет всенепременно.

Столетьем больше, столетьем меньше. Когда? Не гадалка я. Горе мне,

жаль не увижу. Не доживу до такой перемены.

Зато доживут мои строки. Мои жемчужные звонницы, мои золотые купола.

Мои знаки восклицания. Строки восклицания. Стихи восклицания.