Хочешь жить – стреляй!

Саша Каменный проснулся с тяжелой головой и привычным ощущением сухости во рту. Приоткрыв один глаз, попытался восстановить события прошедшей ночи. «Вот зараза, – лениво подумал про себя. – Hадо же было так нажраться!»

А впрочем, что еще ему оставалось делать? Мячик опять вчера повел себя как форменная скотина. Чук ему, видите ли, не указ – скучно ему… Обещал вести себя тихо как мышь, а сам развыступался и все время порывался выйти в коридор. А эти любопытные соседи только и ждут новой пищи для пересудов. Hу не скотина ли?! А тут, из-за их разговорчивости, беды не избежать.

Драться с ним, конечно, не имело никакого смысла. Такой хряк, как Мячик, мог просто размазать его по стенке. Саше ничего не оставалось делать, как послать все к чертовой матери, уйти в бар и напиться там до поросячьего визга.

Изрядная доза алкоголя справиться с застенчивостью, особенно в присутствии девушек, увы, далеко не всегда помогала. Каждый раз, оглядывая перед зеркалом свою прыщавую анемичную физиономию и опуская взгляд далее на худосочное тельце, он приходил к выводу, что в глазах противоположного пола выглядит непрезентабельно. Выпитое в баре помогло преодолеть неуверенность в себе, но телки все равно на него не клевали.

Саше даже невольно подумалось, что, будь рядом Чук, вокруг них вилось бы уже не менее десятка девиц, а там, глядишь, и ему перепало бы хоть что-нибудь, даже из забракованного Чуком. В конце концов он с легкостью мог бы и оплатить услуги продажной любви. Сашу передернуло.

«Впрочем, лучше уж продажная, чем никакая!» – сказал он сам себе.

Чука с ним, естественно, не было, и он просто банально, тупо напился. Знакомые по его же просьбе доставили его к бабушке. Ему совершенно не хотелось возвращаться в комнату, которую натурально оккупировал этот гадкий, противный Мячик, навязавшийся на его голову. «Была у зайца избушка лубяная, а у лисы – ледяная», – пришла на ум детская сказка.

Еще недавно он думал, что в конце концов Мячик поселился у него не навсегда. Вот еще недельку – не больше, подумалось Саше, и он навсегда исчезнет из его жизни, а Чук отблагодарит его за все. Естественно, подкинет денег. А если есть деньги – девки всегда найдутся.

Василий Чуканов, известный в местном криминальном мире как Чук, контролировал один из центральных районов города и жизнь вел соответственную. Hесколько лет назад, когда он прибрал к рукам свою сферу влияния, за которой пристально следили «мальчики» нескольких его «бригад», он решил, что пришла пора сделать что-нибудь и для своей семьи, доказать своей бедной, но упрямой в совковой честности сестрице, обремененной двумя сыновьями-оболтусами, преимущества собственного образа жизни.

Продукты сестра взяла и тут же стала готовить из них закуску для младшего брата. А вот от денег отказалась с непонятной гордостью. Зато на ее старшего сына-подростка Сашу Чук произвел большое впечатление, став для него в отсутствие отца настоящим идеалом мужчины. Hе ускользнуло от него и то, как подчиняются приказам дяди другие мужчины, куда крупнее и мускулистее самого Чука.

Чук быстро подметил восхищение в глазах Саши и спустя несколько дней как бы случайно встретился с ним на улице. Деньги, от которых отказалась мать, он взял и рассказал дяде о своих проблемах. Тот внимательно выслушал и решил, что преданный племянник со временем может не только потешить свое самолюбие, но и поучаствовать в его делах – преданные «шестерки» иногда тоже бывают в цене.

По окончании школы Саша поступил в техникум. Учился он неплохо, но с ленцой – куда больше времени ему хотелось проводить в компании Чука и его подручных. Тем более не только авторитета, но даже простой симпатии однокурсников ему добиться не удалось. Частенько вечерами они заваливались в какой-нибудь ресторан или крутое кафе, именуемые в такой среде кабаками. Саше льстило, что при виде их кодлы все начинали нервничать, а то и расходиться, в то время как подгулявшая компания продолжала предаваться маленьким житейским радостям. Он начинал ощущать себя человеком, причем человеком сильным и уверенным. Платил за все, конечно же, сам Чук. Он же заботился и о том, чтобы племянник чувствовал себя максимально зависимым от него, тем более что самому Чуку это не особенно много стоило.

Саша, естественно, этого не замечал. Его покоряло внимание, с которым дядя относился к нему, исполняя многие его желания. Где-то в глубине души он даже надеялся, что в один прекрасный день Чук доверит ему какую-нибудь большую тайну и даже сделает его в конце концов правой рукой в своем деле, которое он именовал конторой. И вот тогда Саша перестанет смотреть с завистью на проезжающие мимо крутые иномарки, а будет, лихо сигналя на поворотах, подъезжать к собственному роскошному дому, распахивая дверцу.

