Двуликий ангелочек (сборник)

– У нас никакого потопа нет! – сказала девушка, отступая передо мной и пропуская меня в квартиру. – Это не мы вас затопили…

Я вошла в коридор, спокойно закрыла за собой дверь, накинула цепочку, обнаруженную мной на двери и, повернувшись к девушке, с тревогой глядящей на меня, сказала:

– Я знаю, что это не вы…

– Что вам нужно? – возмущенным, но заметно дрожащим от страха голосом спросила девушка, отступая передо мной по коридору. – Кто вы такая?

– Ну, сначала я хотела бы узнать, кто ты такая? – спросила я сурово.

– А меня Рустам попросил квартиру посторожить, пока он уехал, – бросилась Вика объяснять. – Он скоро вернется. Через пару дней. Вы заходите через два дня. Он приедет. А я не знаю ничего про его дела. Он меня попросил только пожить здесь несколько дней и все…

– Да ты присядь. Что ты трясешься-то! – сказала я. – Я же тебя и не спрашиваю пока ни о чем. Не волнуйся.

Мои фразы, как я и предполагала, ее не успокоили, а взволновали и испугали еще больше. Она уже успела пройти в кухню, уперлась ногами в табурет и, не глядя, села на него, едва не промахнувшись. Сидела она молча и только моргала округлившимися от страха глазами. Я давно сделала для себя вывод: если человек что-то скрывает и боится что-то рассказывать, то все остальное он мне обязательно выложит, нужно только вовремя его подталкивать.

– О Рустаме и его делах мы с тобой поговорим потом и не здесь, – многозначительно произнесла я. – К сожалению, дело не только в Рустаме.

Глаза Вики еще больше округлились. Она вцепилась руками в край табурета и не замечала даже, что простыня распахнулась и раскрыла ее небольшие, но очень соблазнительные, торчащие вперед груди.

– Так вот, Вика…

– Откуда вы знаете мое имя? – вздрогнула она.

Я усмехнулась.

– Я знаю не только это, – сказала я, внимательно и строго глядя ей прямо в глаза, словно следователь на допросе. – Я хотела бы услышать от тебя…

Я произнесла «от тебя» с подчеркнутой многозначительностью.

– …когда ты в последний раз видела Ангелину Олеговну Сереброву?

Взгляд Вики заметался по кухне, видно было, что она в полной растерянности. И с Гелей, и с неведомым Рустамом ее связывало что-то такое, что она предпочла бы скрыть.

«Ну нет, милая, – подумала я, – ты мне сейчас все расскажешь!»

– Заранее предупреждаю тебя, – продолжала я на нее давить, – чтобы ты не пыталась ввести меня в заблуждение, многое мне уже известно. Но меня интересуют подробности. О чем вы говорили? Слово в слово. Весь разговор. И главное – как расстались? И где?

– Ну, да! Да! Мы с ней поругались! – воскликнула девушка. – И даже подрались немного. Она мне деньги принесла. Долг. Но не все. А мне самой нужно долги через два дня возвращать. Я настаивала…

– На чем? – спросила я резко.

Она опять вздрогнула и что-то забормотала нечленораздельно.

Я встала, подошла к ней вплотную и рывком сбросила простыню с ее плеч. Вика тут же съежилась на табуретке, словно ей стало очень холодно. Она тоскливо посмотрела на лежащую у ее ног на полу простыню, но не сделала попытки ее поднять. Просто сидела передо мной обнаженная, вцепившись пальцами в край табуретки, и дрожала.

– Откуда у тебя эта царапина? – крикнула я и ткнула пальцем в ее шею, где и в самом деле видна была свежая красная полоса. – Это следы от ногтей Серебровой? Это она держалась за твою шею, а ты разжимала ее руки, чтобы сбросить ее вниз?

Вика от моего вопроса резко качнулась назад и упала вместе с табуреткой на пол. Она не попыталась встать, а только прижалась голой спиной к батарее отопления под окном и сжалась в комок.

Я, конечно, сама нисколько не верила в такую версию. Дело в том, что Вика вряд ли смогла бы справиться со своей подругой. Человек, которого пытаются сбросить вниз с одиннадцатого этажа, не сопротивляется только в одном случае – если сам хочет умереть и только провоцирует кого-то другого сделать с ним то, что он не может сделать с собой сам. Если же он хочет остаться в живых, он отчаянно борется за жизнь. И далеко не каждый взрослый сумеет справиться с девушкой и без особого труда сбросить ее с лоджии. Тут пришлось бы потрудиться. Наверняка Геля цеплялась бы изо всех сил, удесятеренных близостью и страхом смерти. Попробуйте взять в руки кошку, выйти с ней на балкон и попытаться сбросить ее вниз. Даже не попытаться, а только сделать вид, что пытаетесь ее сбросить. Боюсь, что на руках у вас, а то и на лице живого места не останется от ее когтей… Человек не кошка и справиться с ним гораздо труднее, если, конечно, не застать его врасплох. Вика наверняка не смогла бы справиться со своей подругой.

– Экспертиза обнаружила у нее под ногтями остатки кожи. – Вику нужно было добить, и я добивала, она же сама сказала, что дралась с Гелей, царапина, похоже, и впрямь оставлена ногтями погибшей. – Я не завидую твоему положению… Можешь не отвечать, но не думаю, что этим ты улучшишь свои дела. Молчишь?.. Как хочешь.

Я вздохнула, словно была расстроена тем, что моя попытка хоть как-то облегчить ужасное положение, в которое попала Вика, провалилась, и достала из кармана свой сотовый телефон.

– Все! – заявила я. – Я вызываю опергруппу. Если хочешь молчать, то можешь молчать в камере сколько тебе захочется… Но учти, что в одиночку тебя не посадят. В сизо камеры переполнены. По двадцать человек находятся в камерах, рассчитанных на троих. И многие сидят там годами, пока идет следствие… Там любят красивых и свеженьких. Таких, как ты. Ты знаешь, что такое женщина, просидевшая пару лет в тюрьме? Знаешь, что тебя ждет в первые же часы твоего пребывания в камере? То же самое, что ждет каждую новенькую. Из-за тебя будут драться женщины. Из-за того, кому ты будешь принадлежать, чьей наложницей станешь. Тебя быстро научат быть послушной и ласковой, и ты поймешь, что лучше не сопротивляться и делать то, что тебе приказывают.

– Замолчите! Я прошу вас! Замолчите! Я не хочу этого слушать! Я все расскажу! Только замолчите! Замолчите! Я не хочу!

«Вот так-то лучше, дорогая моя! – подумала я. – Теперь ты мне все расскажешь. И о Геле, и о своем Рустаме».

Я достала пачку «Winston», закурила, подняла с пола простыню и швырнула ее Вике. Сотовый телефон я все еще держала в руке, как напоминание о грозящей ей опасности, от которой ее может сейчас спасти только абсолютная искренность и откровенность. Некоторые угрызения совести я, конечно, испытывала, запугивая эту неизвестно в чем виноватую девочку, но… Мне нужен был результат. Я не представляю, как добиться того, что тебе нужно, и остаться абсолютно чистым. Такое бывает только в наивных до тошноты книгах и фильмах, но не в жизни. Романтический период у меня давно закончился, розовые очки, в которых я появилась в Тарасове, приехав из своего родного заволжского Карасева, давно потерялись в гонке и давке современной городской жизни. И я нисколько об этом не жалею, выбрав для себя трезвый, хотя и не очень порой приятный реализм. В конце концов, девочке тоже неплохо было бы научиться отличать настоящие опасности от мнимых и не поддаваться, когда ее «берут на пушку», как это сейчас проделала с нею я.

– Хватит истерики! – жестко сказала я, зная, что малейшая мягкость с моей стороны тотчас спровоцирует ее на слезы, сопли и обмороки. – Если тебе есть что сказать, говори! Когда ты в последний раз видела Сереброву?

– Она приходила ко мне позавчера! – заторопилась Вика, почувствовав в моем голосе обещание избавить ее от грядущих ужасов. – Но мы встречались с ней здесь, в этой квартире! И она ушла от меня одна! Я не пошла с ней и не знаю, как она оказалась там… В том доме, на одиннадцатом этаже. Я только сегодня узнала о том, что она умерла, из новостей по телевизору. Я тут ни при чем! Мы подрались с ней здесь! Из-за денег. Она покупала у меня травку и кокаин. И часто брала в долг, когда не могла заплатить сразу…

«Вот так фокус! – Я едва сумела проконтролировать свое лицо, чтобы удержать брови от удивленного движения вверх. – Похоже, я не зря ее терзала. Ну-ка, ну-ка, давай, девочка, дальше!»

– Она принесла только двести долларов, – продолжала Вика, – а должна была – четыреста. А мне самой нужно отдавать Рустаму аванс за новую партию. Он через два дня привезет из Казахстана.

«Еще лучше! – подумала я. – По-моему, ты, милашка, получила по заслугам, а то еще и маловато. Во всяком случае, жалеть тебя не стоит».

– Ну, я ей предложила опять тот же самый вариант, – продолжала Вика, решившая, похоже, ничего теперь от меня не скрывать, – как со мной расплатиться. Она однажды жила у Рустама два дня, когда у нее денег не было. Ну, отрабатывала мне долг. Я Рустаму сказала, что я ей заплатила, что может пользоваться ею, как хочет. А ей не понравилось то, что он заставлял ее делать. Она вообще-то сама была такая – кого хочешь заставит делать то, что ей надо. Командовать любила. В тот раз я ее просто к стенке приперла, сказала, что родителям расскажу, что она торчит часто. Ей отец денег тогда перестал бы давать. Она и согласилась Рустама обслужить. Родителям сказала, что на Волгу поехала с друзьями, а сама здесь была – у Рустама. А я те два дня от него отдохнула, действительно на Волгу съездила. Он же такой козел ненасытный…

Она всхлипнула и уткнулась лицом в свою простыню. Но мне было недостаточно того, что она рассказала, и заканчивать нашу беседу я пока не собиралась. Кое-какие подробности взаимоотношений Гели с отчимом я уже уточнила. Например, он, сетуя на свои редкие встречи с приемной дочерью, так и не удосужился мне сообщить, что регулярно давал ей деньги. Для этого им как минимум нужно было столь же регулярно встречаться друг с другом. Интересно, – и много он ей давал на карманные расходы?

– Ты знаешь, какую сумму отец обычно давал Геле? – спросила я Вику.

Она подняла голову и кивнула.

– Конечно, знаю, – сказала она. – Геля последнее время все их мне приносила. За «дурь» расплачивалась. Каждую неделю – двести долларов.

«Неплохо, однако, – подумала я. – Двести баксов на карманные расходы для сопливой девчонки. Совсем неплохо. Что-то не похоже даже на карманные расходы. Может быть, тут что-то другое? Что? Может быть, он ей платил за что-то? Но за что? Гадать можно сколько угодно…»

– Но последнее время Геле не хватало двухсот в неделю, – продолжала объяснять Вика. – Она брала у меня в долг, а мне-то приходилось расплачиваться, Рустам в долг никогда не дает. Я уже у него и так постоянно живу. А он еще и следит за мной. Чтобы я ни с кем больше, значит, кроме него… Так что же! За нее расплачиваться! Один раз ее саму заставила, хотела опять то же самое сделать. А она меня сразу ударила. Ну, и подрались. А потом она сказала, что скоро пошлет меня… Ну, в смысле, перестанет со мной дело иметь. Ей нужно только какое-то дело провернуть, она сказала…

– Какое? – тут же спросила я. – Она сказала, какое дело?

Вика помотала головой.

– Нет, – ответила она. – Я даже не поняла, что она имеет в виду. Она вообще последнее время какая-то странная была. Уставится в одну точку и сидит так. По полчаса могла так сидеть, не двигаясь. И резкая стала, жесткая. Она и раньше, правда, была не подарок. А последнее время – совсем уж.

– Когда это началось? – спросила я.

– Недели три назад, наверное, – ответила Вика, которая заметно успокоилась оттого, что рассказала мне большую часть своих тайн и ничего страшного с ней пока не произошло. Остальное ей рассказывать теперь гораздо легче. На этот обман, заключающийся в разрыве во времени между признанием в преступлении и наказанием, следователи часто ловят неопытных и психологически слабых преступников. Но Вику я пока и в самом деле не собиралась сдавать милиции. Она мне могла еще пригодиться.

– Теперь о себе, – приказала я ей. – Кто такая? Где родители? Много ли у тебя клиентов? С кем из поставщиков, кроме Рустама, работаешь? И без вранья. Если хоть что-то не совпадет с той информацией, что у меня уже есть, я тебя выгораживать не буду.