На деревню дедушке

– Это бандит! – крикнула мне в ответ Маринка прямо в ухо. – Он там сейчас нам все разгромит!

– Зачем? – спросила я, сама толком не понимая, зачем нужно было какому-то незнакомому мужчине делать такие глупости среди бела дня. Хотя, конечно же, у меня в кабинете есть сейф, а в нем немного денег… А в сумочке у меня диктофон и… Нет, все это ерунда и целью такого поступка быть не может.

– Это псих! – сказала я. Иного объяснения не находилось. И Маринка тут же согласилась со мною.

– Маньяк! Я так и поняла! – снова крикнула она, и мы с ней, не сговариваясь, отошли от двери.

Тут-то мы обе и вспомнили про внезапно замолчавшего мальчишку. Я посмотрела налево, потом направо, Маринка проделала то же самое упражнение, но в обратном порядке.

А мальчишки-то в коридоре и не было.

– А где… этот паразит-найденыш? – спросила я у Маринки.

– А-а-а… наш подкидыш, что ли? – Маринка еще повертела головой и затем здраво ответила вопросом на вопрос: – А я откуда знаю?

Мы пооглядывались, и я еще раз стукнула в дверь, но тут Маринка меня одернула.

– А вдруг этот маньяк сейчас возьмет и откроет дверь! Ка-ак распахнет! – жутчайшим шепотом пробормотала она. – Пошли отсюда быстрее!

Предложение мне показалось весьма разумным и даже полезным. Для здоровья, разумеется.

Схватившись с Маринкой за руки, мы побежали к лестнице. Подбежав к ней, мы увидали сбегающего вниз по лестнице мальчишку.

– Ты куда, паршивец-засранец?! – крикнула ему Маринка и, оглянувшись на всякий случай на нашу запертую дверь, добавила: – Еще раз потеряешься! Лучше остановись!

– Не-а, тетеньки! Больше не потеряюсь! – весело отозвался мальчишка, и мы услышали, как хлопнула внизу входная дверь.

– Что делать будем? – спросила меня Маринка. – Стоим здесь, как две плющихи на Тополихе… или, кажется, наоборот… Не молчи! Что делать будем? Руководи, ты же начальница!

– В милицию звонить, что же еще?! – ответила я. – Пусть приезжают, вскрывают двери, арестовывают и все прочее. Это их работа. Я с маньяками связываться не желаю! Не мой профиль.

Я была настроена решительно, но самое главное было бы – удрать отсюда поскорее. Ну не хочу я встречаться с маньяками почему-то. Нет на это моего журналистского куражу, в чем и признаюсь.

Мы с Маринкой выбежали на улицу. Нашего мальчишки уже нигде не было. За стеклянными дверями здания мы сразу столкнулись с Ромкой. Он стоял спиной к дверям и сосредоточенно ковырял в носу.

– Никого здесь нет, Ольга Юрьевна, – поворачиваясь, сказал мне Ромка, украдкой вытирая пальцы о штанину, – никаких мамочек. Да и папочек тоже не видать. А вы куда?

– Пошли-ка с нами! – крикнула ему Маринка и для верности схватила Ромку за руку. Вот это она сделала абсолютно правильно.

Мы пересекли улицу, аккуратно переждав, пока проедет несколько машин, и подошли как раз к тому самому телефону-автомату, который я совсем недавно обозревала из окна своего кабинета.

Оглянувшись на знакомые окна, я удивленно вскрикнула:

– Вот это да!

– Что, что такое? – переспросила Маринка и, проследив за моим взглядом, присвистнула: – Ну, блин, горячий же мужчина!

Окна кабинета, несмотря на ноябрь месяц, были растворены, и так подло воспользовавшийся нашим добросердечием налетчик в кепке стоял около открытого окна и… и всего лишь разговаривал по телефону. Было прекрасно видно, как он держит трубку в правой руке, размахивая при этом левой.

Как я замечала, есть люди, совершенно не умеющие разговаривать, если при этом они не помогают себе руками. Атавизм, наверное.

– Мне кажется, он у нас жить собрался, – пробурчала Маринка. – Не удивлюсь, если окажется, что он по телефону заказывает себе пиццу в номер. Ну что ж, пока он звонит, позвоним и мы. – Она сняла трубку телефона-автомата. – Ты будешь разговаривать? Или разрешишь мне?