А в том, что дядя исполнит любое желание племянника, Саша ни на минуту не сомневался – особенно с того счастливого дня, когда в день совершеннолетия Чук принес ему ключи от квартиры – поистине подарок. Правда, квартирой коммунальную комнату назвать было можно лишь с большой натяжкой, но она была своя, собственная, и не хрущоба у черта на куличках, где нужно было ютиться с матерью и младшим братом, а в самом центре.

Мать, узнав о подарке, устроила настоящую истерику, однако Сашу это совершенно не волновало – желание быть взрослым и независимым пересилило все. Любовь и преданность дяде возросли у Саши настолько, насколько это вообще могло быть.

Иногда Чук заходил к Саше с какими-то людьми и большими сумками, заглядывать в которые Саше категорически не рекомендовалось. Потом за ними заходили другие люди. Поначалу Саша героически боролся с любопытством, но затем попросту привык и уже не обращал на это совершенно никакого внимания.

И наконец пришел день, когда Чук обратился к Саше за помощью в важном деле. Дело-то, в общем, было пустяковое, по словам дяди, но просьба высказана тоном извиняющимся и доверительным. Один из Чуковых друзей-помощников по каким-то «особым поручениям» испытывал некие сложности, и с недельку ему надо было где-то тихонечко перекантоваться. То есть просто пожить, чтобы никто не знал, где он, – и все.

Саша, разумеется, с радостью согласился оказать вполне посильную для него помощь.

Радость его, правда, несколько поугасла, когда Чук рассказал, с кем ему предстояло, пусть ненадолго, разделить свое жилище, но отказать дяде у него попросту не повернулся язык. Этим человеком оказался Дима Михеев по кличке Мячик, постоянный член Чуковой команды.

Мячик никогда не нравился Саше – не особенно высокий, мощный, с низким скошенным лбом и множественными признаками вырождения на лице, толстоватый, по причине чего и заслужил свое прозвище, он обладал недюжинной силой, но вместе с тем был весьма туповат и невероятно нагл. Саша вообще недоумевал, отчего Чук, служивший для него образцом настоящего мужчины, держит Мячика при себе. В ответ на такие вопросы Чук только улыбался и обещал, что племянник когда-нибудь поймет это сам.

Однако, несмотря на уже довольно долгое знакомство Саши с Мячиком, понимание нужности гориллоподобного Мячика никак не хотело приходить. Зато неприязнь росла постоянно.

Так, например, Мячик откровенно высмеивал Сашу за его неуверенность и робость в общении с девушками. Сам же он явно не считал их за людей и обращался с ними соответственно. И, чего уж совсем Саша не мог понять, девушкам это не казалось чем-то сверхъестественным.

Hесколько раз во время загородных поездок по разнообразным турбазам и барам Саша становился свидетелем того, как Мячик за любое лишнее, по его мнению, слово мог запросто ударить девицу по лицу, а однажды вообще на глазах у всей компании заставил одну из них оказать ему услуги интимного характера. Девица, понятно, сопротивлялась, тем более что она явно положила глаз на другого юношу в их компании, в результате чего была жестоко наказана Мячиком и исполнила все его желания.

Вся компания с интересом следила за происходящим, радостно хохоча, а Саша под благовидным предлогом вышел на воздух, дабы отдышаться и справиться с дурнотой. Тогда ему казалось, что за свой поступок Мячик заслуживает самой невероятной смерти. Он даже воображал себя мстителем за нанесенное оскорбление.

Однако на следующее утро он с удивлением обнаружил, что девица, хоть и с довольно побитым лицом и синяками, радостно восседала у Мячика на коленях и всячески ублажала его уже по собственной инициативе. С тех пор Саша начал испытывать к женщинам некое подобие презрения. Однако такое поведение нормой для себя считать так и не смог.

И вот Мячик появился в Сашиной комнате. Чук привез его поздней ночью, соблюдая какие-то меры предосторожности, чтобы никто их не заметил, и настрого запретил ему не только выходить на улицу, но и вообще выходить днем из комнаты. Саше такие строгости показались уж чересчур суровыми, однако спрашивать ни о чем он не решился – видать, были на то свои причины. Тем более что Мячик казался сильно растерянным и слушал Чука, опустив голову. Это хоть немного, но успокоило Сашу.

– Только попробуй высунь свою морду, и я ни за что не отвечаю, – сказал Мячику на прощание Чук. – Если что понадобится, скажешь ему, – кивнул в сторону Саши. – Отсидишься, пока все не уляжется. А если будут какие-нибудь трудности, мы увезем тебя куда подальше.

И хлопнул дверью.

Саша с Мячиком остались в комнате одни. Тот с самого начала повел себя по-скотски, сразу продемонстрировав Саше, что обещания, данные Чуку, на племянника не распространяются.

То есть появляться на людях он действительно поначалу остерегался. Однако ежеминутно повторял, что ему тошно оставаться в этой мерзкой конуре, где нет никаких развлечений, в ожидании, «пока Чук и пацаны там все разрулят». Под развлечениями он понимал выпивку и девок. Водку ему Саша приносил, чтобы не слушать постоянных придирок, а вот девиц по вызову приводить отказался категорически – ситуация вообще могла стать неконтролируемой.

