Под ласковым солнцем: Ave commune!

– Ты что не понимаешь? Ай, голова твоя дырявая. Сейчас мы судить преступников будем, вот, что происходит.

Милош перебил всякие разговоры в строю, обратив к нему свою речь:

– Но прежде чем начать судилище, нам необходимо воспеть Ксомун шестьсот шестьдесят пятый «Воздаяние несущие».

И строй запел, а вместе с ним и часть колонок, вмонтированных в стену, отчего залу наполнил монотонный гул, проникающий прямо в мозг, как будто чья-то рука залезла в сознание, давящий, мешающий мысль и Давиану от такого звукового воздействия стало не по себе, и только его сознанию удалось приспособиться к этому, он сумел распознать только две последние строчки из противного напева:

«Так покараем же тех, кто приступил закон равенства, воздаём им по заслугам,

Ибо нет даже первых среди равных, а есть только такие же равные, средь равных».

Пение спало, но мутность в сознании осталось густым осадком, мешающим распознать даже смысл отпетого, не говоря о том, чтобы пытаться подвергнуть это анализу или критике и Давиану только и остаётся наблюдать за продолжающейся процессией народного судилище, развёрнутого средь холла общежития.

– Начинаем! – дал отмашку Милош и понеслась.

Из-за угла, там, куда длинные коридоры выводят к другим таким же широким холлам, вывели под стражей одного паренька. Два шкафа, высоченных мужика, облачённых в цвета бетона мантии, с капюшонами ведут под руки закованного в наручники парня, тщедушного и худого, на котором одежда болтается мешком. Как только они подошли к Лиру, швырнули его под ноги толпы и все смогли узреть ледяной страх в голубых очах на исхудавшем лице. Паренёк тут же попытала отпрянуть от строя, но один из двухметровых разросшихся вширь мужчин одним ударом ладони приковал его к полу, оросив серую поверхность кровью, а затем и придавил ногой до хруста в позвонке, сотрясся пространство неестественным, рождённым в механической гортани звериным рыком, из которого можно распознать одно слово:

– Лежать!

– За что он обвиняется? – спросила хрупкая девушка.

– Он попрал священные законы внеклассового равенства! – рьяно выпалил Милош. – Он вознамерился не быть равным среди таких же равных в хозяйственном плане и попрал установление о запрете мелкого ручного труда, тем самым поставив нашу общность под угрозу появления капитализма и возрождения рынков.

– А доказательства?

– Имеются, – гордо ответил Лир и топорно махнул рукой.

Один из амбалов, опустившись ладонью в карман балахона вынул целлофановый пакетик, в котором, на самом дне, покоится небольшая фигурка и Давиан слабо различил из чего она сделана, переплетение каких-то проволочек и алого цвета бусинок, нанизанных на переплетение истончённой стали.

– Это фигурка есть плод преступного деяния.

– А его ли она?

Рука Милоша скрылась во внутреннем кармане кожаной куртки и появилась через секунду, но сжимая в пальцах небольшой планшет, по которому сей момент простучали пальцы и экран обратился к строю:

– Смотрите!

На экране планшета замелькали образы, отснятые на камеры, которые установлены в каждой комнате любого партийца младшего или среднего уровня. На них видно, как час за часом парень занимается рукоделием и насаживает стёкла бусин на проволоку, заплетая всё это дело и, в конце концов, на свет появилось что-то похожее на образ то ли собаки, то ли кошки… непонятно.

– Это прямые доказательства нарушения священного порядка децентрализованного производства в Улье №17 и солидарности между Районами, ибо мелкой продукцией занимается не наша территория и этой выходкой он попрал и порядок, и солидарность.

– Но он же должен был как-то достать эти вещи доля труда, – высказался кто-то из строя, – у меня нет ни проволоки, ни бусин. Откуда они у него?

– Спёр, – басовито ответил Лир, устремив взгляд в свой планшет, – с завода.

– Тогда мы его будем судить и за кражу?

– О-у, мелкое хищение народной собственности меркнет по сравнению с тем, что он посягнул на идейную основу нашего общества. – Заголосил Милош. – Он уподобил себя классу мелких рабочих, а значит, попрал и бесклассовые основы наши.

– Кхе-кхе, – прокашлялся парнишка, зажатый подошвой тяжёлого ботинка, – я-я-я ни-ничего не крал… э-э-это му-му-мусор был.

– Но это народный мусор! – взревел Лир, подлетев к парню. – И это его украл у народа, гнида ты мелко-пролетарская! – оскорбив бедолагу мужчина плюнул ему прямо в лицо.

