Черная полынь. Рассказы, повесть

Черная полынь. Рассказы, повесть
Станислав Геннадьевич Ржевский

Истории, представленные в этой книге,лежат на грани мистики и реализма.Их герои, родом из разных стран и эпох,оказываются на пороге личных катастроф,сталкиваясь с тем, что кажетсясверхъестественным. Однине желают расставаться с очаровательнымииллюзиями, другие не могут избавитьсяот кошмаров. И едва случившееся прикосновениек потустороннему оставляет вечныйвопрос – где заканчивается объективнаяреальность и начинается обман чувств?

Черная полынь

Рассказы, повесть

Станислав Геннадьевич Ржевский

© Станислав Геннадьевич Ржевский, 2024

ISBN 978-5-0062-8001-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Развоплощение

В электричке, следующей из областного центра в пригородном направлении, сидел странный пассажир – высокий худой человек в черной куртке с поднятым капюшоном, скрывающим лицо в тени, из которой виднелся только блеск беспокойных глаз. Он был глубоко погружен в себя, почти не замечал ничего окружающего, его губы беззвучно шевелились, словно он непрестанно проговаривал внутренний диалог. Идущий по вагону вслед за кондуктором охранник подозрительно покосился на него, но пока придраться было не к чему: тот своевременно оплатил проезд и вообще-то никого не трогал, хотя само его присутствие в поезде уже заставило насторожиться. Охранник подумывал о том, что на следующей станции неплохо бы пригласить в вагон полицейского для проверки документов этого субъекта, но, с другой стороны, ему не хотелось лишний раз поднимать тревогу – мало ли странных людей катается в электричках, для некоторых бродяг это просто образ жизни, так стоит ли искать мнимые угрозы?

Охранник не догадывался, что этот пассажир является личностью, довольно знаменитой в некоторых кругах, и что теперь у него есть все основания уезжать из города, скрывая лицо в тени капюшона. Он весьма удивился бы, узнав, что перед ним сидит, ни много ни мало, – глава новопровозглашенной «церкви», набравшей в области и соседних регионах множество последователей.

За плечами у этого человека был головокружительный успех, его окружали сотни адептов, готовых поверить каждому слову и следовать за ним, но теперь он был вынужден бежать ото всех достижений, и его сознание разрывали ужасные чувства.

Каким же был его путь к славе? Стоит сказать, что этой славы он вовсе не желал. Сперва он просто был наивным и фанатичным последователем своих причудливых убеждений. С самого детства он казался человеком «не от мира сего», его интересовали абстрактные философские и религиозные идеи, много времени он проводил за чтением книг, крайне мало общался с людьми вживую, поэтому вырос некоммуникабельным и слабо адаптированным к социальной среде.

Окончив школу, он без особых проблем сдал экзамены и поступил на философско-психологический факультет. Это был самый доступный способ погрузиться в излюбленные дисциплины.

По мере взросления его психика проявляла все больше странностей: со временем стало казаться, что его сознание подвержено влиянию извне, словно воспринимает информацию из каких-то источников, не относящихся к памяти или обычному восприятию. Сперва это выражалось в навязчиво возникающих мыслях и представлениях, но затем он стал изредка слышать призрачные голоса.

Это явление ничуть не напугало его, напротив, он начал прислушиваться к внутренним ощущениям, искать эти голоса в иллюзиях от уличного шума или, напротив, вызывал их, оставаясь в одиночестве, в полной тишине. Он внимал им с интересом, воспринимая как откровение свыше. О чем же могли поведать эти голоса? Чаще всего они задавали вопросы, наводя на определенные мысли. Речь шла, как правило, о его излюбленных темах – философии и религии. Изначально ему казалось, что голоса в сознании возникли от недостатка понимающих собеседников, так как ему было не с кем поделиться своим идеями. Кроме того, он считал их выражением интуиции, приобретшим словесную форму. Ведь еще Платон писал о том, что у каждого человека есть свой «даймоний», внутренний голос, направляющий на верный путь. У него не было причин жаловаться кому-либо из окружающих или идти к врачу – его вполне устраивали такие ментальные игры.

