Невероятный шпионский детектив. Поэты и лжецы

Ричард ответил рукопожатием. Водитель тут же лишил его своего внимания и направился к автомобилю, открыл багажник.

– До свидания, Ричард, – молвила Александра, уже по-английски.

– До встречи.

Он провожал их взглядом, до тех пор, пока машина не скрылась из виду. Чуть позже – еще в такси – он узнает, что Роллс-Ройс – из автопарка известного историка и религиоведа, рыцаря английской королевы, сэра Ли МакКеллена, а молодой мужчина, опоздавший в аэропорт – его личный водитель, Реми Адан.

МакКеллен наверняка тоже из сообщества Поэтов – с его родом деятельности, специализацией по культам женских божеств… У МакКеллена особняк в пригороде Лондона – и наверняка они отправились туда, а не в отель, как Ричард изначально предполагал.

У него не было привычки додумывать заранее картину с отсутствующими деталями пазла – но была привычка замечать каждую мелочь.

Она не выпускала из рук красную записную книжку – очевидно, что там есть нечто важное.

4. Законы жанра

[Великобритания, Лондон, Сити]

– Конечно нет! Какой же детектив без трупа! – хохотала Александра, облокотившись на высокий столик у окна с видом на улицу. – Всегда есть преступление, всегда есть преступник.

В Рослин Коффи на Куин-Виктория было людно, аромат свежесваренной колумбийской арабики заполнял пространство, Ричард уже расправился с завтраком – кофе и полосатым хрустящим круассаном – и старался не упустить ни мгновения.

Он написал ей в одной из соцсетей, с профиля-прикрытия актера Ричарда Норта – с очень даже правдоподобными фото с его театральной работы, прошлыми вымышленными отношениями и приятелями, – она ответила не сразу, только в конце дня.

Она сказала, что утро – самое продуктивное время суток, и потому лучше встретиться за завтраком… Дополуденный Лондон в будни был бодр, жизнь кипела, на узких улицах Сити автомобили выстраивались в ряд перед светофорами, пешеходы спешили на работу, на бегу забирая кофе навынос.

– Смысл детектива – в изложении последовательности разгадывания загадки, убийство здесь и преступление, и нарушение баланса добра и зла, – продолжала Александра. – Это закон жанра. Структурные элементы системы ее определяют. Всегда есть конфликт и задача, и чем проработаннее детективная история, тем она правдоподобнее – потому что устойчивее.

Ричард кивал, облизывал губы. Александра еще едва осилила половину завтрака – занятая разговором, с привычкой не торопиться с едой.

– Ну ты сам все понимаешь, в актерском мастерстве то же самое. Чем больше ты поймешь персонажа, его мотивацию и его суть, тем больше он станет неотличим от реальности.

Он понимал. Он всю жизнь живет под вымышленными именами, в чужих странах, всю жизнь балансирует на грани, отделяя ложь от правды, обвитой хитросплетениями нитей мистификаций и искусственно созданных декораций.

Она создавала сюжеты, в правдоподобии которых сложно было усомниться.

– Когда приходится освоить новую профессию, чтобы сыграть одну единственную сцену продолжительностью в минуту, – хмыкнул Ричард.

– Когда приходится лезть в архивы Парижской Национальной Библиотеки и переводить периодику за все лето определенного года XIX столетия – чтобы написать один единственный эпизод в историческом романе, – подхватила Александра. – Именно так. Человек недооценивает свои способности в воображении – и мало задумывается о том, что объективная реальность ничем не отличается от вымышленной.

– Хорошо, если бы все творили зло только в своей собственной голове.

– Да, – легко согласилась она. – В идеале – да. Только никто не слушает – хотя все так просто.

Действительно, просто… Вот только и он, и она сейчас сидят в кафе в реальности, а не в воображении, и мир вокруг реален и материален – как чашка недопитого капучино и половина бейгла на тарелке.

Он чувствовал, что стало теплее – как в игре горячо-холодно. Она была умна и проницательна, она все еще смотрела на него пристально – чтобы увидеть что-то, что он скрывал под маской симпатии и смущения. Он не играл ловеласа, он не изображал потерявшего голову поклонника – он выбрал что-то между, он хотел показать, что он отличается от остальных – пусть и пока безуспешно.

Он мало говорил о себе – и больше слушал. Ричард по неведомой ему самому причине не пытался навесить лапшу на уши, играя роль того, кто хочет выставить себя в лучшем свете – перед ней.

Она привыкла, что ее используют – она привыкла, что ее хотят. Она пряталась под личиной открытости и раскрепощенности, но за принятием мира таким, какой он есть – с невежеством и жестокостью – она скрывала разочарованное смирение.

Все просто.

– Ты говоришь так, словно все на свете знаешь, и от этого тебе скучно.

Она задумалась, темные глаза смотрели не на Ричарда, а в окно, на вывески по противоположную сторону улицы, на прохожих и проезжающие мимо кэбы.

– Возможно, – не сразу молвила она. – Иногда так и есть, без шуток. Более того, я делюсь этим, много рассказываю и так много перевожу на доступный язык – метафор, архетипов, ролевых моделей и съедобных сюжетов – но оно по-прежнему доходит только до тех, кто хочет видеть и слышать.

Ричард скрыл возбуждение, лишь переставил ноги на перекладине барного стула.

– Алхимия?

– Она самая, – с улыбкой отозвалась Александра. – Вино крови королей, воплощение и миссия, великое делание… Кому оно нужно – если все увидели кошек и виноградники, средневековые катакомбы и аутиста-собачника, которого из тюрьмы спасала жена-фантазерка?

Опять загадки… Значение каждой метафоры она объясняла в своих книгах, они складывались в определенный алгоритм успеха любого дела – но всегда чего-то не хватало. Как в шифровании: она сделала публичным один ключ, второй оставила при себе – ибо тот ключ только у тех, кто был посвящен в Поэты.

– Мне нужно, – Ричард приподнял брови, глядел на Александру пристально до тех пор, пока она не посмотрела на него. – Я вроде все понял – и все равно ничего не понял.

Она вздохнула и улыбнулась. Мягко, снисходительно. Она предполагала, что они будут говорить об объективной реальности – Лондоне, Москве, вечеринках и маскарадах, той сфере деятельности, которая их объединяла – по его легенде… А он ждет от нее откровения – так, словно она может здесь и сейчас открыть ему секреты бытия.

– А зачем тебе это нужно?

Хороший вопрос. Чтобы выполнить задание…

– Чтобы стать собой.

Он сам не понял, почему так сказал – рот произнес это сам. Странно – но он будто бы начал слышать ее лучше, говорить на ее языке – без принуждения, без постоянного осмысления каждого выдаваемого предложения.

– У тебя уже все для этого есть, Ричард Норт. Не надо искать ответы вовне – они внутри нас. Как только ты узнаешь, кто ты, все случится само собой – потому что иного варианта просто не будет.

– Сложно.

– Сложно – это привычка. Мы всю жизнь строим нагромождение терминов и понятий, пытаясь описать мир вокруг, мы используем видимое, чтобы описать видимое – и отрицаем то, что не понимаем или не можем описать. Если я тебе скажу, что у тебя за спиной кто-то стоит, а ты не будешь оборачиваться – сможешь ли ты описать то, что у тебя за спиной?

От таких разговоров у обычных людей начинается мигрень. У агентов Секретной Разведывательной Службы мигрени быть не должно – потому что это не эффективно.

– Смогу, – ответил он, невольно шевеля плечами, словно у него были мурашки. – Интуиция, воображение, сопоставление косвенных признаков – отражение в стекле, дыхание, шум, направление твоего взгляда…

Ей понравился ответ. Александра просияла:

– Ну, значит, ты все и без меня знаешь – а понимание придет, когда настанет подходящее время. Алхимия – в первую очередь не трансформация внешнего, а трансформация внутреннего.

Единственное, что он пока понял: чем больше он открывается ей, тем больше она доверяет. Она просила раздеться воображаемого агента разведки не из похотливых побуждений, а чтобы он обнажил душу.

Ричард провел ладонью по лицу, щеки покраснели – от ненаигранного ощущения нелепости. Ему придется достать из себя настоящее смущение – а не поддельное, лукавое, – с учащенным пульсом и холодным потом на висках.

– Про трупы говорить проще, – хохотнул он.