Черный свет

– Ладно, малыш, – сказал Боб и стал укорачивать веревку, привязанную к металлическому нахрапнику.

Мало-помалу он притянул к себе коня и заставил его остановиться, затем отстегнул корду, снял нахрапник и накинул на Билли уздечку. Теперь нужно минут двадцать выгуливать животное, чтобы оно остыло, – разгоряченного коня не оставляют без присмотра. Потом он его почистит. В три часа за Билли приедут миссис Хастингс и Сьюзи. Все выйдет как нельзя лучше. Билли вернется к прежней жизни. Чем-то ведь нужно заниматься, а эта работа отлично подходит для Боба. Как ветеран морской пехоты, он получал пенсию, Джулия работала в клинике навахской резервации три дня в неделю, а при необходимости и больше, так что их семья ни в чем не испытывала нужды.

– Папа!

К нему обращалась четырехлетняя Ники, светловолосая крепкая малышка.

Хорошо растить детей на ранчо в двадцати милях от города, подумал Боб, прививать им привычку подниматься рано и идти кормить скотину вместе со взрослыми, приучать к тяжелому труду, воспитывать чувство ответственности – в общем, формировать характер. Это идет на пользу. Его тоже так воспитывали. Правда, его отец погиб при трагически нелепых обстоятельствах.

– Что, ИКН-четыре?

– Билли весь в поту.

– Да, малышка, в поту. Он здорово побегал. Славно потрудился. Теперь мы его выгуляем, и он остынет.

– За Билли сегодня приедут?

– Да, малышка, сегодня. Ему уже получше. Осталось несколько шрамов, зрение частично утрачено, но в остальном он вполне здоров. Мы его вылечили.

– Я буду скучать по Билли.

– Я тоже. Но он должен вернуться к прежней жизни. Сьюзи, его хозяйка, тоже четыре недели скучала по своему любимцу. Теперь ее очередь быть счастливой.

ИКН4, в джинсах, кедах и тенниске – как и все дети, проводящие бо?льшую часть времени на скотном дворе среди лошадей, – была похожа на замарашку и светилась от счастья. Она прыгала возле отца, наблюдая, как тот водит Билли по загону. Животное наконец успокоилось и стало дышать нормально.

– Ты будешь его чистить, папа?

– Поможешь мне, солнышко?

– Конечно.

– Ты такая большая, ИКН-четыре, – проговорил Боб.

Девочка смешно сморщила личико в улыбке.

ИКН4 взяла коня за повод, завела в сарай и стала сосредоточенно привязывать. Большое животное не противилось, потому что девочка действовала уверенно и не боялась угодить под копыта.

– Ну, двигайся, сонная кляча! – покрикивала она, подталкивая коня. Взяв еще одну веревку, девочка пристегнула ее к недоуздку, крепко привязав Билли в стойле. – Можно дать ему морковку, папа?

– Погоди, солнышко.

Боб взял шланг, поставил рядом ведро с мыльной водой и стал старательно обтирать Билли губкой – шею, бока, спину, каждую мускулистую ногу.

– Папа! – окликнула его девочка.

– Да, солнышко?

– Папа, здесь был один человек.

В глазах Боба сверкнул огонь.

– Худощавый такой, густые темные волосы, весь напряженный?

– Что значит «напряженный», папа?

– Ну, как будто ему хочется бежать, а он вынужден стоять на месте. Не улыбается, лицо словно сжато в кулак.

– Да, папа. Это он.

– Где ты его видела?

– Его машина стояла на дороге, там, где я утром сошла с автобуса. Розалита посмотрела на него, а он отвернулся.

– Это был пикап? Белого цвета?

– Да, папа. Ты знаешь его? Он хороший? Он мне улыбнулся. Я думаю, он хороший.

– Он просто идиот. Вбил себе в голову, что на мне можно разбогатеть и прославиться. Он скоро устанет торчать здесь и уедет. Мне казалось, он понял, что я не хочу иметь с ним дела. Не думал, что он такой упорный.

И когда только его оставят в покое? Если твою фотографию поместили на обложке журнала, все сразу делают вывод, будто ты знаешь нечто такое, о чем можно написать бестселлер. Вот уже много лет всякие придурки тянутся к нему. И как только они его находят? Такое впечатление, будто его адрес занесли в какую-то информационную сеть для психов и идиотов, чтобы полоумные неудачники не скучали. Некоторые из них даже не из Америки. Самыми противными оказались немцы: предлагали ему деньги, сулили золотые горы. Но он покончил с этим раз и навсегда. Он сыт по горло своей пресловутой славой. Все, с него хватит.

– Он докучал тебе, малышка?

– Нет, папа. Просто улыбнулся.

– Если увидишь его снова, сразу скажи мне. Я поговорю с ним, и он уедет. Или дождемся, пока ему не надоест здесь околачиваться.

Многие из них через некоторое время просто исчезали. У них были совершенно нелепые представления, безумные идеи. Некоторые приезжали даже не из желания написать о нем и заработать на этом – хотели просто посмотреть на него, вынести что-нибудь из общения с ним, из его рассказов о своей жизни. Глупцы. Его жизнь – не памятник, не символ, не образец для подражания. Его жизнь – это его личная жизнь.

Какое-то время тот парень не давал о себе знать. Но однажды вечером он опять объявился – остановил свой грузовичок напротив их дома, сидел и терпеливо ждал. Джулия вернулась с работы, они поужинали и теперь потягивали на крыльце холодный чай с лимоном, наблюдая, как солнце спускается по безоблачному небу и укладывается спать за невысокими горами.

– А он упрямец.

– Идиот.

– По крайней мере, под ноги не лезет. Воспитанный мальчик.

Все, кто приезжал раньше, обычно влетали на машинах во двор и, спрыгнув на землю, с ходу начинали предлагать контракты, устанавливали камеры, с чувством пожимали ему руку, радостно суетились, уверенные, что делают стоящее дело и наконец-то отыскали эльдорадо. Боб неоднократно звонил шерифу, последний раз – чтобы выдворить немцев, которые вели себя уж очень бесцеремонно.

– Никак не уезжает. Неприятно. Бедняжка ИКН-четыре. Ей-то за что все это?

– Ничего, не рассыплется. Зато она теперь знает, что ее отец – необычный человек. Думаю, она даже испытывает гордость.

Свэггер взглянул на жену: загорелая, красивая, с проседью в белокурых волосах. С тех пор как они поселились в Ахо, Джулия носила только джинсы, футболки и ботинки. Она работала как проклятая, пожалуй, даже больше, чем он, Боб, и это говорило само за себя.

– Сколько ему, говоришь? – спросила она.

– Двадцать два, наверное. Если хочет приключений, пусть идет в морскую пехоту. Несколько недель на острове Парис пойдут ему на пользу. А здесь нечего околачиваться: только ребенка пугает и меня злит.