– Давай-ка я лучше сделаю это сама, – сказала я.

Я взяла у нее трубку, послушала, что телефон работает, и быстро набрала рабочий номер телефона майора Здоренко.

Майор Здоренко был моим стариннейшим знакомым и очень неординарной личностью. Майор руководил одним из подразделений тарасовского РУБОПа, был откровенно хамоватым типом и, говоря еще откровеннее, весьма скептически относился к прессе. И к служителям ее.

Интересные у меня знакомые, правда?

Самая главная правда заключалась в том, что при слове «журналист» лицо майора Здоренко вместо обычного своего темно-красного цвета приобретало какой-то неправдоподобно бурый, и он начинал орать так, что даже кирпичи на окружающих зданиях старались уменьшиться в размере от страха.

Журналистов майор не любил и не терпел, а вот со мной почему-то всегда ладил. Ладил – это в его понимании, а не в общечеловеческом. Или он лично ко мне проникся такой эксклюзивной симпатией, или это я нашла какой-то ключик к его сердцу, что одно и то же, уже не помню подробностей. Одно без сомнения: среди всей массы тарасовских журналистов майор выделял и нашу газету, и меня лично, и отношения у нас были почти терпимые. Это не означает, что он не орал, когда случайно натыкался на меня. Орал – и очень громко. Но я всегда могла рассчитывать на его помощь и прекрасно об этом знала. Как бы ни орал в ответ на мой звонок майор Здоренко, на помощь он прийти должен обязательно.

Пока я набирала номер телефона майора, я не спускала глаз с придурка в кепке, оккупировавшего мой кабинет. Мне показалось, что он в это же самое время рассматривал и нас с Маринкой, не переставая разговаривать по телефону. Маринка даже махнула ему один раз рукой. А он не ответил.

Маньяк, что с него возьмешь!

– А кто это такой? – прищурившись, спросил Ромка. – Что-то я не узнаю этого джентльмена… кепку еще надвинул на самый нос… Грузин, что ли? Или чеченец?

Словно в ответ на эти слова, «джентльмен» отошел в глубь кабинета и перестал быть нам виден.

– Здоренко! – рявкнула трубка у меня в руках, и я, вздрогнув, откашлялась и начала разговор.

– Товарищ майор, – крикнула я, – у нас в редакции засел бандит!

– Это ты, что ли, Бойкова? – сразу же сменив громкий крик на недовольное брюзжание, проворчал майор.

– Ну да! Он заперся! – снова крикнула я, предусмотрительно отодвигая трубку подальше от уха: майор мог заорать в любую секунду, и нужно было к этому приготовиться.

– Он-то, может, и заперся, – продолжая демонстрировать интонациями, что у него язва-гастрит-отрыжка и последняя степень печали, сказал майор Здоренко, – а вот ты-то, Бойкова, где?

Пришлось пуститься в объяснения. Майор всегда отказывался что-либо понимать, если не вытрясал из меня максимально полной картины.

Объясняя ситуацию майору, я не спускала глаз с окна своего кабинета. Вроде ничего особенного там не происходило. Пока. Точнее говоря, ничего не было заметно из ряда вон выходящего: ни взрывов, ни пожаров, ни еще какой-нибудь радости. Только открытое окно. И слегка шевелящиеся от ветерка шторы.

– Охрану нужно ставить на весь день, – бубнила мне Маринка под ухом, – а то выгнали, понимаешь, из собственной редакции, и бродим здесь, как две бомжихи. Ты почему не позвонила просто в милицию? Зачем нам нужен этот майор? Время-то идет!

Я сделала Маринке знак замолчать и прислушалась к тому, что мне говорил майор Здоренко.

А говорил он давно ожидаемые слова в давно знакомом обрамлении.

– Ну, в общем, выезжаю со своими ребятами, – вяло сказал майор, – заодно и на тебя посмотрю, редакторша. Но, судя по твоему рассказу, ты, Бойкова, ни хрена не изменилась! И, похоже, тебе это не грозит.

– А как я должна была измениться? – спросила я, но в трубке уже раздалось наглое «пи-пи-пи», и я повесила ее на рычаг.

– Ну что, нахамил? – тут же пододвинулась ко мне Маринка. – Он без этого не может. Солдафон противный!