Любовь зла

У подъезда, хватая себя за щеки и в ужасе качая головой, импульсивно охала плотная женщина лет пятидесяти, в накинутом на плечи кожаном пальто и тапочках на босу ногу, что-то взахлеб рассказывая стоящему перед ней с каменным выражением лица милиционеру.

– А ведь так пел, так пел! – донеслись до меня обрывки фразы. – И ведь вот что еще, знаете…

Капитан уцепился за меня взглядом, как утопающий за спасательный круг.

– Минуточку, Валерия Борисовна, – кивнул он женщине, козырнул мне и представился:

– Капитан милиции Палех Андрей Сергеевич. – И торопливо добавил, осторожно обходя женщину: – Не согласились бы выступить в качестве понятой? Были бы очень признательны за помощь.

Я прямо-таки возликовала от такой удачи, но виду не подала.

– Ой, и не знаю! – Я даже сделала маленький шажок назад, всем своим видом изображая сомнение и нерешительность. – А что случилось? Да и поздно уже как-то…

– А я вам чем не подхожу? – поджала губы Валерия Борисовна, метнув на меня ревнивый взор. – Я-то Степу и знала лучше. Соседи все же.

– Вот поэтому вам и не положено быть понятой. Вы являетесь ценным свидетелем и можете сообщить нам немало полезной информации. А понятым должен быть, что называется, человек со стороны, – терпеливо объяснил капитан, продолжая обходные маневры. – Ваши показания будут занесены в протокол и станут одним из ценных доказательств. А пока можете рассказать о том, что произошло, нашему сотруднику.

– Саша, – обратился он к совсем еще молодому человеку, только-только, наверное, еще начинающему работать, или даже стажеру, а потому полному энтузиазма и рвения. – За работу!

К облегчению капитана, Валерия Борисовна без возражений мгновенно переключилась на нового слушателя:

– Так я говорю, такой крик стоял! А к нему опять приходил тот… Я все еще удивлялась, что порядочному взрослому человеку надо от этого молодого обалдуя, бездельника певчего! А оно ведь вон как обернулось!

Капитан, с облегчением вздыхая, поспешно увлек меня в подъезд.

– Вот ведь настырная… – пробурчал он. – Идемте, идемте, это ненадолго. Нам на третий этаж.

– А… э… – растерянно помекала я для приличия, хотя ноженьки сами несли меня наверх, едва не опережая капитана. Нечасто приходится нам, журналистам, добираться до места происшествия с таким комфортом.

– Ничего не трогайте, – предупредил меня капитан. – Ваша задача – просто смотреть, а потом вы распишетесь в протоколе осмотра места происшествия, тем самым подтвердив, что присутствовали при всех совершаемых нами действиях.

– А что случилось-то?

– Парня этого убили. Вам плохо не будет?

Я храбро помотала головой, и мы вошли в маленькую однокомнатную квартирку. В ней было как-то пустынно и неуютно; деловито ходившие по ней, занятые своим делом чужие люди придавали жилищу еще более сиротливый вид. Было тесновато; в углу напротив двери жался к стене мужчина средних лет, видно, выловленный, как и я, на улице случайный прохожий. В центре же комнаты, на полу неподвижно распластался в луже крови парень лет двадцати с тремя пулевыми ранениями в груди. Я широко раскрыла глаза – где я могла видеть этого парня? Где?..

Капитан неправильно истолковал мое поведение – я застыла как столб на пороге – и обеспокоенно спросил:

– Вы как?

– Нормально, – вздрогнула я. – Непривычно как-то…

Он невесело хмыкнул.

Пока Палех записывал имя второго понятого, я во все глаза глядела по сторонам. Что же так пусто? А, вон и две сумки у стены. Собирался куда-то, наверное, человек, но не вышло. На столе опрокинутый стакан и разлитый чай; у окна, на полу, разбитая пепельница, маленький обшарпанный коврик сбился в гармошку, да и стол как-то наискосок стоит. Дрался с кем, что ли?

– Имя?

– Что? – отвлеклась я.

– Скажите, пожалуйста, ваше имя и адрес.

– А… Ольга Юрьевна Бойкова. Улица… дом… квартира… – я настороженно покосилась на капитана.

Он, чуть нахмурив брови, пристально смотрел на меня слегка затуманенным взором. Вспомнит, не вспомнит? Уж наверняка фамилия моя ему знакома, и далеко не все в милиции нежно любят мою газету. Я даже затаила дыхание. Уф, не вспомнил!

Мимо прошел человек с пушистой кисточкой в руках, мазнул ею по выключателю почти у меня под носом. Я чихнула.

– Еще один, – удовлетворенно произнес человек.

Я посмотрела на выключатель. Среди множества смазанных следов четко выделялись черным контуром на белом фоне несколько «свежих» отпечатков. Вместе с Петром, вторым понятым, мы послушно стояли в углу, стараясь не мешать и выполнять время от времени команды типа «посмотрите сюда, видите, это осколки от разбитой пепельницы. И на них хорошо видны чьи-то отпечатки. Мы тщательно упаковываем осколки и изымаем их. Распишитесь-ка здесь. А теперь посмотрите сюда…»

Убитого звали Степан Александрович Поликин. Учился он в политехе и, судя по всему, был наркоманом. Парень лежал, завалившись набок, откинув левую руку в сторону, так что даже мне нетрудно было заметить пятна на венах.

