Невероятный шпионский детектив. Поэты и лжецы

– Потому что с ними все понятно, вспоминаем законы жанра. В своей собственной душе мы проводим то же расследование, наводим порядок в системе символов, в замке воображения. Мы даем всякому явлению название – которое однозначно определяет его суть, но по своему собственному усмотрению, а не так, как нас учит мир объективно существующих вещей, – Александра промолчала, а затем добавила: – Потому что объективное существование это миф, всего лишь ориентир закона жанра.

Его жанр – шпионаж. Ричарду вдруг стало интересно, что она скажет, если он вывалит ей всю правду, как есть: что он следит за ней уже месяц, до этого его готовила Британская разведка, чтобы он как можно лучше втерся к ней в доверие, что он знал ее биографию, знал, какой зубной пастой она чистит зубы и в каком салоне в Москве делает свои огромные длинные когти раз в три недели – вне зависимости от разъездов…

Что он должен стать ее любовником, сделать так, чтобы она ввела его в круг Поэтов – чтобы он выведал, зачем была инициирована эта алхимическая публичность.

Он мог бы предложить ей сотрудничество, мог завербовать, мог угрожать – но она из тех кошек, которые гуляют сами по себе, и их не запугать даже страхом пыток и смерти.

Она хитрее, чем он думал – хитрее, чем его руководство предполагало. Она бы не смотрела на него так, если бы не догадывалась, что к ней могут подослать агента.

Александра может водить его за нос… В любом случае, он и главный исполнитель, и расходный материал. Испытать что-то личное – от обиды до разочарования – было за рамками его профессиональных навыков. У него, действительно, есть все необходимое, чтобы не обмануться.

Он не понимает, что ищет – даже если ему дали четкие инструкции. С людьми всегда все непросто, это факт – однако, когда игроки слишком опережают его, играть становится мучительно, через силу.

С ней Ричард словно тянулся к луне, но желал далекие звезды – которые уже давно умерли, а расстояние световых лет лишь доносило до зрения воспоминания об их жизни.

– Господи боже, я вовсе не хотела тебя грузить! – воскликнула Александра.

Ричард встрепенулся.

Законы жанра… Даже она признает их.

– Все в порядке, я просто задумался. Прогуляемся?

5. Нигредо

[Великобритания, Лондон, Сохо]

В штаб-квартире Секретной Разведывательной Службы на Кембриджской площади, «циркусе» – в вокабуляре агентуры, Цирке – происходил настоящий цирк. Ричард представил отчет о проделанной работе за месяц, рассказал все, что удалось собрать за период наблюдения, поведал в деталях о последних событиях – знакомстве со Стеллой Фракта, совместном полете на рейсе Домодедово—Хитроу и утреннем завтраке.

Он пытался объяснить, что она кто угодно – но не международная шпионка, не злой гений – но гений.

То, что она говорила ему, рефреном повторялось в каждом ее тексте – так, словно она старалась оставить автограф на всем, к чему прикасалась. Про красную книжку с заметками он тоже не забыл.

– Система символов – это термины, которыми человек описывает реальность – существующую и воображаемую, – говорил Ричард. – Это инструмент для упорядочивания пространства…

Коллеги смотрели на него пустыми, лишенными понимания глазами. Кто-то проходил курс по основам алхимии вместе с ним в группе, кто-то этот курс читал в роли лектора – но, судя по реакции, никто ничего не смыслил. Ричарду казалось, что они издеваются.

– Великое делание это не рецепт трансформации металлов в золото, это не рецепт создания философского камня, а философский камень это не камень, а художественный образ того, что приносит заветное желание. Заветное желание это не нажива, не богатство и не успех – это обретение себя. Философский камень красный, потому что красный цвет символизирует воплощение, соединение, квинтэссенцию.

Ричарду вдруг вспомнились дурацкие фильмы про зомби: коллективный разум и отсутствие осмысленности… На него, стоявшего у экрана проектора, таращились существа, которым не важно было, что он говорит – они хотели сожрать его мозги. Он шагал вперед-назад у торца овального стеклянного стола в центре переговорной, он объяснял им, что все просто – но они видели что-то свое.

– Ртуть и сера в лексиконе алхимика это две природы материи, женская и мужская, созидательная и разрушительная, и их союз дает соль, но не соль, которая соль, и даже не сульфид ртути, а неопределенность – как энтропия в теории информации.

Формула, здравый смысл, непротиворечивая картина. Невероятно!

– Великое делание это алгоритм построения себя, с нуля, такого, каким я был задуман создателем – чтобы воплотиться. Это алгоритм облагораживания пространства вокруг, потому что только естественное течение вещей создает стабильные, устойчивые системы. Воплощение – это выполнение своей миссии, это не обогащение, не триумф, не власть над всем миром…

Кому он говорит? Странно, страшно, глупо. Они смотрят сквозь него, они не слышат ни одного слова – пусть он уже ходит у доски, размахивает руками, показывает на пальцах, считает: раз, два, три, четыре.

