Три из Двенадцати

Три из Двенадцати
Стэнли Дж. Гриммс

Это история о случайной встрече двух людей, которые, сами того не зная, искали друг друга всю жизнь. Их пути – скомканные страницы, полные недосказанности и несбывшихся надежд, утонувших в повседневной рутине.

Она – воплощение красоты, гордая и притягательная.

Он – мечтатель, упрямо цепляющийся за то, что для других давно утратило смысл.

Их короткая дружба вынимает на свет забытые мысли и заставляет задуматься, что на самом деле скрывается за словом «жизнь».

Стэнли Дж. Гриммс

Три из Двенадцати

ОН

Он сидел на пустом пляже, провожая взглядом солнце, которое медленно скатывалось за горизонт, оставляя за собой бледные полосы.

Его черное, точно от сажи, загорелое лицо, не выдавало в нем совершенно никого. Никого, по схожести, кто мог бы прийти на ум.

Вы не повстречаете подобного человека на улицах шумного города или в переходе подземки Гранд-Централ. И уж тем более, среди своих знакомых.

Острые угловатые черты с выступающим вперед подбородком, обтянуты тонкой шелушащейся кожей с глубоко посаженными глазами. Две полупрозрачные светлые линии: все что осталось от некогда кустистых, почти сросшихся вместе черных бровей. Голова правильной формы без намека на растительность отмечена крепкими шрамами.

Его рука сжимала холодный напиток неизвестной марки, и хотя вкус больше смахивал на что-то среднее, между вареным солодом и забродившей ягодой, он все же испытывал некоторое удовольствие, прихлебывая короткими порциями, сначала долго гонять его по рту и только потом отправлять внутрь. Иногда, всего пару раз, забавы ради, он находил интересным пускать тонкие бордовые струйки в песок.

Пальцы, лежащие на переносном холодильнике, блуждающе отбивали знакомый ритм барабанного боя. Несколько коротких ударов, затем секундная пауза и снова быстрое: Тук! Тук! Тук! Тук!

Он изредка подкладывал бутылку к подбородку, чтобы на мгновение ощутить приятную прохладу, которая помогала ему понять, что он все еще жив.

И все таки, во всей этой кажущейся на первый взгляд отрешенности и безмятежности, было что-то неестественное. Точно, сам он никак не вписывался в общий план.

Прикрыв правый глаз, он с большим интересом, если не сказать с азартом, наблюдал за волнами. Смотрел, не отрываясь, как они запрыгивают на берег, точно мальчишки-сорванцы, возомнившие себя пиратами, а затем резко отскакивают обратно, унося с собой награбленное. Песок и ракушки. Напоминание о далеком и забытом. А может, ему только так казалось, и он все это выдумал.

– Нет ничего, – сказал он вслух, подбивая ритм пальцев под собственные слова. – Ни прошлого, ни будущего…

А волнам только это и надо. Как только чуть отвел взгляд, схватили длинную дугу песка, напихали полные карманы ракушек и весело с шумом, запинаясь друг о друга, перекрикивая и напевая морскую песню, бросились в рассыпную.

– Ну-ка! – проговорил он строго и пригрозил пальцем.

Они затихли, попрятались в море и сидят тихо-тихо. Ждут следующего раза.

Но он и не думал отводить взгляда, замечая, как некоторые из них, не удержавшись выглядывают: крохотные всплески, точно вихрастые головы, с любопытством появляются и тут же исчезают. Вот опять показалась макушка пенной воды. Но едва брызги взлетели в воздух, как тут же, морская ласточка, легкая, почти невидимая, скользнула по ветру, как тень, и стремительно бросилась вниз. Будто стрела, она пронзила воду острым клювом и исчезла на мгновение. Затем, вырвавшись из цепких лап моря, рванула ввысь, крепко сжимая испуганного мальчишку и унесла с собой далеко-далеко за горизонт.

Ему вдруг наскучило и он убрал ладонь.

Все исчезло. Нет ни мальчишек. Ни чувство утраченного. Ни гнетущих мыслей.

Он попытался улыбнуться, но вышло неумело, с треском.

Ему стало не по себе. Неужели, он разучился улыбаться? Он попробовал вспомнить хоть один анекдот или шутку, пусть даже самую пошлую на свете, но вместо этого просидел несколько минут не шелохнувшись, зачем-то припоминая, когда впервые в жизни попробовал арбуз.

Он так и не вспомнил. Знал только, что было это, кажется, очень давно, почти в другой жизни.

– Эй! – окрикнул он, ветер. – Принеси-ка мне, друг, арбуз!

Он прислушался к звукам.

– Что говоришь? Не принимаешь доллары? А как тебе вот это?

Он набрал горсть песка и метнул в воздух.

Ветер, словно сито, разнес их по берегу мелкими брызгами.

– Ну и черт с тобой!

Он закрыл левый глаз и снова взглянул на море. А оно ничего.

Тогда, он стал представлять, как тяжелые волны переносят на себе крошечные миры, полные жизни и загадок, оставляя его в стороне.

Ему бы только подняться с места и рвануть в бескрайнее море. Но он чувствовал себя слишком уставшим.

– Эх! – мечтательно произнес он. – Сколько секретов. От начала времен и до скончания, люди пытаются понять его смысл, но так и не достигли даже сотой части тайн и мудрости, что покоится в тех недрах. Но мне-то можно! – крикнул он. – Я никому, слышишь? Ни скажу ни единого слова.

И кажется, волны услышали его.

Их движения стали плавными и в то же время грациозными, как в танце. Они будто звали его к себе.

– Не сегодня, – ответил он. – Я еще не успел поужинать.

Море недовольно заворчало.

Он вскочил, разбежался и что есть силы швырнул бутылку в воду.

Он весь навострился, превратившись в слух и как только раздался всплеск, слегка кивнул головой.

– Так должно быть всегда, – сказал он и подцепил большим пальцем ноги сандалию. – Если что-то кидаешь, оно обязательно падает. И никак иначе.

Он побрел вдоль берега, почти не поднимая ног, оставляя за собой длинные неровные борозды. В желудке неприятно булькало и урчало, как напоминание о том, что пора отправиться на поиски места, где можно подкрепиться.

А потом… потом он вернется обратно.

ОНА

Резкие, обрывистые движения, переходящие во что-то нервное, почти марионеточное, но непростительно-изящное, каждое дается ей через усилие воли.

И не смотря на всю резкость, она была полна странного магнетизма, в каждом ее жесте выступала притягательная опасность.

Холодная красота, неземная и отстраненная, точно вылепленная из мягкого мрамора, проявлялась в каждой детали: в легкой арке бровей, в неподвижных, бесстрастных глазах, которые выражали силу ее характера, а под острым, непринужденным взглядом, плавился сам воздух.