– Будете работать в прядильне, миледи?
– Нет, – Юлиана надела бархатные тапочки. – Ты можешь пойти и помочь своему отцу в красильной мастерской.
– Я так и сделаю. С тех пор как здесь стали прясть шерсть, у него полно работы.
– Ну тогда иди. Сегодня ты мне не нужна. – Юлиана не обратила внимания на встревоженное выражение лица горничной. Она подождала, пока Джилли уйдет, затем взяла большую гобеленовую сумку. В нее положила лютню, книгу и цыганский тамбурин.
Затем, убедившись, что ее никто не видит, Юлиана вышла через главные ворота и прошла через просвет в изгороди из колючего кустарника.
Принятое решение придало ей уверенности. Много лет ее единственной целью была месть за убийство ее семьи. Эта мрачная и жестокая цель отнимала все ее силы, иногда пугала ее.
Сейчас же все было по-другому. Новую цель породило сочувствие. Надежда согревала ее. Сердце Юлианы радостно билось, когда она и Павло прошли по дорожкам затейливого лабиринта и вышли в освещенный солнцем сад, к коттеджу.
Днем здесь все было еще более фантастичным, чем ночью, при луне. Фигуры зверей фонтана, казалось, вот-вот оживут.
Она толкнула дверь в дом и ступила в комнату, где она оставила Стивена. Здесь они сидели, держась за руки, здесь он наконец рассказал ей о своем прошлом. Голос его дрожал, взгляд был наполнен тоской.
Здесь Юлиана поняла всю правду: она глубоко влюблена в своего мужа, в своего несчастного мужа.
И именно отсюда он прогнал ее, так безжалостно, так жестоко.
«Мне совершенно безразлично, что ты обо мне думаешь.» Юлиана поморщилась, вспоминая эти слова. Но затем отбросила горестные мысли, расправила плечи и приготовилась подняться по лестнице.
Звук разбившейся посуды заставил ее вздрогнуть.
– Я не буду это есть! – послышался высокий сердитый голос. – Я не хочу, и ты не можешь меня заставить!
В ответ раздался негромкий женский голос:
– Не смей! Если ты это сделаешь, я... я... скажу отцу, что ты щиплешь меня.
Юлиана поднялась по лестнице и подошла к спальне Оливера. Дверь была приоткрыта. Оливер сидел в постели, щеки его покраснели, и он с упрямым видом смотрел на молодую женщину, одетую в черное. Около постели лежали осколки разбитой посуды. Сероватая зернистая масса растеклась по дощатому полу.
– Господин Оливер, пожалуйста...
– Идите и приготовьте ему что-нибудь другое, – предложила Юлиана, входя в комнату.
Женщина удивленно вскрикнула. Мальчик молча посмотрел на нее.
– Я Юлиана де Лассе. Жена господина. А вы, должно быть...
– Кристина Харбут, – ответила женщина. Оставаясь с открытым от удивления ртом, она поспешно склонилась в почтительном поклоне.
Как и большинство западных женщин, она была крепкого телосложения, с крупными чертами лица. Густые каштановые волосы зачесаны назад в простую прическу, на ее платье из темной шерстяной ткани не было ни единого украшения за исключением четок у пояса. У нее было умное лицо.
– Нэнси рассказывала мне о вас. Для меня честь – познакомиться с вами. Вы можете идти.
– Но... Но господин сказал...
– Я его жена, и я желаю познакомиться со своим пасынком.
Бледная и дрожащая, Кристина собрала разбитые осколки и вышла.
Юлиана положила сумку и окинула взглядом комнату. Повсюду она видела подарки Стивена – заводные фигурки животных, шахматный столик, множество дорогих книг. На столе лежала открытая тетрадь – Оливер учился писать. В конце страницы аккуратный почерк вдруг стал небрежным, и мальчик написал: «Papa is a pysse-potte.»[25 - pysse-potte – грубое английское ругательство.]
Стараясь выглядеть веселой, но не смеяться, она пересекла комнату, подошла к окну и нажала на задвижку, чтобы открыть его.
– Мне нельзя дышать свежим воздухом, – сказал сердито мальчик. В его голосе слышались презрительные нотки.
– Чепуха, – бросила Юлиана через плечо, сильно нажимая на раму руками. Наконец рама заскрипела и поддалась, окно широко распахнулось. – Сегодня великолепный день, а травы и цветы в саду пахнут замечательно.
Она подошла к удивленному Оливеру, села на край его постели и улыбнулась.
– Итак, – бодро сказала Юлиана, – ты Оливер де Лассе.
Казалось, он нарочно медлил с ответом. Мальчик продолжал смотреть на Юлиану, и она была поражена его сходством с отцом. Волосы Оливера были значительно светлее, чем у Стивена, но того же оттенка, такие же густые и волнистые – как львиная грива. Его точеное лицо и холодные странные, цвета лунного камня, глаза также напоминали Стивена.
О Боже, подумала Юлиана, у него глаза отца.
– Вы не должны сюда приходить, – произнес мальчик.
Дрожащий детский голосок звучал осторожно и раздраженно.
– Напротив, должна, – Юлиана постаралась не улыбаться, потому что сразу поняла, какой это гордый и серьезный маленький мальчик, и ему не понравилось бы, если бы его опекали. – Я твоя мачеха.
– Кристина сказала, что мой отец женился на грязной цыганке.
– Я не цыганка по рождению, но долго жила с цыганами и хорошо их знаю. Они не чище и не грязнее, чем все остальные.
Оливер закашлялся, затем задумчиво произнес.
– Ты смешно говоришь.
– Тогда ты должен смеяться.
– Смешно, но не в этом смысле, – нетерпеливо сказал он. – Я имею в виду – ты странно разговариваешь.
– Английский – не мой родной язык. Сначала я говорила на русском, затем на цыганском. Некоторые слова я с трудом понимаю. Ты бы мог мне помочь.
Оливер сощурил глаза.
– Почему я должен это сделать?
– Все нуждаются в помощи, Оливер. Мы все должны помогать друг другу.
– Мне не нужна мать, – резко заметил мальчик.
– Всем нужны мамы.