Воспламеняющая

– С нами ничего не может случиться ясным днем, – сказал Энди, отказываясь объяснить даже самому себе, чего он боится. – Вокруг будут десятки людей.

– Я просто не хочу туда идти, – ответила Вики, но пошла.

Несколько студентов вышли из аудитории после занятий, с учебниками под мышкой. Солнце окрашивало окна оттенками желтого в отличие от серебристой белизны лунного света, запомнившейся Энди ночью. Вслед за Энди и Вики зашли еще несколько человек, у которых в три часа начинался семинар по биологии. Один парень начал негромко, но с жаром рассказывать двум другим о намеченном на выходные марше протеста против вневойсковой подготовки офицеров запаса. Никто не обращал ни малейшего внимания на Энди и Вики.

– Ладно. – Голос Энди дрожал от нервного напряжения. – Посмотрим, что ты на это скажешь.

Взявшись за вытяжное кольцо, он развернул учебный плакат. Перед ними появился голый человек с содранной кожей. От надписей тянулись стрелки к внутренним органам. Мышцы напоминали переплетенные пучки красной пряжи. Какой-то остряк обозвал человека Оскаром-Брюзгой.

– Господи! – выдохнул Энди.

Вики сжала его руку, ее ладонь была теплой и влажной.

– Пожалуйста, давай уйдем. Пока нас никто не узнал.

Он не возражал. Сам факт замены плаката напугал его больше всего. Он резко дернул кольцо вниз и отпустил. Со знакомым чавкающим звуком плакат намотался на валик.

Другой плакат. Тот же звук. Двенадцать лет спустя он по-прежнему мог его слышать – когда позволяла раскалывающаяся от боли голова. После того дня он никогда не заходил в аудиторию 70 «Джейсон-Гирней-холла», но звук так с ним и остался.

Он часто слышал его во сне… и видел вскинутую, тонущую, окровавленную руку.

18

Зеленый автомобиль ехал по дороге аэропорта к выезду на Северную трассу. Норвилл Бейтс крепко сжимал руль ладонями. Из радиоприемника приглушенно лилась классическая музыка. Теперь у Бейтса были короткие, зачесанные назад волосы, но маленький полукруглый шрам на подбородке не изменился: остался с детства, когда он порезался осколком бутылки от кока-колы. Вики, будь она жива, узнала бы Бейтса.

– Одна машина уже в пути, – сообщил мужчина в костюме от «Ботани-500». Его звали Джон Майо. – Этот парень – внештатник, вольный стрелок. Работает и на РУМО, и на нас.

– Как обыкновенная шлюха, – добавил третий мужчина, и все они нервно, нарочито рассмеялись. Они знали, что цель близка: чуяли кровь. Третьего звали Орвилл Джеймисон, но он предпочитал Оу-Джей, а еще лучше – Оранжад. На всех внутренних документах он так и расписывался: Оу-Джей. Однажды подписался «Оранжад», однако ублюдок Кэп объявил ему выговор. Причем не устный, а письменный, который пошел в личное дело.

– Думаешь, они выбрали Северную трассу? – спросил Оу-Джей.

Норвилл Бейтс пожал плечами.

– Или Северную трассу, или направились в Олбани, – ответил он. – Я дал команду местному топтуну проверить все отели в городе, потому что это его город, верно?

– Само собой, – кивнул Джон Майо. Они с Норвиллом отлично ладили. Вместе прошли долгий путь. От самой аудитории 70 в «Джейсон-Гирней-холле», а там – и вам это скажет любой, кто в курсе, – было жутко. И Джону совершенно не хотелось, чтобы эта жуть повторилась с ним вновь. Именно он пытался вернуть к жизни парня, у которого остановилось сердце. Во Вьетнаме он служил фельдшером и знал, что делать с дефибриллятором… во всяком случае, в теории. На практике все получилось не так хорошо, и юнец ушел от них в мир иной. В тот день двенадцати студентам ввели «Лот шесть». Двое умерли: парень, у которого остановилось сердце, и девушка, шестью днями позже, в общежитии; как показало вскрытие – от эмболии сосудов головного мозга. Еще двое безвозвратно обезумели: парень, который ослепил себя, и девушка, которую впоследствии парализовало от шеи до пяток. Уэнлесс говорил, что дело в психологии, но кто, твою мать, знал наверняка? Чего уж там, славно они поработали в тот день.

– Местный топтун берет с собой жену, – продолжал Норвилл. – Она как бы ищет свою внучку. Ее сын сбежал с девочкой. Скандальный развод и все такое. Она не хочет ставить в известность полицию, пока не останется другого выхода, но боится, что ее сын свихнулся. Если она все разыграет правильно, ни один ночной портье не откажется сообщить ей, что искомая парочка остановилась у него.

– Если она все разыграет правильно, – подчеркнул Оу-Джей. – Никогда не знаешь, чего ждать от этих внештатников.

– Мы направляемся к ближайшему въезду на трассу, так? – спросил Джон.

– Так, – кивнул Норвилл. – Будем там через три-четыре минуты.

– Им хватило времени, чтобы добраться туда?

– Хватило, если они рвали когти. Может, удастся взять их голосующими на выезде. А может, они срезали путь и спустились вниз на аварийную полосу. В любом случае, поедем по трассе, пока на них не наткнемся.

– Куда направляешься, дружище? Запрыгивай, – ввернул Оранжад и рассмеялся. Из плечевой кобуры под левой рукой торчала рукоятка «магнума» 357-го калибра. Оу-Джей называл его Кусакой.

– Если они уже поймали попутку, мы в полном дерьме, Норв, – заметил Джон.

Норвилл пожал плечами.

– Время играет нам на руку. Сейчас четверть второго. Машин мало. И что подумает мистер Бизнесмен, увидев голосующего здоровяка с маленькой девочкой?

– Подумает, что случилась беда, – ответил Джон.

– И нас это очень даже устроит.

Оранжад вновь рассмеялся. Впереди в темноте замерцал светофор, отмечающий съезд на Северную трассу. Оу-Джей взялся за отделанную ореховым деревом рукоятку Кусаки. На всякий случай.

19

Фургон проехал мимо, обдав их волной холодного воздуха… потом ярко вспыхнули тормозные фонари, фургон свернул на аварийную полосу и остановился в пятидесяти ярдах.

– Слава Богу, – выдохнул Энди. – Говорить буду я, Чарли.

– Хорошо, папуля, – равнодушным голосом ответила она. Под ее глазами вновь темнели мешки. Водитель фургона сдал назад, когда они зашагали к нему. Голова Энди словно превратилась в медленно раздувающийся свинцовый шар.

Борт фургона украшала сценка из «Тысячи и одной ночи»: халифы, девы под полупрозрачными накидками, ковер-самолет. Ковер, несомненно, красный, в свете натриевых фонарей обрел темно-бордовый цвет подсыхающей крови.

Энди открыл пассажирскую дверцу кабины и помог Чарли забраться на сиденье. Последовал за ней.

– Спасибо, мистер, – поблагодарил он водителя. – Спасли нам жизнь.

– Всегда рад помочь, – ответил водитель. – Привет, маленькая незнакомка.

– Привет, – тихо ответила Чарли.

Водитель глянул в боковое зеркало, плавно тронул фургон с места, разогнал по аварийной полосе и вернулся на трассу. Посмотрев на него поверх склоненной головы Чарли, Энди почувствовал укол вины – он всегда проезжал мимо таких молодых людей, голосовавших на обочине: крепкий, но худощавый, с окладистой курчавой черной бородой, спускавшейся на грудь, в широкополой фетровой шляпе, непременном атрибуте фильмов о враждующих кланах Кентукки. Торчавшая из угла рта самокрутка пускала струйки дыма. Судя по запаху – обычная сигарета, без сладковатого привкуса конопли.

– Куда едем, друг? – спросил водитель.

– Двумя городами дальше по трассе, – ответил Энди.

– В Гастингс-Глен?

– Верно.

Водитель кивнул.

– Как я понимаю, от кого-то бежишь?

Чарли напряглась, Энди положил руку ей на спину и успокаивающе поглаживал, пока девочка не расслабилась. Угрозы в голосе водителя не слышалось.

– В аэропорту был судебный пристав, – ответил он.