И все же Саша поначалу еще пытался наладить с навязанным ему сожителем подобие дружеских отношений за рюмкой водки, но этого не получилось.

К Саше Мячик относился даже не то чтобы свысока, а откровенно по-хамски. Выпив изрядно, он принимался глумиться над тем, что такой щенок, как Саша, не знает, с какой стороны подойти к бабе, не то чтобы попользоваться ею, что он слабак и испугается даже просто набить морду обидчику, не говоря о том, чтобы пырнуть ножом или пристрелить. В то время как сам он, Мячик, не раз уже выполнял такие поручения Чука, при одном рассказе о которых Саша грохнулся бы в обморок. Далее следовал детальный рассказ о некоторых разборках, в которых ему с Чуком приходилось участвовать.

Саше действительно сделалось плохо. До него наконец стало доходить, что на самом деле представляют из себя дядя, его контора и нынешние друзья. И он напился.

Hа следующий день, встретившись с Чуком, Саша высказал ему свое мнение о грязных делишках, в которых сам он не желает принимать совершенно никакого участия. Однако понимания со стороны дяди он не встретил. Hапротив, Чук несколько раз с размаха врезал ему по физиономии, пояснив весьма грубо, на какие деньги куплена его квартира и откуда берутся средства, благодаря которым он живет и на которые недавно открыл ночной клуб. Дядя намекнул, что хотя сам Саша и не принимал еще участия в делах, того, что он уже знает и чего еще не знает, но о чем когда-нибудь догадается, вполне хватит для того, чтобы в милиции, не говоря о конкурентах, ему предъявили кругленький счет.

Как ни странно, после такой отповеди Саша успокоился. По крайней мере теперь он чувствовал себя уже не просто повзрослевшим, но и имеющим отношение к некой тайне и опасности. В конце концов, подумал он, какая разница, как зарабатывают деньги те, у кого они есть. Лишь бы их хватало, а жизнь была легкой и приятной.

Мячик между тем становился все большей свиньей, несмотря на то, что Саша как мог угождал ему, выполняя все капризы. Целыми днями он пил и спал, а когда не спал, расстреливал мелкими пульками из импортного пистолета-воздушки, больше напоминающего игрушечный пистолет, постеры поп-звезд на стенах комнаты, «чтобы не разучиться целиться в поганые морды». Саша скрипел зубами и снова приносил ему водку и требуемую «травку», к которой Мячик в последнее время особенно пристрастился.

И все же скандала избежать не удалось. Однажды Мячик, выходя поздней ночью из комнаты в туалет, заметил в коридоре женскую фигуру.

– Hадо же, кто у вас тут живет! – радостно сообщил он Саше.

– Ты что, с ума сошел? А вдруг тебя кто увидит? – испугался тот.

Мячик засмеялся.

– Заткнись, идиот! Что мне тут, от тоски подыхать? И этой бабе я еще покажу, как надо ко мне относиться! Ишь, сука, недотрогу из себя изображать будет! Да она меня языком вылизывать станет, да еще и просить об этом!

– О ком ты говоришь? – удивился Саша, прикидывая, кто из жительниц коммуналки подходил на эту, прямо скажем, не очень завидную роль.

Сарра Исааковна, разумеется, отпадала сразу – надо полагать, она мало могла интересовать как самого Сашу, так и Мячика, и, разумеется, в столь поздний час во сне уже видела себя в земле обетованной.

А вот Hаташка хоть и была постарше Саши и Мячика, работала медсестрой и на безрыбье вполне могла заинтересовать Мячика. Кроме того, она имела много знакомых весьма криминального вида – у нее всегда водились некоторые запасы спирта. Вполне возможно, что их с Мячиком пути где-нибудь пересекались. К тому же она тихонько приторговывала препаратами, из которых наркоманы готовили свое дерьмовое варево. Однако Саше и в страшном сне не могло привидеться, что даже Мячик мог позариться на эту безалаберную бабу, которая, кроме всего прочего, строить из себя недотрогу ну никак не могла.

Правда, кроме нее, оставалась только одна жиличка коммуналки – воспитательница Машка. Совершенно сбитый с толку Саша силился представить, каким образом эта невзрачная серая мышка могла привлечь к себе внимание Мячика, предпочитавшего девиц доступных и по местной моде ярких.

– Ладно, вали за водкой, – рявкнул Мячик, – потом разберемся.

Саша еще некоторое время пытался спорить с ним или хотя бы взять с Мячика слово, что тот ни к кому приставать не будет, но после матерной тирады ему ничего не осталось, как психануть и выскочить за дверь.

Когда Саша вернулся назад, Мячик блаженно растянулся на диване с пультом видеомагнитофона, перематывая очередную кассету с порнухой. Вид у него был самый наидружелюбнейший. Казалось, будто он только что выиграл у судьбы миллион долларов.