Обряд

– И, тем не менее, я оттуда, – Тоня решительно встала. – Спасибо вам, я пойду. Мне еще вещи теплые купить нужно.

– Все будет хорошо, – шепнула ей вслед милая работница почты.

Выскочив на улицу, Тоня сразу наткнулась на тяжелый взгляд мужа, который уже сидел за столиком. От испуга ноги заплелись и, запнувшись на ровном месте, она плашмя грохнулась на облупленные деревянные ступени крылечка.

А когда поднялась и, отряхивая темные джинсы, покосилась в сторону забегаловки, то так и застыла; Демид сидел к ней спиной. Раздумывать, показалось или нет, Тоня не стала и, забежав в универмаг, опрометью пронеслась по отделам.

Выбор действительно был невелик и, купив самое необходимое, она направилась в забегаловку.

Заметив ее, Демид тут же вскочил, взял сумки и повел в столовую, что находилась за универмагом.

– Там поедим, а то в этих забегаловках такая дрянь сроду, – подмигнув жене, объяснил он.

И показалось Тоне, что у мужа по какой-то неведомой причине отлегло от сердца. Повеселел вдруг…

И ни словом не обмолвился, что видел ее у здания почты.

Глава 5. Спасение.

Хоть немного и повеселел Демид, но заметила Тоня, сквозь веселье, то и дело просачивалась тоска. Такая неизбывная, щемящая… и вечная…

А как вернулись обратно в деревню, так опять помрачнел…

Тоня же жила ожиданием и все размышляла, сколько дней понадобится дедушке, чтобы добраться…

Сообщит ли папе и маме об этом? Не хотелось бы…

Мама разволнуется, а папа последнее время и так чувствовал себя хуже некуда.

А дедушка… ему же лет…

Сколько же ему лет?

Тоня всегда забывала об этом. Дед Захар для нее был незыблемой скалой, утесом!

Богатырь из сказки…

Таких мужчин, к сожалению уже не производили…

Сломался завод. Печально…

И тут до нее дошло; а Демид-то схож с дедом статью и орлиным взором. Прижав к пылающим щекам ладони, Тоня так и осела там, где ее и нахлобучила эта мысль; в сенцах.

Сидя на ворохе сена и приходя в себя от неожиданности, вдруг приметила, притулившийся в углу, небольшой саженец сосны.

Что может быть страшного в безобидном саженце дерева?

А у Тони сердце так и оборвалось, будто гроб увидела, или еще хуже; покойника…

Убежала она на речку в тот день и просидела там до самого вечера, а заявившись домой, постаралась не обращать внимания на настороженные взгляды мужа и золовки и, опередив их расспросы, буркнула, что очень плохо себя чувствует и посему ляжет спать отдельно в маленькой комнате.

Комната больше походила на кладовку… Без окон, с железной старой кроватью и кованным сундуком возле стены. Страшноватая комнатенка, но зато здесь имелась дверь с огромной щеколдой.

Как раз то, что ей и надо. Закрыться ото всех, закутаться в одеяло и забыться.

Ночью небеса словно разверзлись; такой дождь ливанул, того и гляди, пробьет насквозь крышу. Сорвавшийся с цепи ветер с ревом носился по верхушкам елей, а наигравшись с деревьями, заскакивал в трубу и выл так, что душа сжималась.

Совсем не спалось в эту ночь. К утру дождь прекратился и, натянув резиновые сапоги, Тоня выбежала глянуть за околицу. Тревожило от чего-то сердце…

Пусто, только туман клубился…

Дед Захар возник посреди дороги внезапно как гриб после дождя. Вот только пусто место было, а уже глядь, стоит, оглядывается ошалело, будто сам не понял, как здесь очутился.

– Антонина? – приглядываясь к внучке, он словно не поверил глазам. – Антонина, ты?

– Деда! – чуть не поскользнувшись, та бросилась к долгожданному гостю. – Ты нашел меня, ты меня нашел…

– Ох, Тонька, куда тебя занесла нелегкая, – обнимая ее, испуганно бормотал дед. – Чудом отыскал тебя, чудом. В Зуевке спросил, как добраться в Варыгино, а мне ответили, нет такой деревни. Когда-то была, да сплыла уж давно… Решил, что ослышался тогда по телефону. И где искать тогда?

Но с другой стороны, если ты дозвонилась, значит, на телеграфе побывала. На почту зашел и спросил, не помнят ли они дивчину, что на днях Волгоград вызывала. А там две кулемы, переглянулись, плечами пожали и говорят, не было такого. Ну, все, думаю, приехал…

Зашел в забегаловку, что напротив; бутерброды с чаем взял, сижу, жую, думу думаю.

Тут чувствую, на плечи легонько так ладошки чьи-то опустились, и милый женский голосок шепчет, значит, что та, кого я ищу, вот здесь находиться; и клочок бумаги на стол передо мной опустился, а на нем карандашом; север, юг и стрелочками показано, как до деревни дошагать. Смешная такая карта, будто ребенок рисовал, но понятная.

Хотел было повернуться, да взглянуть на благодетельницу, а она как прочуяла, и серьезно так приказала не оглядываться. Только косынку в ромашках и успел разглядеть.

– Косынку в ромашку, – удивленно охнула Тоня. – Так это же телеграфистка с почты!

– Не, не было на почте никого в платке. Говорю же, там две гусыни недовольные сидели, лет уже за пятьдесят. А эта по голосу слышно, молодая… Может за тридцать немного будет.

Ох, и намесил я километров… Верст восемьдесят точно прошел. Чего только не увидел на пути.

Но об этом потом! Давай, хватай пожитки свои, и дергаем отсель. Не обессудь, но знакомиться с твоими непонятными родственниками желанием не горю.

– Куда же она от законного мужа пойдет? – насмешливый голос золовки как обухом по голове ударил.

И подкралась же так неслышно, ведьма чертова.

Отодвинув Тоню за спину, дед Захар окинул взглядом Устинью.

– Так считайте, с сегодняшнего дня я им развод дал, – жестко ответил он.

– Да вы шага отсюда не ступите, – расхохоталась золовка. – Тайга сплющит…

– Ну! – бесстрашно хмыкнул дед. – Сюда же я как-то добрался. Не сплющила, хоть и пыталась. И что у вас здесь за дела неприглядные творятся, а? – перешел он в наступление. – Лес сосновый я встретил… Странный такой. Может, подскажете, почему на каждой сосне римская цифра семнадцать вырезана? Или мне самому додумать?

Поразительное дело, но слова деда, если не напугали золовку, то в замешательство ввести сумели.