Неизвестный Шекспир

Недовольно смотрюсь, но как будто доволен пока,
Похваляюсь небесным и чувствую адовы боли,
Час придет, воспарив над игрой, свысока
Я серьезно скажу свое слово по собственной воле.
До тех пор, милый друг, пребывай в эти бури со мной,
Стань и в горе, и в радости верной фортуной самой.

№13 Love Compared to a Tennis-Play

Whereas the heart at tennis plays, and men to gaming fall,
Love is the court, hope is the house, and favour serves the ball.
The ball itself is true desert; the line, which measure shows,
Is reason, whereon judgment looks how players win or lose.
The jetty is deceitful guile, the stopper, jealousy,
Which hath Sir Argus’ hundred eyes wherewith to watch and pry.
The fault, wherewith fifteen is lost, is want of wit and sense,
And he that brings the racket in is double diligence.
And lo, the racket is freewill, which makes the ball rebound;
And noble beauty is the chase, of every game the ground.
But rashness strikes the ball awry, and where is oversight?
«A bandy ho,» the people cry, and so the ball takes flight.
Now in the end, good-liking proves content the game and gain.
Thus in a tennis knit I love, a pleasure mixed with pain.

№13 Любовь по сравнению с теннисом

Играет сердце в теннис, но игра мужчин сложней,
Любовный корт – надежды дом, а мяч – удача в ней.
Он пуст, но он покажет всем зигзаг судьбы, поверь,
Резонный судьям аргумент побед или потерь.
Здесь пристань – ступор, зависть, лесть, а их антигерой
Следит оттуда сотней глаз, как Аргус, за игрой.
Подач потеря и очков – по собственной вине,
И кто с ракеткой у черты, усердствует вдвойне.
Свободной волей игрока ракетка мяч пошлет —
И в гонке с высшей красотой всегда к земле полет.
Но безрассудно минет мяч стороннего суда?
«Крученый вниз» – кричат с трибун, и он летит туда.
А суть и выигрыш в конце симпатия решит.
Восторг от вяжущей игры с мучением души.

№14 These Beauties Make Me Die

What cunning can express
The favour of her face,
To whom in this distress
I do appeal for grace?
A thousand Cupids fly
About her gentle eye.

From whence each throws a dart,
That kindleth soft sweet fire,
Within my sighing heart,
Possessed by desire;
No sweeter life I try,
Than in her love to die.

The Lily in the field,
That glories in his white,
For pureness now must yield
And render up his right;
Heaven pictured in her face
Doth promise joy and grace.

Fair Cynthia’s silver light,
That beats on running streams,
Compares not with her white,
Whose hairs are all sunbeams;
Her virtues so do shine,
As day unto mine eyne.

With this there is a Red
Exceeds the Damask Rose,
Which in her cheeks is spread,
Whence every favour grows;
In sky there is no star
That she surmounts not far.

When Phoebus from the bed
Of Thetis doth arise,
The morning, blushing red,
In fair carnation wise,
He shows it in her face
As Queen of every grace.

This pleasant Lily white,
This taint of roseate red,
This Cynthia’s silver light,
This sweet fair Dea spread,
These sunbeams in mine eye,
These beauties make me die.

№14 Эти краски поют, чтобы я затих

Что хитрость сумеет дать
Чертам ее лика благим,
В страданиях благодать
Ищу я, взывая к ним?
И тысяч а стрел купидона
Летит из очей благосклонно.