Императрица по случаю

Воздушная сорочка цвета чайной розы, почти без рукавов, украшенная по глубокому вырезу сказочной красоты вышивкой – тоже розы, но самых разных оттенков. По-видимому в комплекте прилагалось изящное неглиже в тех же тонах, которое завязывалось пышным бантом у горла. Второй «ночной набор» представлял собой алую ночную сорочку, достаточно легкомысленного фасона, и пеньюар – на два тона темнее. Ве это великолепие было щедро украшено лентами и жемчужинками. Хоть на бал!

– Так. На сегодняшнюю ночь приготовишь мне вот это.

Я указала на второй ночной наряд.

– К нему бы еще туфельки подобрать. Ночные.

– А они есть, княгинюшка. Сейчас достану.

Туфельки на небольшом каблучке были тоже алые, отороченные искусственными розовыми лепестками.

– Прекрасно. И позаботься, чтобы на ночь у кровати поставили вино и фрукты.

– Но вы же сказали, что сегодня придет его высочество…

– Правильно, сказала. По-твоему, я для себя стараюсь?

– Но когда его высочество вам это подарил, вы сказали, что так одеваются только куртизанки.

– Да? Ну, значит, очередную глупость сморозила. Я думаю, Катюша, что до болезни не очень-то умна была. Так что Господь все делает к лучшему.

Я быстренько скинула то, что на мне было надето и примерила «одеяние куртизанки». Из зеркала на меня глянула невероятно похорошевшая, обольстительная молодая женщина. Ну, и кто мешал мне сразу воспользоваться подарком по назначению? Я бы уже минимум двоих детей родила.

– Княгинюшка, – раздался робкий голос Катерины, – тут вот на рубашечке, что вы скинуть изволили, пятнышко. Кажись, женские дела у вас начинаются.

Я чуть не выругалась вслух. Вот уж не ко времени. Но потом вспомнила, что в той, оставленной мною жизни, мой недолгосрочный муж, панически боявшийся, что я забеременею, проштудировал массу книг о возможных днях зачатия и, соответственно, безопасных днях. Меня он тоже приобщил к этому делу. Зачатия мы благополучно избежали, но в памяти многое сохранилось. Например то, что первый день (или ночь) недомогания – самый удачный для зачатия мальчика. Хотите верьте, хотите – нет.

– Приготовь к завтрашнему дню все, что полагается, – приказала я, не имея ни малейшего понятия, как в конце восемнадцатого века вели себя женщины в критические дни. – Сегодня еще обойдется.

– Может, доложить великому князю, что вы нездоровы?

Так… Похоже у куклы, в чье тело я вломилась, то голова болела, то дни были неподходящими, то настроение. Иначе откуда у Катерины такая уверенность, что нужно непременно и немедленно доложить? Ох, Елизавета Алексеевна, княгиня великая, сдается мне, вы на девяносто процентов сами были виноваты в своих страданиях.

– Катюша, я умею ездить верхом?

Та со вчерашнего дня уже не удивлялась никаким вопросам.

– А как же! Только не любите вы это дело, княгинюшка, все время на нездоровье или слабость ссылаетесь. Государь император из-за этого намедни даже гневаться изволил, когда вы отказались от прогулки в Гатчину. Ну, а государыня-императрица – тем паче, все твердила, что покойная императрица выбрала великому князю в жены какую-то инвалидку. Тронь – рассыплется, изволила кричать. Насилу успокоили, а потом вы заболели…

Теперь понятно, почему дорогая свекровь меня не навещает. Гневаться изволит. С немецкой принцессой у нее, может, и получалось – гневаться, а вот с русской обыкновенной женщиной – вряд ли. Хлопотно это, я же не голубых кровей, могу и в ответ рассердиться.

Катерина отправилась распоряжаться насчет чая, поскольку аппетит у меня по-прежнему был зверским, а обед давно переварился. Я же подсела к туалетному столику в спальне, чтобы провести еще одну ревизию.

Подзеркальник был сплошь уставлен флаконами, флакончиками, баночками и коробочками. Я осмотрела их все и обнаружила, что большая часть была даже нераспечатанной. Интересное кино. Отвинтила пробку у одного из затейливых флакончиков, выточенного из какого-то полупрозрачного камня, понюхала… Тончайший аромат сандала и еще чего-то восточного. Как раз то, что нужно на сегодняшний вечер.

Второй флакон был раскупорен и источал слабенький запах лаванды. Судя по его расположению на столике, это были постоянно используемые Елизаветой духи. Ну, и что она хотела этим выразить? Невинность и чистоту? Для пятнадцатилетней девушки – в самый раз, для замужней взрослой женщины – никуда не годится. Манера поведения великой княгини в личной жизни мне нравилась все меньше и меньше.

Катерина принесла поднос с чайным прибором. За ней лакей внес поднос побольше – с плюшками, вареньем и еще Бог знает чем.

– Дозвольте доложить, ваше императорское высочество, – сказал он, – к вам его светлость князь Чарторыжский.

– Скажи, что я никого не принимаю, – равнодушно ответила я. – И еще скажи, чтобы князь больше меня не беспокоил визитами. Вообще.

Ну, вторую фразу вышколенный лакей вряд ли передаст. Но не выскакивать же самой из покоев в неглиже и не посылать князя по известному на Руси адресу. Не комильфо получится.

Но до чего настойчив! Немудрено, что эта застенчивая козочка пасовала перед таким напором, а потом по дворцу кругами расходились сплетни. Голову даю на отсечение, что сам же князь их и распространял. Для повышения самооценки и для того, чтобы максимально отдалить от меня Александра. А вот фигушки, ваша светлость. Поправлюсь, поеду на первую же конную прогулку с государем-императором и попрошу его лично послать этого князя… куда бы его определить?

А, пусть император сам решает. Теперь я буду прилагать максимальные усилия для того, чтобы отдалить князя от Александра. Из прочитанных книг я знала, что император Павел в принципе не любил поляков и не доверял им. Так что он меня поддержит. А мне нужно осмотреться, определиться на местности и создать собственный салон. С умными мужчинами и красивыми женщинами. Чтобы супруга тянуло туда, а не на сторону.

Наверное, прежде всего, нужно будет завязать (или продолжить?) дружеские отношения с супругой великого князя Константина Анной. Где-то я читала, что брат моего мужа так ревновал свою нелюбимую (!) супругу, что даже запрещал ей покидать собственные комнаты. Слишком уж красива, даже получила в обществе прозвище «вечерняя звезда». А две красивых великих княгини в одном салоне, да еще если обе не законченные дуры… Интересно может получиться.

– Катюша. Почему тут половина баночек и флаконов не распечатано? – осведомилась я. – Или просто для красоты стоят?

– Ох, княгинюшка, опять вы забыть изволили. Не любили вы перед зеркалом сидеть, мазаться, да духами брызгаться. Только перед большими выходами чуть-чуть припудривались и лавандовой водой за ушками душили. Изволили говорить, что не желаете подражать императрице и раскрашивать себя, как… ну эту… как ее?

– Шлюху, – подсказала я.

Бедняжка Катерина чуть не задохнулась от неожиданности.

– Княгинюшка, да как у вас язык-то повернулся такое сказать?!

– Легко, – засмеялась я. – Уверена, что государыня-императрица тоже такими выражениями пользуется.

– Она-то, может, и нет, – задумчиво отозвалась Катерина, а вот государь… Как разгневается, так и кроет всех с большой-то матери.

Определенно, наш человек!

Я с удовольствием пила чай и закусывала крошечными воздушными пирожными. Со взбитыми сливками. Похоже этот продукт пользуется при дворе большим уважением.

– Катюша, а где мои драгоценности?

Глаза у моей камеристки опять стали круглыми.

– Княгинюшка, так вы сами приказали убрать подальше. Оставили только самое простенькое – для выходов. Эти украшения в ящичке лежат, в туалетном столике слева.

– Хорошо, я посмотрю. А ты пока достань все остальное.

В левом ящичке действительно лежала простенькая серебряная диадема, украшенная мелким жемчугом, пара скромных серебряных браслетов и – высшая роскошь! – нитка жемчуга. Ох, перехлестывала Елизавета Алексеевна в скромности, такие «драгоценности» впору носить провинциальной дворяночке какой-нибудь. Из мелкопоместных.

Катерина поставила передо мной очень красивый средних размеров ларец. Определить, из какого дерева он сделан, я не смогла. Так же, как не смогла и открыть его – ключа не было.

– А где ключ? – осведомилась я.

– У вас, княгинюшка, в потаенном месте запрятан.

Приплыли… Что я знаю о тайниках моей предшественницы? Да ничего.

– Но ты же знаешь это потаенное место.