Восхождение к власти: падение «ангелов»

– Нет, что вы… – с лукавой улыбкой отмахнулся Фемистокл. – Я просто хотел сказать, что политически Рейх не таков, каким пытается себя показать.

– Что вы хотите сказать этой репликой? Мне показалось, или мои аналитические центры голосового и лингвистического анализа показывают недовольство, проецируемое на Рейх?

– Нет, что вы, – аккуратно стал говорить Фемистокл, чувствуя, что Андронник ощущает его настроения. – С чего мы вообще начали этот диалог?

– Вы позвали меня, чтобы предложить сотрудничество в одном деле и спросили – что случилось с Вольным Союзом, а затем мы перешли к спору о том, прав ли был Рейх в использовании ядерного вооружения.

– Да-да-да, – искорки лукавства блеснули в глазах Фемистокла. – Насчёт сотрудничества. Как ты оцениваешь моё предложение присоединиться к моей кампании «ТехМаршалл»?

– Вашей кампании? – нотки возмущения прорвались через безжизненно-металлическую речь киберария. – Она вам не принадлежит.

– Оу, я прошу простить меня за стол опрометчивое заявление, – с толикой обманчивости сказал Фемистокл. – Она находится в ведении вашего военного ведомства, как его… Министерства Нападения, но я крайне удивлён, почему ваш Канцлер решил не сделать её подведомственным учреждением, а выделил в государственную кампанию, да ещё и привлёк меня к участию в Совете Управляющих. Очень странно, не находите?

– Это вы можете спросить у Канцлера, но не у меня, поскольку я всего лишь мелкая шестерёнка в механизме Рейха.

– Какая жалость… я вас хочу призвать под своё руководство, командовали бы новоиспечённым подразделением воителей в экзо-броне, получили бы знаменательную должность. Чего вам это стоит? Давайте, в самом деле! Всем Афинам от вас будет польза!

– Мне стоит отказаться – я слуга Императора и мне этого достаточно. И сейчас, Аттика и так в одном из самых лучших состояний.

– Да-да, но я вам так скажу, раньше Аттика была лучше строена в плане в частного производства и высших военных кадров.

– Вы говорите о том, что Аттика раньше была более лучше устроена, хотя, если обращаться к моим базам данных, то по всем экономическим пока затем, ваши слова… мягко говоря – ошибочны. Но вы вообще помните, как и почему ваша страна пришла под власть Императора, ведь это вы выступили в Буле за присоединение Аттики к Империи и ведь это вы потом, перед Новой Спартой, Критом, Аргосом и другими городами говорили о власти Императора.

Фемистокл опустил взгляд и плоская, залакированная поверхность стола отразила печальный лик, в котором он узрел слабость и блеск прошлого, а память его унесла в те времена, когда над Аттикой все ещё развивалось знамя свободной страны.

В те времена, тогда залу наполнила абсолютная тишина, и никто не смеет её нарушить. В огромном помещении, представленном в виде амфитеатра, выложенного мраморными плитами и возвышающимся на шесть этажей ввысь и по широте, не уступая половине жилого дома, проходит заседание всех высших правительственных чинов Вольной Аттики. Потоки света, бьющие из множества неоновых и обычных ламп накаливания, погрузили закрытый амфитеатр в потоки яркого света, отчего становится видно каждого сидящего здесь и человек, который посреди здания, может разглядеть каждого.

Фемистокл помнит, как в самом центре амфитеатра расположена мраморная трибуна, уподобленное столу судье, за которым сидят три человека и взирают на собравшихся. Тут представители Демы Военного Дела, Демы Финансов, Демы Тяжёлой промышленности… все ведомства правительства Аттики собрались на то, чтобы послушать доклады разведки и Демы Внешнего Взора.

Сидящий в центре на трибуне, мужчина лет сорока, обросший стриженой кучерявой бородкой, облачённый в кремово-белые одеяния, вытканные в парадную военную форму и прищуренными глазами, за которыми скорбь и боль смотрит за собранием. Внутри, в душе он чувствует, что старый мир уходит, а вместе с этим их покинет и независимость, свобода Афин и Аттики… и всей Греции. На его руках, в которых сжат тонкий электронный планшет, множество инфо-данных, которые холодным языком букв и чисел говорят о том, что конец его родине близок.

– Проклятье, – выругался человек, почесав бороду; он искренне недоумевает, что сейчас, в это же время неподалёку будут проводиться заседания народа по поводу новой веры, которую несёт некий Карл, явившийся с востока.

«Когда им стоит думать о защите города и страны, они предаются праздным разговорам о вере и религии», – возмущённо твердит себе мужчина.

Все расселись и не осталось мест ни для кого, что стало сигналом к началу заседания правительства Аттики. Среди сотен человек поднялся один, в белоснежном костюме, поверх которого вьются вольные ткани, потакая стилю древних греков. В этом человеке сидящий на трибуне узнал Архонта Буле, главу правительства, который голосом крепким задал вопрос, говоря в микрофон и множественные колонки превратили его речь в басовитое эхо:

– Говорите, Мастер-защитник Фемистокл, в звании Великого Стратега, зачем вы нас сюда призвали в экстренном порядке? Разве имелись для этого веские основания!? Я читал ваши доклады и не нашёл в них ничего страшного.

«Разве этот… болван не видит, что наша страна загибается в агонии? Разве он не видит, что с юга наступают отряды Новой Спарты в союзе с бандитами Африки? Разве его, заплывшие жиром глаза, не видят, что с востока нас теснят воины Новой Турции и Аравийских Эмиратов? От Иллирийской Тирании ничего не осталось, Союз Вольных Наций стал радиоактивной пустошью по воле западного Императора, а на островах развелось пиратов как мух на помойке. Он ничего не видит!», – в мыслях возмутился мужчина и поднялся с места, говоря предельно сдержанно и спокойно:

– Дорогие Афиняне, граждане и правители Аттики, мои братья и сестры, я прошу вас внять не только моим сухим отчётам, в которых вы можете увидеть данные разведки, но и личным рассказам моих агентов и шпионов.

– Ну давай послушаем тебя, Фемистокл, – недовольно заголосил один из правительствующих мужчин. – Но не думай, что мы тебе вот так вот поверим… во всяком случае, прорицатели и жрецы богов говорят, что ничего страшного нас не ждёт.

Недовольный сдержанный рык Мастер-защитника едва не был пойман микрофоном и не ретранслирован в колонки.

– Боги… как будто старый пантеон знает, что необходимо нам.

– Не богохульствуй! – раздались сорванные крики какой-то женщины. – Наши боги указывают нам правильные пути и даёт нам истинные ориентиры, указывают пути и плетут наши судьбы.

– Боги… где были боги, когда пали западные рубежи? Где были боги, когда мы потеряли Великий Коринф? Где были боги, когда наши граждане в море были убиты пиратами? – отчаянно вопрошает Фемистокл. – Ну ладно, давайте поговорим о шпионах, – мужчина коснулся планшета и парой кнопок активировал файлы, став их сухо зачитывать. – Перикл сообщает, что Турецкий Султанат готовится к налёту и захвату на западные рубежи для создания плацдарма для захвата Афин и всей Греции. Султан отправлял депешу Оман-паше, заведующему западным флотом, чтобы он готовился к войне с пиратами и афинянами.

– И?! – вскричала одна из женщин. – Я чувствую, куда вы клоните, Мастер-защитник. Вы хотите объединить разрозненную Элладу в Новый Коринфский Союз или Амфиктонию всех Элиннов, хотите, чтобы Ареопаг, и мы дали вам денег на защиту! Но извольте, – недовольно поморщилась дама. – Мы должны тратить наги бюджеты на людей и их потребности, мы должны тратить наши бюджеты на то, чтобы те, кто участвует в делах политических и экономических, чувствовали себя как можно было лучше! Милитаристской политике едва ли место среди достопочтенной политике граждан Аттики!

Фемистокл сжал губы от потаённой злобы. Он любит свою родину, но ныне на ней кандалы из слабых политиков, и он искренне завидует своим соседям – Новой Спарте и Коринфу, Аргосу и Криту, где люди воинственны и яростны. Все эти слова о благополучии граждан – пустое сотрясение звука, ибо он, идя сюда видел покошенные здания и разваленки, кривые узкие улочки пронизывают полуразрушенный град подобно полумёртвым артериям, по которым бегут нечистоты.

– Что ж, – подавив вспыхнувший гнев и прокашлявшись в кулак, Фемистокл спокойно продолжил, – вот тогда вам доклад Антониуса – «Цари Новой Спарты, и воители Аргоса в союзе с некоторыми африканскими бандитскими кланами готовят план по покорению всей Греции и Балкан. Находясь в воинских структурах, становится виднее, что наши прошлые союзники занимаются подготовкой войны против нас. Я сообщаю – объединённые силы Аргоса и Новой Спарты, поддержанные десятками тысяч наёмников Африки, Афинам не удержать.

– Ложь! Наглая ложь! – взревела какая-то женщина, наполнив пространство пронзительным наглым голосом. – Вы всего лишь требуете из нас денег! Вы хотите отобрать блага у народа!

– Тише-тише! Ради всех богов! – раздался громкий басовитый голос председателя. – Господин Мастер-защитник, скажите, что вы нам хотите предложить?

Фемистокл окинул залу, где половина человек готова была его растерзать. В их глазах он видит только яркую пылающую злобу. Тут сидят представители всех партийных фракций Аттики – социалисты, демократы, либералы, социал-либералы, зелёные, анархисты, феминистки, представители меньшинств и горсть правых сил, которые взирают на него снисходительно. Он знает, что большинство политиканов на него смотрит на как человека, высасывающего деньги и отбирающего их у народа. Они думают, что армия это – куча мужиков и женщин с автоматами, на которых можно не тратиться, ведь народ требует развлечений и забав в этом безумном мире.

– Я, со всей скорбью в сердце, – аккуратно и сдавленно заговорил мужчина, – со всей жалостью в душе, вам сообщаю – на западе, грядёт новый порядок. На севере, вы же помните Вольный Союз? Вы же помните, что там раньше было множество народов и стран? Так вот – теперь они часть единого механизма Рейха, страны, за которой тянется новый порядок. Я буду короток – с учётом того, что нас готовятся сокрушить на юге, с учётом того, что с востока сабли точат Турецкий Султанат и Аравийцы, я предлагаю нам самовольно вступить в состав Империи Рейх!

Сию секунду раздался такой ужасный ум и гам, и шквал неистовых проклятий обрушился на него. Фемистокл стоял будто оплёванный, терпя и превозмогая тот ушат помоев, который на него вылили и продолжают лить под громогласное и неистовое улюлюканье и страшные, истошные вопли недовольства. Лишь тихий шёпот сорвался с губ Фемистокла, которого никто не услышал:

– О, боги, я клянусь… когда-нибудь, я верну свободу нашей великой стране.

Мастер-защитник оторвался от воспоминаний, подняв отяжелевший, полный скорби и ненависти взгляд на киберария, подавленно произнеся:

– Да, я помню… всё помню. Помню, как их умалял, помню, как говорил, что они итак станут частью Рейха, только не по воле росчерка пера, а по воле меча и огня, который несёт с собой Рейх. Помню, как отговаривал их от глупых предложений советоваться с волхвами и жрецами…

– То есть вы больше не верите в богов?

– А вы как будто верите?! – недовольно и вопросительно буркнул Фемистокл, смотря на холодного воителя железа.

– Да, – донёсся неожиданный ответ Андронника. – Вера во Христа разжигает тлеющий уголь моего существования, она поддерживает меня и её свет стал мне маяком в жизни, – киберарий взглянул на металлическую ладонь, утянутую перчаткой. – Она – всё, что у меня осталось.

– Хах-ха, – просмеялся Фемистокл, и приложил ладонь к бороде. – Как же я тебя сразу не признал… как же…

– Вы о чём?

– Рыцарь Ордена из Торрента, Военный Прелат Рима, Глава Папской Кибер-гвардии и посол Апостолов Информакратии на Балканах… это было давно, но я помню, как ты был в Афинах… я тогда был ещё ребёнком, но я помню тебя и как ты разговаривал с моим отцом о членстве в каком-то Ордене.

– Что ж, это те истории жизни, о которых мне говорить не хотелось бы, господин Мастер-защитник Фемистокл, – голос Андронника стал ещё холоднее и железнее. – А теперь позвольте мне откланяться… я аудиосенсорами уловил, что вот минут пять у вас возле дверей топчется человек и ждёт вашего приёма.

– Хорошо, – сел за кресло мужчина. – Позови его, а сам… ступай.

Киберарий покинул комнату и его место занял другой человек, вид которого вызывает удрученное стояние на душе. На два размера больше тёмная мрачная кофта стоячим воротником упирается в щетину. На лице, которое похоже на маску человека, лившегося всего, в глазах, которые смотрят на мир потухшим взглядом обречённости и ненависти, можно прочесть сказ о самой великой потере, которую может понести человек. Грязные брюки уходят в потёртые, покрытые тонким слоем пыли сапоги, видимо давно не чищенные и не мытые. Фемистокл бросил взгляд на ладони мужчины, когда те легли на бока кресла и заприметил лёгкую дрожь, а комната наполнилась практически не распознаваемыми нотками перегара.

– Господин Герцог Доуху Рэ, вы просили у меня аудиенции… так вот, что же вы хотите у меня попросить? – строго спросил Фемистокл.

Вместо ответа сначала Мастер-защитник испытал на себе сверлящий взгляд, полный немой благодарности, перемешанный одновременно с непониманием и подавленной злобой. Сложив на груди дрожащие руки, герцог сохранял ещё пару десятков секунд молчание, прежде чем заговорил:

– Господин Фемистокл, я вам благодарен, что вы тогда пришли ко мне на помощь, – несмотря на поставленную речь, в ней ощущается дрожь. – Вы тогда спасли меня…