– Эх, допелся парень, Степа-баюн, – вздохнул следователь, что-то записывая в протокол.

– Почему баюн? – поинтересовался специалист, с которым они вместе осматривали труп убитого.

– Да все соседи его так звали. Рассказчик, говорят, был замечательный, стихи писал и песни пел. Мне уж все уши прожужжали.

– Вот кто-то и позаботился, чтобы он лишнего не пропел, – неодобрительно заметил врач. – Ладно, пиши: «Смерть наступила предположительно двадцать четыре часа назад, от трех огнестрельных ранений в грудь, два из которых…»

Я совсем притихла в своем углу, чувствуя, как нехороший холодок ползет по спине. Степка-баечник! Ведь про него рассказывал мне Кряжимский. Говорил, у парня талантище на четверых, журналистская работа по нему просто плачет, но дурак, сидит на игле и связался с какой-то темной компанией. Кряжимский пытался ему помочь, даже хотел как-то привести в редакцию, но парень раз за разом не выдерживал и срывался. Не слыша, что мне говорит следователь, я машинально кивнула, не отводя от Степы глаз.

Сергей Иванович, помню, сильно расстраивался и злился, но в последний раз был зол, как сто чертей. Я и не подозревала, что он способен проявлять столь сильное негодование. Степа пытался бросить, но от него ушла девушка, и он в очередной раз сорвался. Кряжимский тогда рявкнул, что убьет дурака, чтобы не мучился.

Так кого же видела соседка? Наверняка Кряжимский заходил к Степе перед отъездом. Стараясь успокоиться, я прислонилась к стене и нечаянно задела старую вешалку на массивных деревянных ножках. Она чуть сдвинулась в сторону, я же просто приросла взглядом к полу. Закатившись за вешалку, на полу лежала зажигалка Сергея Ивановича. Сомнений не оставалось – мы с Маринкой сами выбирали ее пару лет назад в подарок Кряжимскому на его юбилей. Вещь была «с изюминкой», серебряная, невероятно изящная и неизбежно привлекающая восхищенное внимание. Я тогда выдержала жестокий бой сама с собой, чтобы не оставить зажигалку себе, а Кряжимскому подарить что-нибудь другое. Купив ее, мы с Маринкой отдали подарок ювелиру, чтобы тот выгравировал инициалы. Сергею Ивановичу подарок очень понравился, и с тех пор он принципиально пользовался исключительно ею, сама видела вчера вечером…

Закатив глаза, я пошатнулась и рухнула, коршуном бросаясь на зажигалку и окончательно роняя вешалку. Капитан и врач, осматривающие труп, вздрогнули и обернулись.

– Простите, – прошептала я, шаря по полу дрожащими руками и суя зажигалку в карман плаща, пытаясь встать. Капитан и Петр одновременно подали мне руки, чтобы помочь, но я отшатнулась от капитановой руки, которой он касался трупа, как от крокодиловой пасти.

– Это нервы, – запинаясь и чувствуя, как краснею пятнами, объяснила я, стараясь не смотреть в сторону врача. Но тот, к моему облегчению, уже вернулся к своему прежнему занятию. Действительно, ну подумаешь, неврастеничке плохо стало, он и не такое видывал на своем веку.

– Все уже в порядке, – поспешила я предупредить вопрос капитана. – Только можно закурить?

Между прочим, не так уж я и симулировала, сердце действительно выскакивало из груди, хотя к чему уж слишком рьяно отрицать свои актерские таланты? Медленно затягиваясь и томно полуприкрыв глаза, я смотрела туда и сюда, продолжая мысленно ставить свои автографы на бирках изъятых вещественных доказательств.

Из редакции мы разошлись вчера в девять вечера, и зажигалка была у Кряжимского, а сегодня в восемь утра он улетел отдыхать. Значит, попала она сюда в этот промежуток времени. Уж не нашего ли Сергея Ивановича видела вчера любопытная Валерия Борисовна? Мы бы пообщались с ней в любом случае: болтун – находка для шпиона, и мог бы получиться интересный репортаж, но теперь у меня в этом деле был особый интерес.

Капитанское «это недолго» оказалось обманчивым, как мираж в пустыне, осмотр затянулся на несколько часов; устав и остервенев, я стала несколько лучше понимать неблагодушное настроение многих сотрудников милиции. Степу увезли, квартира окончательно приобрела разгромленный вид, мои сигареты закончились. Предупредив, что в случае необходимости нас могут вызвать к следователю или в суд, меня и Петра наконец отпустили восвояси.

Петр рысцой потрусил вниз, что-то бормоча на ходу про жену и баню, вернее, головомойку. Я же, хоть зажигалка буквально прожигала в моем кармане дыру, задержалась и была вознаграждена – меня любезно подвезли до дома, поскольку идти к Александре не было уже никакого смысла.

Было очень поздно, а слабость и апатия, которые я всячески изображала в квартире Степы, действительно овладели мною. Выбравшись из душа и зевая во весь рот, я с трудом доплелась до спальни. «Подумаю об этом завтра» – пронеслась последней оправдывающей мыслью знаменитая фраза Скарлетт, и я погрузилась в глубокий сон.

Глава 2