Двадцатое июля

– А что, есть казахский борщ?

– Вопросы задаю я. Отец посещал церковь?

– Да.

– В каком госпитале проходили лечение?

– Эшелон А-47.

– В каком полку проходили службу…

Курков устало отвечал на вопросы. Допросы шли, каждый день по пять – шесть часов. Если делал ошибку в ответе, ставились дополнительные два часа. Потом тридцать минут на обед, двадцатиминутный отдых, и к стенду. Стрельба из различных видов оружия. Автомат, пистолет, наган, бердан, самострел.… Потом метание ножей, топоров, вилок. Борьба, бокс….

Утром снова:

– Фамилия, имя, отчество…

– Курков Александр Петрович….

– Курков, о чём задумались? – офицер положил на стол пачку сигарет, зажигалку. Встал, потянулся.

– О превратности жизни.

– В смысле?

– В том смысле, что я еле сбежал из Совдепии, а теперь усиленно готовлюсь туда вернуться.

– Боитесь?

– Нет. Какая разница, где подыхать.

– С такими настроениями вас могут не пустить на задание.

– Значит, дольше проживу.

Офицер прикурил, глубоко втянул в себя дым и тугой струёй выпустил его через ноздри. Курков усмехнулся:

– Вы курите прямо как у нас.

– А что я ещё делаю, как у вас?

– Многое. Вот только в вопросах допускаете некоторые ошибки.

– Например.

– Вы спросили, к какой партии я принадлежу. Так там не говорят. У нас бы просто сказали: партийность.

– Учту. Кстати, почему вы решили, что вас отправят назад в совдепию?

– А куда меня ещё могут послать?

– Логично. Хорошо, предположим, вы вернулись в Россию. Что вас там ожидает, в случае ареста?

Русский усмехнулся:

– В лучшем случае – тюрьма. Но этого не будет. Если бы поймали за прошлые дела, то один разговор. А так, я понимаю, меня готовят к диверсионной деятельности, а за это везде «вышка».

– Вы имели в виду расстрел?

– Почему только расстрел. Петля. Удавка в руке сокамерника. Да просто сапогами забьют.

Инструктор затушил окурок:

– В чём-то вы правы. Там, – офицер неопределённо махнул рукой, – всё будет зависеть только от вас. А уж выживать, как я понял, вы умеете. Курков, я с вами работаю три месяца. И сегодня вы впервые, как это у вас говорят, завыли…

– Заскулил.

– Верно. – следователь протянул курево «арестованному». – Неужели есть отличие?

– Воют от отчаяния. Скулят от бессилия.

– Курков, вы и бессилие – понятия несовместимые.

– Сам себе удивляюсь. – подследственный кивнул на стакан и графин с водой, – Позволите?

Обер – лейтенант жестом дал разрешение.

Курков тяжело поднялся, подошёл к столу, налил в стакан воду, выпил и произнёс:

– Будь вы сейчас настоящим следователем, господин обер – лейтенант, лежать бы вам на полу с проломленным черепом.

– Считайте, что прошли ещё один тест. – обер – лейтенант Грейфе прищёлкнул пальцами правой руки, – А вы понравились нашему шефу.

– Которому из них. За последние месяцы меня столько человек рассматривало, что я сам себе стал напоминать обезьяну в зоопарке.

– Вы бывали в зоопарке? Где?

– В Киеве.

– Сейчас нет Киева. И нет зоопарка. А штурмбанфюрер Скорценни есть. Вот ему то вы и понравились……

Встреча со Скорценни состоялась в мае. Через два месяца после того, как его начали обучать диверсионной деятельности.

Куркову и раньше доводилось слышать о любимце фюрера. Герой нации действительно оказался таким, каким его описывали на словах и в газетах: мощным, подтянутым, высоким, с открытым большим лбом, со шрамом на левой щеке, цепким, оценивающим взглядом.

Ценит себя мужик, – Куркову Скорценни понравился. Достойный противник. Штурмбаннфюрер СС, инженер по образованию, а ныне командующий 150 – й танковой бригадой СС, указал ему на стул, напротив себя. Тогда между ними находились большой письменный стол и переводчик.

Скорцени не менее оценивающе окинул взглядом своего собеседника, и, без всякого приветствия начал: