Второй Саладин

– Как ваши люди?

– Мне не на что жаловаться. По-моему, все идет неплохо. Они профессионалы и знают, чего ожидать.

– Еще что-нибудь, Майлз? – спросил Сэм.

– Это все. Больше добавить мне нечего.

– Ну, если ни у кого нет вопросов…

– Вроде в этой операции участвует Чарди?

– Да, – сказал Майлз.

– Вот Пол был оперативник. Куда там вашим профессионалам! Один из настоящих ковбоев.

В голосе слышалась теплота, простодушная тоска по поре, которую кое-кто из собравшихся в этой комнате до сих пор считал добрыми старыми временами.

Да и пошел он. Пошел он к черту. Из ниоткуда, из сентиментальной тоски по отвратительному прошлому всплыло мерзкое имя Чарди. Майлз быстро глянул в дальний конец комнаты, но говорившего определить не смог. Все они были на одно лицо: седые, приятные, учтивые люди в костюмах, чуть высокомерные, с дежурными улыбками и спокойными глазами.

– Я слышал, Данциг к нему благоволит, – с любопытством заметил еще кто-то.

– Похоже, он воспылал любовью к Чарди. Думаю, это все стресс, – сказал Майлз. – Едва ли…

– Но ведь Чарди некоторое время сидел в советской тюрьме. Майлз, думаете, это разумно, учитывая…

Но тут поспешно вмешался Мелмен:

– Дэвид, мы все в курсе бурного – и разностороннего – прошлого Чарди. Это я решил привлечь его к операции, потому что он был связан с Улу Бегом. Откровенно говоря, в самом начале мы не исключали, что мишенью курда будет он, и на всякий случай хотели, чтобы он был у нас на виду. Но наши подозрения не подтвердились. Теперь он важен, поскольку…

– Я знаю, что он важен. Насколько он надежен?

Голос звучал брюзгливо.

– Это риск, на который, по моему мнению, мы должны быть готовы пойти. Мы тщательно следим за ним.

– Любой человек, который вздул Сая Брашера, заслуживает медали, вот что я вам скажу, – раздался еще один голос, тоже утонувший в громком смехе.

– Мне ничуть не жаль Сая Брашера, Сэм, но это пример именно той дикой разнузданности, которую управление не может больше оставлять безнаказанной. Вот почему я спрашиваю, насколько он надежен. И вот почему…

– Пока что Пол делал свою работу вполне исправно, – заметил Сэм.

– За исключением Бостона, – возразил неведомый Дэвид. – Если я правильно понял отчеты, если бы он оставался на своем посту, всего этого безобразия…

– Или наоборот, все это безобразие было бы еще больше. А если бы он запаниковал и не додумался перевезти тело той женщины, которая покончила с собой, подальше от места происшествия, небольшая катастрофа могла бы перерасти в громкий скандал. У Пола есть свои достоинства и недостатки. Он может оказаться полезным, как никто другой, и точно так же может подложить чудовищную свинью. Так что нужно держать его на коротком поводке. Майлз не занял бы эту должность, если бы я не был уверен в том, что он отлично управляется с коротким поводком. Майлз, чем он у тебя сейчас занят? До сих пор торчит в доме Данцига?

Да уж, Сэм умел усыпить бдительность. Это был тот самый вопрос, который должен был уничтожить Майлза прямо сейчас, перед всеми начальниками отделов, и задан он был наимягчайшим, наиспокойнейшим тоном, какой только Майлзу доводилось слышать в своей жизни. Сэм снова говорил, как кардинал.

– Ну, в общем, он… – начал Майлз, еще не зная, чем закончит, и в то же время завороженный, загипнотизированный разражающейся над его головой катастрофой.

Но в тот самый миг, когда из головы у него начисто вылетели все слова, какой-то помощник – Ланахан даже не видел, как он вошел, – наклонился и положил перед ним записку.

Известие о том, что накануне вечером Чарди играл в баскетбол с каким-то городским молодняком на площадке в Анакостии и в результате перепалки беднягу Пола жестоко избили, стало для Майлза ничуть не меньшей неожиданностью, чем для всех остальных. Но он сообщил об этом таким уверенным тоном, как будто знал все с самого начала.

– Он в больнице Святой Терезы, на юго-востоке.

Ланахан улыбнулся Сэму.

– Можно мне еще воды?

Глава 47

Теперь его держали в секретном месте в далеком городе. Ему оказали медицинскую помощь, вымыли, заботились о нем. Он ожидал скорого суда и знал, что виноват. Неважно, в каком преступлении – он совершил их немало. Тюрьма не страшила его – он уже побывал за решеткой и знал, что прекрасно там устроится, если позволит здоровье, – но он скучал по сухой жаре своей родины, по своему пиву, своим девочкам и своей еде. Он скучал даже по Мадонне, старой безобразной корове. Хорошо хоть он оставил с носом семейку Хуэрра. Неплохо было бы отправиться в Мехико, когда все закончится, и перерезать их патриарху глотку. Небось будет трепыхаться как рыба, когда Рамирес пустит ему кровь. Но Рейнолдо понимал, что ничему подобному никогда не бывать. И все-таки в этой прохладной и скучной американской комнате приятно было убивать время в ожидании суда такой фантазией. Интересно, ему предоставят адвоката? Они ведь прислали к нему врача, который позаботился о трех его огнестрельных ранах и сломанном носе. Он и подумать не мог, что все так будет. Наверное, они сами нарушили закон, но он прекрасно понимал, что в этом мире, если ты силен, нагл и хорошо снаряжен, никаких законов для тебя не существует.

Но никакого суда не последовало. И его преступления американцев совершенно не интересовали. Им было плевать на контрабанду наркотиков, переправку нелегалов, сутенерство. Их волновало только одно: фотографии.

– Фотографии? Вы притащили меня сюда только затем, чтобы я взглянул на фотографии? Хорошенькое дельце.

– Да, только затем.

Человек, который его допрашивал, говорил по-испански. Мерно шуршали ленты магнитофонов, ярко горели лампы, на грудь и на руку ему налепили какие-то датчики, вокруг постели столпились напряженные люди. Похоже, ему было известно что-то весьма важное.

– Ну, тогда показывайте ваши фотографии. Черт с ними. Все для вас.

– Взгляните повнимательнее на этого человека, сеньор Рамирес.

Мексиканец сощурил отекшие глаза.

– Боже правый. Не было у него бороды, – сказал Рамирес на своем приграничном английском. – И одет он был обычно, как какой-нибудь norteamericano. Я думал, он и есть американец. Но лицо его.

– Вы переправляли его через границу?

– Si.

– И произошла перестрелка.

– Я ни в кого не стрелял. Это он устроил пальбу. Клянусь вам. Я ни в кого не стрелял. У меня даже пушки не было. Он еще раньше забрал мою пушку. Он очень умный hombre, скажу я вам. Приходит он в мое заведение и говорит мне: «Эй, мистер, вы переправляете меня в Лос-Эстадос, а я хорошо вам заплачу». А я ему отвечаю…

– Понятно, мистер Рамирес. У нас очень мало времени. Вот, взгляните. Тут у меня фотографии более двухсот мужчин. Я хочу, чтобы вы посмотрели на них очень внимательно. А потом скажете, кого из них вы видели в последнее время.

Замелькали лица. Унылая группа – не в фокусе, смазанная. Мужчины в формах странных государств, мужчины, снятые с большого расстояния, мужчины в машинах или под дождем. У большинства из них были суровые, резкие, потрепанные лица европейцев; латиноамериканцев попадалось совсем немного.

Внезапно перед ним возникли знакомые черты. Он напряженно вгляделся в фотокарточку.

– Лео, – сказал кто-то, – показатели только что подскочили до небес.

– Этот человек вам знаком, мистер Рамирес?

Так вот зачем он здесь.