Успеть сказать до тридцати

На моём окне истории их размазаны.
Я хочу им помочь хоть как-то, но эта боль же
по наследству передаётся от Карамазовых.

Ameno, dori me, ameno петь романсово.

Но какой по счёту бокал ни опустошаю,
мир вокруг меня не теряет в качестве.
Все считают, что я разумная и большая.
Говорят о проделках очередного мальчика.
Я молча слушаю их и не обижаю,
и становлюсь пустей своего бокальчика.

Ameno, dori me, ameno, пишем начерно.

Говори со мной о всём, о чём пожелаешь.
Если хочется говорить со мной, опустелою.
Я пишу тебе, почти не касаясь клавиш,
содержаньем души марая страницу белую,
их историй во мне хватило б на сотню кладбищ,
я молчала бы, но что я с собой поделаю?

Ameno, dori me, ameno, как бы пела я.

А спасённые мной не служат поводырями,
если лицо моё все пустей и каменней.
Говори мне о чем угодно, и наполняй меня,
словно комнату – мебелью, окнами и дверями.

Ameno dore ameno dori me ameno.

Если ты это слышишь, то я тебе доверяю.

Как перед Судным днём, перед госэкзаменом,
Ameno, dori me, ameno, повторяя.

«Ах, уберите блюда золотые!..»

Ах, уберите блюда золотые!
Оставьте Ваш витиеватый лоск!
Слова на перелатанной латыни;
Без этого жилось

гораздо легче мне в своей светлице,
что Вы темницей окрестили вдруг!
Снимите шторы! обнажите лица!
И маски – прочь из рук!

Вы заставляли петь на чужестранном!
И в воздухе вести – чужой рукой!
Пусть делает все это, как ни странно,
другая и – другой!

Ведется речь не о науках древних,
красивых и благих!
– О том, что мой исписан ежедневник
желаньями других!

Ах, уберите вашу лесть гнилую,
как паутину изо всех углов!

Оставьте мне
меня,
мою,
былую.
И звон колоколов.

Оставьте голос мой! Не трожьте руки,
Час Истины настал – вот этот Час!
Я здесь сойду с ума от вашей скуки,
а вовсе не от Вас!

Молчите впредь, как встарь всегда молчали!
Я двери в жизнь закрою на замок
не выбьешь дверь, не отопрешь ключами –
раз сердцем
ты не смог.

«Научи меня жить и писать о простом…»

Научи меня жить и писать о простом,
но волнующем самые черствые души.
научи меня верить,
что это потом
через горечь потерь приведет к самым лучшим

говорящим со мной
странам и городам,
и живущим в них людям, красивым душою.
Чтобы речи мои, как живая вода,
к ним стекались, меня обращая большою.

Научи меня быть
самой маленькой с ним.
с тем кто просто придет
и обнимет, и вспомнит
по едва уловимым движеньям ресниц,
как он был сто столетий назад мною понят.

Научи меня верить