– Ну-у, – воззвал ко всем Милош, простерев руки к строю, – что мы с ним будем делать. Мы – суд равных, средь таких же равных, какое наказание придумает для гадины, которая решила, что не ровня нам?

Наступила гробовая тишина, и ничьи уста не желали раскалывать печать тишины, разве только гул кондиционера слышался из угла. Давиан глубоко погрузился во внутренние рассуждения и противоборства.

– Как же так можно? – тихим шёпотом для никого не слышимая летит реплика с уст юноши.

С одной стороны, судить за мелкое, незначительное рукоделие – абсурд, малопонятный и не поддающийся вразумительному толкованию. Однако неожиданно для себя парень как-то обнаружил этому осуждение, обратившись к тому, что читал, и чему его обучил Форос. Он ведь преступник, раз нарушил святое правило, разрывая саму ткань коммунистического бытия, попирая основу солидарности, трактуемую как – «не производи то, что производит твой сосед», разорвал сущность вне классовости, ибо уподобил себя мелкому рабочему, осквернив руки ненародным трудом. Что тут сложного – лежи, смотри телевизор, ничего не делай, да живи в своё удовольствие, после непродолжительного четырёхчасового трудового дня, а всё остальное – массу продукции и труд сделают и выполнят машины и всё. Давиан подвёл себя к мысли, что человек перед ним действительно преступник, раз вознамерился делать то, чего нельзя и … отторгнуть властные распоряжения Партии, а если он поносит нечестивым трудом её, то и на народ ему плевать.

Все молчат, пока Давиан размышляет о сути происходящего, однако нашлась та, которая отбросила вуаль безмолвия, заставив от внезапности вздрогнуть Давиана: и её слова стали для всех сущей неожиданностью:

– Это правонарушение мелкого характера, – послышался ответ от высокой кареглазой бледнокожей девушки, чьи чёрные волосы закрывали половину утончённого лица. – За него, согласно Народному Закону «Об осуждениях за правонарушения» виновного в несанкционированном труде мелкого характера виновный осуждается на три года заключения.

Лица Милоша и Лира сделались нерушимыми бастионами отвращения к девушке. Они ожидали иной ответ, иной суд, а не возню правового характера, которая для Партии не нужна, так как случилось преступление против партийного установления. Им нужна кровь, чтобы на живом примере показать, что идти против Партии, значит вступать во враги Народу.

– Вы кто? – спросил Лир.

– Я народный законник, прикреплённая сюда для повышения правового знания в этом месте.

– Ага, – зацепился Милош, – вы же должны понимать, что это преступление против равенства, против народа, а значит и Партии. Вот если все начнут относиться к партийным повелениям легкомысленно, то, что тогда? Правильно, не будет нужды в Партии, а если в ней не станется нужности, то, следовательно, и в обществе не будет надобности, но этого быть не может, правильно? Партия и народ равны, так едины, а поэтому, преступления умысел и против партийцев направлен.

– Но ведь Закон Народный говорит…

– Скажи, а что говорит Закон «О Народных Судах»? – перебил вкрадчиво Милош девушку. – Что там возносится выше всего?

– Народная воля, выразителем которой…

– Да-да, мы знаем. Он нарушил партийное распоряжение №23 по нашему Району, которое предусматривает смертную казнь за мелко-пролетарские тенденции. Он посягнул на власть Партии, а значит и народа, решил быть в труде не равным нам. Так ведь, равная мне?

– Именно, – без скрипа зубами, без противоречий согласилась девушка, по сути, одобрив расправу над парнем.

– И что же решит суд? – раздался на всю комнату бас Лира, который вынул из-за пазухи пистолет, и снял предохранитель.

А Милош простучал кончиками пальцев по планшету, открыв форму протокола, и моментально заполнив его, оставив пустой только графу под названием «Решение Народного Суда».

Все, кто здесь присутствуют, снова задумались, став помышлять о наказании, и кто-то из собравшихся стал зачитывать весьма необычные строки:

– Мы же помним, что самое главное, что нам говорит Партия?

– Мы чтим, то, что нам вкладывает нам Партия, – сказал какой-то плотный лысоватый мужчина.

– Мы знаем, что нужно следовать, как говорит Партия, ибо она глас народа, она и есть он, – поддержала его хрупкая девушка.

– Мы следуем, как нам говорит Партия, ибо так говорит и народ, – ещё один человек закончил чтение текста, похожего на литанию к Партии и содрогнулась мысль Давиана от вопроса «А не в секту ли я попал?».

Народный Суд решил, что делать, он непреклонен и полон фанатичного уважения к Партии, а значит, поставит во главе всего сначала её интересы, затем нужду коллектива, и только потом требования отдельных людей.