– Четыре этапа великого делания обозначаются цветами, каждый этап и каждый цвет – ступень эволюции. Алхимия – внутренняя трансформация…

Они скажут, что они уже это слышали – и что все, что он повторяет, понятно – и в то же время не понятно. Почему он понял – а они нет?!

– Нигредо, альбедо, цитринитас, рубедо – черный, белый, золотой и красный – представлены процессами распада и очищения, построения и созидания, обретения мудрости от совета мудреца и финального воплощения во имя служения.

Ричарду снился кошмарный сон – где он вещает в пустоту. Где он на этом этапе? Почва уходит из-под ног, известный ему мир начинает рушиться, он будто бы начинает сомневаться во всем на свете.

Дьявольская наука эта алхимия! Немудрено, что от нее бегут прочь – от ее разрушительной силы, от ошеломляющего прозрения!

Ричард ворочался в мокрых от пота простынях, видения перемешались с реальностью… Во сне или наяву он пытается кому-то что-то объяснить, во сне или наяву он вдруг понимает, хватает осознание за хвост, как ускользающую химеру, проклятого Уробороса – змея, кусающего себя за хвост?

Ему хочется кричать и звать на помощь, ему хочется визжать от радости, громко, со всем светом поделиться тем, что вдруг понял.

Понял.

В штаб-квартире Цирка в комнатах, оборудованных как квартиры или комфортабельные гостиничные номера – для постоянного или временного проживания, – что только ни происходило. Ричард был из тех, кто никогда не шумит, а во сне даже не ворочается – потому что самоконтроль это навык, который невозможно растерять или забыть.

Он резко сел на кровати, воздух с хрипом выходил из легких, обжигая горло – так, словно он орал во сне, как под пытками.

Что он понял, он так и не смог вспомнить. Что это была за чертовщина – будто театральные подмостки, со столом из переговорной, в окружении толпы, где он пытается объяснить алхимию агентам Британской разведки на глазах у публики, одетой в средневековые наряды, – он не имел ни малейшего представления. Кошмары, связанные с работой, обычно были иные… Редкие – потому он не запоминал сны – и конкретные, понятные, страшные только от того, что он терпел неудачу и подводил всех.

Если алхимия, все же, правдива, то он еще в самом начале пути – в черной яме нигредо, пустоте, выжженной, сломанной, горькой и пугающей.

Он завернулся во влажное одеяло, нервно вытер пот со лба, сделал глубокий вдох в живот и медленно выдохнул.

Если понадобится, он отдаст себя под опыты на алхимическом столе – а пока что он по-прежнему в своем жанре.

«Лучше бы это оказалось лихорадкой от простуды, – думал он, проваливаясь в вязкий сон. – Плюсы государственной службы – хорошая страховка. Как на живое тело, так и на мертвое…»

6. Лжецы

[Великобритания, Лондон, Вестминстер]

– Мне однажды сказали, что все поэты – лжецы… Я задумалась.

Сводчатые потолки крипты под Церковью Святого Мартина отражали голос, декорации средневековых подземелий – винных погребов из романа про убийство на виноградниках – вторили мистическому настроению вечера встречи с писателем.

Искусственные светильники, имитирующие свечи, расчерчивали пространство, колонны, разделяющие зал на сектора, уходили ввысь, подпирая дуги потолка. Одновременно зловещее и священное место нисколько не теряло своей атмосферы даже в сопровождении звуков работающей фототехники, три сотни пар глаз были устремлены на сцену.

– Зачем писать о том, чего нет, зачем создавать идеальные миры, в которых лишь отчаявшийся находит утешение? Герои, злодеи, рыцари, красавицы, чудовища – абстрактные символы, повторяющиеся в каждой культуре – но далекие от объективной реальности. Мы живем в мире, где нет черного и белого, мы порой не можем выбрать, что надеть, какое вино пить на ужин – Бароло или Барбареско, – Александра – Стелла Фракта – подняла бокал с рубиновым напитком, иронично улыбаясь. – Что тогда говорить о выборе: между личным интересом и общественным, предписанием и справедливостью, хаосом и порядком – если одно не представляется без другого?

Ричард поймал себя на том, что он начинает путаться. Софистика – оперирование понятиями, справедливыми по отдельности, парадоксальными вместе, введение в заблуждение, используя когнитивные искажения и неидеальность инструментария формальной логики.

Для разбора противоречий есть правила – инструкции, заранее придуманные. Для выбора из равнозначных вариантов есть случай и импровизация. Для принятия решений за ограниченное количество шагов есть системы реального времени.

– Я бы могла сказать своими словами – но до меня на этот вопрос ответил доктор философии Вадим Рублев, мой учитель и тот самый Грандмастер, чьи зашифрованные стихи мы с одногруппниками лет десять назад переводили на разные языки, чтобы упражняться в искусстве передачи генов смысла. Я процитирую – прочитаю с листа – потому что это, между прочим, важно.

Она улыбалась, она выделила ироничной интонацией последнюю фразу. Она взмахнула свободной рукой – в другой по-прежнему держа бокал – как фокусник. В пальцах появилась бумажка, зал ахнул – от неожиданности и уместной разрядки – а Александра продолжила: