Тихоня

Тихоня
Станислав Цыбульский

Чужая планета, чужая звезда. Одинокая женщина, смотритель исследовательской станции, получает сигнал бедствия от гибнущего на окраине звездной системы корабля. Все взрослые на корабле погибли, осталась только семилетняя девочка. И помощь доберется до нее очень не скоро…

Станислав Цыбульский

Тихоня

«Любая работа важна. И даже такой никчемыш, как ты, Дина, всегда найдет себе хоть что-то».

Хорошая фраза, многообещающая. Мать всегда желает своему ребенку только хорошего, правда? Не сиди допоздна, не гуляй с теми, не ходи на эти сайты.

А потом ты вдруг оказываешься на бесполезном куске камня. Да и местная звезда, скажем прямо, дрянь, а не светило. И яркость у нее как у Солнца, но какая-то не такая. И цвет отвратительный, мертвый. Какой-то умник назвал ее Тихоней, но как по мне, тут больше подошли бы Тина или Муть. Чертово болото.

И планета ей под стать. Афродита – земного типа, но океаны мелкие и слишком соленые, растительность жмется к поверхности, словно боится высоты, и воздух есть, но не такой. Самую малость отличается, но достаточно, чтобы ходить в дыхательной маске.

А уж про живность даже вспоминать не хочется: из крупных здесь только многорукие морские звезды с отвратительной привычкой шляться повсюду, приставая к киберам. Разумности в них – как в камнях под ногами.

– Ну что, мама? – говорю я в который раз, выбираясь из тесного шлюза. – Такой жизни ты для меня хотела?

Мать не отвечает. Она никогда не отвечает, потому что я, как хороший ребенок, не беспокою родителей по пустякам. Шлюз приподнят над грунтом на полметра, чтобы дверь не заметало песком, который повсюду в кратере, куда втиснута станция для защиты от ветра и пыли.

– Шажок за маму… Шажок за папу… – я поворачиваюсь неловко и, зацепившись сумкой с инструментами за край люка, едва не падаю, но притяжение в 0,7 земного иногда может быть удивительно полезным. – Шажок за Колониальный корпус…

Дальше – лестница в три ступени, присыпанные мелкой пылью. Ботинки скользят, и я наконец падаю, едва не расколотив забрало шлема, а сумка со всей нежностью лупит по ребрам. Приплыли.

За без малого год на планете я почти разучилась общаться. Киберы не в счет, я переписала голосовые команды, и теперь они превосходно реагируют на «пошевеливайтесь, сукины дети!» Поверьте, так действительно проще, хоть иногда возникают сложности, вот как сейчас, и тогда приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы ненароком не скомандовать что-то не то. Кое-как выбравшись из-под сумки, торопливо поднимаюсь.

Станция – снежинка из шести цилиндрических жилых модулей, увешанная листами брони. Перед виртуальным взором над ними висят полупрозрачные окошки с названием и данными. Это мой дом. Помнишь, мама, мы мечтали, что у нас будет свой? Вот он, получи, распишись. Правда, в соседях одни самоходные бестолочи, но тебе бы понравилось, уверена.

Говорят, раньше сердцем дома была печь, что-то громоздкое и неподвижное, что обогревало и собирало вместе всю семью. У меня есть такая: начинка хаба, соединяющего модули. «Микроядерный реактор – то, что нужно любой хозяйке!» Может, я становлюсь излишне мнительной, но даже через тройную изоляцию чувствую, как гамма-излучение крошит мою ДНК, хотя датчики уверенно сообщают, что все в порядке. Паранойя – то, что заставляет из комнаты в комнату ходить через окно.

Зябко передернув плечами, я отправляю приказ сенсору и отворачиваюсь от торчащей между модулями ядерной мины. Эрзац-звезда вот-вот покажется над ободом кратера, нужно двигаться.

***

Я иду на зов аварийного маяка, включенного киберами. Что случилось? Разверзлась пропасть и проглотила половину металлического стада? Высадились злые инопланетяне? Они верещат на радиочастотах в такой панике, что можно предположить все, что угодно. Но вместо этого мне приходится разбираться с очередным пустяком: стальные тараканы не сумели разойтись практически в самом центре песчаного наноса. Столкнувшись, они сцепились антеннами и принялись вопить, извещая всех о случившемся несчастье. Сжав кулаки, выдыхаю: спокойствие, только спокойствие.

Мама, твоя дочь – первоклассный специалист. Видишь, как отважно она берет на себя ответственность на передовой человечества? Как ловко утирает сопли технике, тупой от тотальной экономии?

Антенны не хотят распутываться, я в раздражении дергаю, с хрустом выдрав одну из них из гнезда. Над кибером всплывает окно с предупреждением. Отключив микрофон, долго и с удовольствием ругаюсь, становится ненамного, но все-таки легче. Собрав сумку, я ловлю поврежденного кибера радио-поводком и шагаю к станции.

Время до полудня пролетает в возне с контрольными измерениями и отчетом. Компьютер может справиться сам, но ребята, что упекли меня сюда, решили, что круто будет дать понажимать кнопки еще и человеку. У нас даже успело сложиться подобие иерархии: киберы боятся меня, я в панике от реактора, а он плевать хотел на всех. Но кажется, убери прокладку из мяса – и не изменится ничего. Свадебный генерал…

Стоп. Я прокручиваю отчет, всматриваясь в показания: что-то неправильное в поведении звезды. Или показалось? Поверх данных открывается сводка за последние восемь часов, и картина становится интереснее.

– Федор, – я проверяю графики за месяц, – расскажи-ка мне об изменениях в светимости.

– Секунду, – отвечает ИИ станции. – Вот. Скачки яркости от полутора до трех процентов, все в пределах нормы.

– Но не в такой короткий период и не у нашей Тихони. – Я изучаю кривые: Федор вывел данные за полтора года, с начала наблюдений. Колебания занимали недели, чаще – месяцы, но вдруг резко участились, уже девять за шесть часов!

– Подключи меня к Фаэтону.

***

Фаэтон болтается в сорока миллионах километров от Тихони. Сейчас до него около десяти световых минут, но хвала Эйнштейну, передатчику НПО плевать на расстояния. Коннект проходит как всегда моментально. Сейчас принято хвалить проницательность ученого, но сам гений сошел бы с ума, увидев технику, что работает с нарушением принципа относительности. Благо, старик не дожил, а мы теперь можем общаться, не тратя на обмен репликами годы.

Едва я подключаюсь, передо мной в реальном времени разворачивается поверхность звезды. Система подстраивает яркость, выскакивают полупрозрачные окна с данными. На первый взгляд придраться не к чему, но несколько минут уходит на мониторинг: поведение Тихони укладывается в стандартные рамки, но что-то однозначно не так.

Неожиданно пульт взрывается сигналом тревоги. Его дублируют спикеры по всей базе, а из-под потолка звучит взволнованный голос Федора:

– Фаэтон только что зафиксировал вспышку. Вывожу параметры, но уже могу сказать, что тебе не понравится.

Короткого взгляда хватает, чтобы понять, что он прав. Тихоня решила, что имя ей не идет, и разразилась выбросом. Спутник присвоил вспышке просто запредельный индекс, и нет причин ему не верить. Меня накроет через одиннадцать минут. Замечательно. Я едва успеваю следить за колонками цифр. На визуализации кривую интенсивности уже не видно, потому что тонкая полоска ушла за край.

– Федор, какой прогноз?

Самое время для волнения. Здесь все набито тонкой электроникой, а учитывая покладистый характер звезды и хоть слабое, но еще тлеющее магнитное поле Афродиты, конструкторы неплохо сэкономили на радиозащите. Если что-то накроется… Но когда Федор отвечает, у меня темнеет в глазах:

– Киберов я отозвал, успею обесточить системы и снизить урон. С тобой хуже: вероятность летального исхода – 87 процентов. Железяки у тебя в черепе я отключу перед ударом, но от перегрева спасти не смогу. В лучшем случае, останешься идиотом.

Десять минут, а потом я превращусь в мышь в микроволновке.

– Ну спасибо, что успокоил!

– Не за что. – Я буквально чувствую, как ИИ пожимает плечами. – Может, еще обойдется.

– Пошел ты!

Федор замолкает, оставив меня в тишине. Обойдется, как же. Если даже всегда точный ИИ воспользовался такой формулировкой, то дело дрянь, и у меня все меньше времени на решение проблемы.

Как быть? Сетка Фарадея? Долго, даже имей я прямо здесь все необходимое. Шапка из фольги? Невесело усмехаюсь, вспомнив древний фильм. У меня десятка полтора датчиков по всему телу, мне просто негде взять столько фольги. Можно спрятаться в скалах и пересидеть там, но полдень едва миновал, а пещер поблизости киберы так и не обнаружили.

Голова разогревается, мысли лихорадочно скачут. Крутанувшись на стуле, я неуверенно смотрю через дверной проем модуля в сторону хаба. За бронированной створкой негромко гудит реактор. Отношения у нас с ним так себе, конечно, но…

Лучше схватить пару рентген, чем гадать, достаточно ли стенки модуля ослабят излучение, или Тихоня вскипятит мне мозги. Реактор компактный, и кожух у него подогнан хорошо, но под броней для человека может найтись место. Как-то же его ремонтируют.

– Федор, рассчитай шансы, если меня прикроет реактор.

– Он не предназначен для этого, – ИИ уже начал консервацию вычислительного ядра и отвечает с небольшой задержкой, – но если не брать в расчет последствия…

Он сыплет подробностями, но я уже не слушаю. У меня нет выбора, а о второстепенном позабочусь через четыре минуты.

***

Если пространство под кожухом и рассчитано, чтобы вмещать ремонтника, то не при закрытом люке. Скрючившись, я едва могу дышать, когда Федор за толстой стенкой начинает обратный отсчет до отключения систем. На «нуле» голос затихает, и это значит, что до удара считанные секунды. Теперь остается только ждать.

Следующие три часа самые худшие в моей жизни. Охлаждение реактора, подчиненное изолированным системам, работает, но пространством под броней ведают другие подпрограммы, что отключились перед ударом и еще не пришли в себя. Я сижу в тишине и духоте. Свет фонарика теряется в узлах и агрегатах, а к блеску металла теперь добавился блеск капель конденсата. Температура и влажность в укрытии неуклонно растут, так что в какой-то момент я жалею, что не взяла с собой мочалку. Задохнуться мне не дают щели в кожухе, но остается риск утонуть.