После прочтения множества противоречивых книг в его сознании возник калейдоскоп из разрозненных обрывков философских и эзотерических учений, в своих мыслях он непрестанно вращал его, добиваясь того, чтобы сложилась определенная картина, но четкие образы так и не вырисовывались. В результате у эксцентричного любителя философии долгое время не было собственных твердых убеждений.

В таком отрешенном состоянии прошла его юность. Учеба давалась ему легко и не требовала активного проявления воли, не нагружала серьезной ответственностью, поэтому он всячески оттягивал время начала рабочей карьеры. Ему просто не хотелось заниматься обычным трудом, его больше занимали чудеса, творящиеся в собственном воображении. Постепенно он стал посещать творческие и дискуссионные клубы, знакомиться с городской интеллигенцией, пытался устно и письменно излагать собственные взгляды, хотя в них было еще много противоречий. Одним собеседникам нравилась его эксцентричная манера изъясняться, других она приводила в замешательство.

В конце концов нашлись люди, заинтересовавшиеся им всерьез. Это были представители некой негосударственной организации, занимающиеся координацией благотворительных движений. У незадачливого философа появились новые «друзья» и внимательные собеседники, а ему только и нужна была аудитория, способная разделять его увлечения. В остальном же он оставался наивным и бескорыстным человеком, мало заботясь о материальной стороне существования и продвижении своего творчества. Новоявленные «друзья» предоставили помощь в этой части дела, организовав ему несколько выступлений с лекциями, и предложили изложить свои взгляды в формате небольшого книжного издания.

Так начался неожиданный взлет его карьеры. Вскоре он уже вел разнообразную деятельность: писал книги и статьи, читал лекции, участвовал в благотворительных мероприятиях. Его учение, изначально имеющее характер эклектической философии, все больше приобретало черты религиозного культа. Заботливые «друзья», которые стали кураторами его деятельности, советовали чаще взывать к насущным жизненным проблемам – здоровью и благополучию, хотя это было ему не столь интересно. Приходилось раздавать легкомысленные обещания, уверяя, что люди, сообразующие жизнь с проповедуемым им духовным учением, смогут быстро достичь успеха. Сама же его доктрина при помощи кураторов приняла четко оформленный вид и была изложена в нескольких книгах.

В общих чертах она представляла собой экуменический синтез мировых религий с особым уклоном на восточные учения – в ней явно звучали отголоски красочной ведической мифологии. Земной мир представлялся лишь оболочкой, за которой скрыта неведомая иная реальность. Речь шла о карме, о реинкарнациях в земной жизни и посмертном воздаянии, но в итоге учение оказалось лишено четкого морального дуализма, мир в нем не делился на порождения тьмы и света, а вопрос о происхождении зла и вовсе обходился стороной. Зато от джайнизма остались нарочито бережное отношение ко всему живому и пропаганда вегетарианства.

Более всего новоявленный вероучитель ценил духовное развитие, именно оно, по его мнению, определяло посмертную участь души. Достигать его предполагалось путем чтения эзотерической литературы и медитаций. Верным признаком успеха считалось раскрытие чувствительности к проявлениям «тонкого мира».

При этом он призывал адептов быть веротерпимыми, да и вообще – толерантными в широком смысле. Приветствовалось изучение других религий и философских систем и заимствование из них всего, что могло оказаться «перлами истины». Святыми, «духоносными» фигурами почитались одновременно Будда, Иисус Христос, Мухамед, Заратустра, Махавира и Мани Хайа. Однако для специалиста, знакомого с современными оккультными учениями, такая доктрина вряд ли могла представить что-либо оригинальное. В целом это была очередная религиозно-философская эклектика, перекроенная на новый лад.

Сам же основатель сего учения стал чувствовать себя увереннее, тем более что ему оказывалась всемерная поддержка, кураторы убеждали его в собственной исключительности и ждали от него новых опусов. При этом он не вникал в финансово-организационную часть своей деятельности, предоставляя эту работу появившимся у него секретарям и помощникам. Его даже не интересовала цена билетов на собственные лекции и семинары, которые с некоторых пор стали платными. Он не следил за продажей своих книг и дисков с записями лекций. Его мысли всецело были поглощены древней религиозной литературой и удивительными процессами, творящимися в собственном сознании.

Голоса к тому времени стали неотъемлемой частью его жизни. В отличие от множества пациентов психбольниц, его галлюцинации не имели злокачественного характера, они не мучили его, не будили среди ночи, не изматывали оскорблениями и сквернословием. Они просто говорили с ним, наводили на определенные мысли, обсуждали тонкости философских концепций. К тому же ему часто снились яркие фантастические сны, которые он записывал и переносил в свои книги, представляя их как ментальные путешествия в иной реальности. Постепенно он стал терять критическое отношение к своим грезам, воспринимая за твердую истину мысли и образы, проникающие в сознание из неведомых истоков. Себе он отводил роль медиума, через которого на землю нисходят знания из потустороннего мира, представляющегося ему более реальным, нежели окружающая земная действительность.

Так прошло несколько лет, и новоявленный «духовный учитель» становился все более популярной фигурой, дело его росло и процветало. Возглавляемая им организация стала именоваться «церковью», для нее были разработаны своеобразные ритуалы и аутентичная символика, появлялась система, включающая несколько степеней посвящения для вступивших в общину. Неофитам активно внушалась мысль о том, что только в этой «церкви» они смогут найти спасение и духовную истину, в то время как за ее пределами, в «злом мире» их не ждет ничего хорошего. Кураторы очень четко выполняли свою работу, в то время как учитель, который теперь стал главой «церкви», совершенно не интересовался, с кем же он имеет дело и кто владеет разросшимся капиталом его организации.

Он продолжал вести лекции, превратившиеся в проповеди, и вдобавок ко всему начал пророчествовать, излагая свои яркие сновидения, касающиеся будущего. Его кураторы восприняли с энтузиазмом эту новую возможность и вскоре издали хорошо иллюстрированный сборник «предсказаний». Но этого им показалось мало: постепенно они стали внушать философу-проповеднику мысли том, что его сверхъестественные способности необходимо использовать людям во благо – начать целительскую практику, ведь высшие силы наверняка наделили его и таким даром.

После долгих советов с «внутренними голосами» новоявленный пророк согласился испытать себя и на этом поприще. Каков же был его восторг, когда стали появляться благодарные адепты, утверждающие, что он исцелил их силой собственных молитв и экстрасенсорным воздействием. Вскоре кураторами были разработаны протоколы, по которым он должен был вести сеансы исцеления. Вначале он действовал только силой воображения и совершал пассы руками (позаимствовав эти приемы из старинной литературы по месмеризму), но со временем у него появились подручные средства – некие «приборы», больше напоминающие колдовские амулеты. Со временем целительство стало важной частью его деятельности, доходы возросли, что позволило открыть филиалы в других регионах.

И все это время витающий в облаках мечтатель не задумывался о последствиях своей деятельности. Он с самого детства воспринимал людей холодно и отстранено, хотя и был по природе своей совершенно незлобив. По причине невыраженности таких качеств, как жадность и завистливость, он даже казался добродушным. В основе его учения лежал пацифизм и благожелательное отношение к окружающим, но на практике его мало заботила жизнь людей, приходящих к нему за советом и исцелением. Он воспринимал их как безликую аудиторию, которой он несет свои знания и умения. Лишь постепенно его начало интересовать, сколь успешно проходят духовные искания его адептов. И ему пришлось немало смутиться, когда он сталкивался с разочарованием многих последователей. Но усилиями кураторов удалось быстро погасить сомнения до поры, пока они не вспыхнули с новой силой.

Однажды вечером, когда он возвращался домой, у подъезда его встретила незнакомая молодая женщина с ребенком. Она окрикнула его и попросила остановиться. В полной растерянности он замер – и тут ему пришлось выслушать полный отчаяния рассказ о том, что мать этой женщины, понадеявшись на его целительские приемы, отказалась от предложенного лечения в больнице. В результате течение ее хронической болезни ухудшилось, недавно она была госпитализирована в тяжелом состоянии. Тут самопровозглашенный целить совершенно опешил, не зная, что сказать этой несчастной. Ведь он не желал никому зла, более того, был практически лишен тщеславия и корыстолюбия. Но признать свою вину оказалось непросто.

С большим трудом он осознал, что эта ситуация возникла из-за его безразличия к собственным пациентам. Впоследствии выяснилось, что данный случай – не единственный в своем роде. Люди с их бедами до сих пор оставались далеки от его разума, поглощенного метафизической интоксикацией. Испытав редкое для себя угрызение совести, он потребовал у своей бухгалтерии существенную сумму денег, не разглашая причин, и поспешил оплатить лечение жертвам своих сеансов.

После этого случая он начал постепенно меняться: человеческие несчастья вызывали у него все больше и больше подлинного сострадания. И он уже действительно хотел помогать людям, но не мог, так как все устраиваемые им сеансы являлись лишь дорого оплачиваемыми спектаклями, а их мнимая эффективность заключалась в действии внушения.

Началось тяжкое прозрение. Ведь все эти годы он пользовался помощью своих высокопоставленных «друзей», не вникая в механизмы существования созданной ими организации. Постепенно он стал понимать, что деятельность «церкви» приносит огромный доход и лишь малая его часть достается помощникам, которые постоянно заняты работой по связям с общественностью, организуя рекламу «церкви» и ее продукции. Огромная часть доходов уходила в неведомые верха власти, этих денег не видел ни сам незадачливый «провидец», ни его коллеги. Более того, обнаружилось большое количество критических статей, журналистских расследований, разоблачающих деятельность его организации. Оказалось, что несколько адептов, особо рьяно взявшихся за медитации по его рецептам, докатились до психиатрических учреждений. Ранее кураторы старательно скрывали эту информацию от своего подопечного, теперь же он смог взглянуть на свою карьеру с другой стороны, и прежде твердое убеждение в том, что он несет людям благо, пошатнулось.

С тех пор в его сознании начался страшный диссонанс. Голоса посещали все чаще, они становились грубыми и назойливыми: спорили с ним, издевательски комментировали его мысли, давали нелепые и противоречивые советы. У него началась бессонница, когда же удавалось заснуть, его мучили кошмары, полные мистических образов, днем он ощущал тяжелую сонливость, и, когда закрывал усталые глаза, под опущенными веками вновь начинали проноситься жуткие картинки.

Эти изменения в психике не прошли мимо внимания кураторов, заподозривших что-то неладное. Казалось, его сознание, долгие годы удерживавшееся в некоем пограничном состоянии, теперь стремительно скатывалось к безумию.

Но вместе с тем к нему приходило новое прозрение. Он, наконец, озадачился вопросом, который игнорировал много лет: впервые серьезно задумался о природе добра и зла в земном мире. Раньше его мировоззрение являлось довольно оптимистичным: живи мирно, читай книги, развивай свою «духовность» – и заслужишь новую инкарнацию для более счастливой жизни – такова была общая суть его проповедей. Но за всем этим он словно не замечал несправедливости и бедствий, творящихся вокруг, и не пытался искать причину рока, довлеющего над судьбами невинно страдающих. Даже отголоски манихейских и гностических мотивов, встречавшиеся в его проповедях, были аморфными, лишенными своей обличительной силы. Рассуждая о «тонких телах» и «планетарных чистилищах», он упустил самое важное. Теперь же ему пришлось признать, что добро и зло – это не философские абстракции, они существуют в реальной жизни. До сих пор он упоминал эти понятия, но не понимал их сути и не различал между собой. Прошедшие годы показались проведенными в слепоте: строя воздушные замки эзотерических фантазий, он не смог разглядеть, как кривда проникла в его разум и отравила жизнь.

На исходе очередной ночи, наполненной болезненными размышлениями, он увидел потрясающе яркое сновидение. В нем на вершине огромной каменной башни, возвышающейся среди пустынной местности, стояла зловещая темная фигура, в руках ее был длинный жезл или копье. Что-то непередаваемо жуткое было в этой сцене, окутанной полумраком, словно от стоящего на вершине силуэта исходила неодолимая злая сила, подчиняющая волю всякого, кто только его увидел. Внезапно яркая вспышка озарила все вокруг: сгустившиеся мрачные облака прорезала молния, прочертив огненный зигзаг, она ударила в вершину башни, и та моментально вспыхнула ярким пламенем. Послышался оглушительный грохот, башня раздробилась, посыпался град камней, и в воздух поднялось облако пыли. Среди этой картины разрушения исчезла ужасная фигура – словно она была сожжена и низвержена с высоты.

Пробудившись от этого кошмара, он пришел в невероятно взбудораженное состояние. Несмотря на богатый опыт необычных сновидений, до сих пор ему не приходилось столь явно ощущать прикосновение к неким ужасным силам. После этого случая он погрузился в изучение своей обширной библиотеки, старательно вычитывая все, что связано с представлениями о дьяволе и «нечистой силе» в разных религиозных течениях. Перед ним выстраивалась подлинно дуалистическая картина мира, наполненного проявлениями добра и зла. Он чувствовал, что эти силы буквально проходят через него, притягивая к разным полюсам, наполняя сознание неведомой ранее борьбой.

И трудно сказать, следствием чего был отчаянный поступок – то ли так проявилась все глубже захватывающая его болезнь, то ли, напротив, он стал трезветь от дурмана философских спекуляций и на краткое время обрел адекватное восприятие реальности. Порой он стал ощущать необычайную ясность мысли, словно с глаз спадала пелена. И в один из таких моментов он поклялся раз и навсегда отречься от тех сил, что все эти годы использовали его «втемную».

Сначала он хотел проститься с кураторами и свернуть свою деятельность тихо, без скандалов, но так не получилось. Он понял, что за него крепко ухватились и не хотят отпускать. А если он посмеет проявлять самоволие, его ждет незавидная доля. Участливые «друзья» стали намекать, что он сильно устал, ведь многочисленные пациенты отняли у него слишком много «жизненной энергии» и теперь ему самому стоит пройти лечение – на примете есть замечательная частная клиника.

Остался только один выход. И этот шаг пришлось планировать самым осмотрительным образом. Впервые он почувствовал то, что раньше было ему совершенно не знакомо, – острую боязнь за сохранность своего разума и жизни. Собрав последние силы и волю, он принялся готовиться к отъезду, который должен был стать внезапным.

Он вспомнил, что у него есть родня в отдаленном городе, и, предварительно с ними связавшись, собрался уехать к ним, прихватив с собой малую толику из церковной казны. Этих денег, что составляли лишь ничтожную часть дохода, должно было хватить для устройства в чужом городе (в последнее время он успел расточить немалые средства, попытавшись всерьез, а не напоказ заняться благотворительностью – очевидно, это самоуправство более всего злило кураторов). Свои следы он хотел запутать, совершая множество пересадок, после пригородной электрички используя межпоселковые автобусы, на которые нет необходимости покупать билеты по паспорту.

И теперь он ехал в вагоне, сжигаемый страхом преследования. Он взывал к своим голосам, требуя объяснить, в чем он ошибся, почему благие намерения привели к такому финалу? Да и есть ли то, во что он верил, существует ли хоть намек на иную реальность, о которой так много рассказывал и писал, или же все это – только плоды больного воображения? Но голоса впервые предательски молчали, «высшие силы» не сподобились удостоить ответом наивно взывающего к ним искателя.

Вагон ритмично раскачивался, под стук колес за окном проносились сельские пейзажи, окрашенные заходящим солнцем. Но закрывшийся воротником пассажир не обращал внимания на эту красоту. Его мысли также мчались стремительным потоком, словно пытались оторваться от прошлого, вытеснить из памяти картину тех событий, что произошли незадолго до отъезда. Дело в том, что его приготовления к бегству не остались незамеченными, и, разгадав нехитрый план, кураторы попытались сработать на упреждение. Двое из них в сопровождении личной охраны нагрянули к нему в квартиру. Но «хозяева жизни» недооценили своего подопечного, дотоле проповедовавшего пацифизм, не представляя себе, что, будучи загнанным в угол, тот может стать отнюдь не таким безобидным, как прежде. Результат этой попытки остановить вышедшую из-под контроля марионетку оказался для них весьма болезненным…

И теперь, сидя в мчащемся вагоне, неприкаянный человек вновь и вновь вспоминал случившееся и не мог до конца поверить, что все это проходило с ним и его руки вчера обагрила кровь.

Иллюзия

Фотоателье на первом этаже старинного купеческого дома работало уже несколько лет. Его хозяин, Георгий Лозницкий, был одним из множества новоявленных фотографов, открывших студии в столице. Большую часть времени он проводил в бывшей художественной мастерской, переоборудованной под фотостудию и лабораторию. За драпированной стеной, напротив которой на массивном штативе была установленная выписанная из-за рубежа громоздкая фотокамера, находилось темное помещение, где в красном свете газового фонаря он проявлял и тиражировал снимки. Его рабочий стол находился под наглухо затемненными окнами, время от времени он открывал их – для копирования фотографий требовалось солнечное освещение, и тогда лаборатория заливалась ярким светом, вырисовывающим сложившийся в ней творческий беспорядок.

Однажды, засидевшись в студии допоздна, он долго искал баночку с галловой кислотой, перебирая содержимое ящиков стола, в которых собралось немало склянок и коробочек. Среди всего этого богатства он нашел завернутую в плотную бумагу стеклянную фотопластинку. На упаковке различалась подпись, сделанная его рукой: судя по ней, эта пластинка была приготовлена полгода назад. Но никак не удавалось вспомнить, экспонировал ли он ее и что могло быть на ней запечатлено? Быть может, это и вовсе пустая, неиспользованная пластинка? Но применять ее повторно он не рискнул, чтобы в кадре не произошло проявления посторонних образов, которые сбивали с толку многих неопытных фотографов, поэтому оставалось только одно – проявить эмульсию и посмотреть, о чем же он запамятовал.

Время шло к полуночи, и его уже клонило в сон, но, переборов сонливость, Георгий зажег неактиничный фонарь. Развернув бумажную упаковку, он убедился, что внутри было стекло с самодельной хлоросеребряной эмульсией на желатине. Далее оставалось разлить в ванночки наведенные растворы проявителя и фиксажа и обработать заинтриговавшую его пластинку.

Вскоре он уже созерцал привычный процесс – как под слоем раствора в кювете проявлялась фотографическая картинка. Сразу стало очевидно, что пластинка не была пустой. На ней вырисовывались белые пятна с очертаниями человеческого силуэта среди них. Выдержав снимок в закрепителе, он аккуратно промыл его и поставил на сушку. Не терпелось рассмотреть изображение при ярком свете, но надо было соблюсти все правила фотопроцесса.