За тихой и темной рекой

– Начну с того, что я не разочарован вашими действиями, Владимир Сергеевич. Мне наоборот, стало бы непонятно, если бы вы не заинтересовались моей работой. Тогда я заподозрил бы неладное. Но вернёмся к вашему вопросу. Признаюсь, на данный момент чего-либо криминального я не обнаружил в тех документах, которые мне предоставили в казначействе. Конечно, имеются некоторые неточности. Но для того, чтобы инкриминировать что-либо по ним, необходима детальная проверка на местах. В частности, артиллерийский полк, прибывший в Благовещенск в апреле сего года, который заключил договор о поставке продовольствия и обмундирования только с одним-единственным поставщиком. Неким, господином Мичуриным.

– Простите, – губернатор улыбнулся, – Но в этом-то как раз ничего криминального и нет. Кирилла Игнатьевич Мичурин является, я бы сказал, динозавром амурской торговли. Он первый в амурском купечестве. Опять же, создал шорную мастерскую, отстроил кирпичный завод. В Китае его хорошо знают. Мичурин – это имя. Так сказать, знак качества. Вы со мной согласны, Владимир Сергеевич?

Киселёв утвердительно кивнул головой, и продолжил мысль губернатора:

– У нас в городе работает множество торговых учреждений. Некоторые, естественно, конкурируют с господином Мичуриным. Однако, на данный момент, они во многом ему уступают. Тем более, насколько мне известно, с ним подписаны не все договора. Мебель для артиллерийского полка предоставило торговое сообщество Алексеева.

– Да, – согласился Олег Владимирович. – Я внимательно ознакомился с документами. На строительство и ремонт казарменных помещений, складов и штаба подписали соглашение с господином Шадриным. По фуражному обеспечению – с господами Бубновыми.

– Это с молоканами-то? – показал некоторую информированность в делах артиллерийского полка губернатор, из чего Белый сделал вывод, что не со всем, что происходит в городе, Алексей Дмитриевич ознакомлен.

– Что значит, с молоканами? – переспросил Олег Владимирович, с недоумением глядя на начальника губернской полиции.

– Иноверцы, – с тяжестью в голосе выдохнул Владимир Сергеевич. Вот тебе, Господи, потянул же губернатора за язык! Не хватало ещё, чтобы в Петербурге заговорили о том, будто в доверенной ему губернии процветает сектантство.

– То есть, как – иноверцы? – Белый прочувствовал состояние собеседника, и теперь решил додавить того. Впрочем, Владимир Сергеевич и не сопротивлялся, про себя решив, что получать шишки сверху в любом случае он будет не в одиночестве.

– Да они, вроде, как и христиане, только церковь не признают. Молятся по своим домам. Обряды какие-то совершают.

– С жертвоприношениями?

– Что? – Киселёв вскинул взгляд на столичного гостя, и неожиданно увидел, что тот улыбается. «Вот, дьявол, поймал-таки меня,» – сам в душе рассмеялся полицмейстер.

– Вот видите, – Олег Владимирович посмотрел на губернатора, – Потому мне и необходимо всё проверить на месте. А вдруг эти, как вы их назвали, молокане, вместо отличного корма для лошадей, на самом деле поставляют негодное фуражное зерно? И полковая канцелярия сей факт прикрывает? Вот вас заинтересовало, почему я просмотрел ведомости, по которым господа офицеры, и не только они, получают жалование. А ведь и в них можно найти прелюбопытную информацию.

– И что вы там обнаружили? – поинтересовался Киселёв. Наконец-то коснулись столь интересовавшей его темы. – Кому-то выплатили не по чину? Или наоборот, не додали?

– Простите, Владимир Сергеевич, – Белый наклонился в сторону полицмейстера, – Но я бы на вашем месте столь иронично к моей проверке не относился. Жалование в вашей губернии всем выплачивается именно так, как полагается. Здесь волноваться не о чем. Но имеется одна любопытная деталь, которая привлекла моё внимание. К примеру, все соглашения с господином Мичуриным подписывало только одно лицо. Поручик Рыбкин, Станислав Валерианович. Хотя в полковом казначействе служат два человека, и он не является начальником этого отдела. Притом оклад господина Рыбкина составляет девяносто два рубля. А вдруг сей Рыбкин получил взятку за договор только с одним господином Мичуриным? Вы такой факт исключаете? Лично я – нет!

– А я исключаю, – Киселёв откинулся на спинку кресла. Ответу столичного чиновника он не поверил. По одной причине. Старик из казначейства сообщил, что Белый просматривал ведомости только казачьих, артиллерийского и кавалерийского полков, расквартированных в Благовещенске. Столичный чиновник, непонятно почему, отложил документацию, которая касалась воинских частей, находящихся в других селениях области. То есть, его интересовал только областной центр. Это касалось и полицейского департамента. Столичный молокосос определённо что-то скрывает, думал про себя Владимир Сергеевич. Ну, да ничего, и не таких обламывали. Нникуда не денется. Проговорится. Между тем, Киселёв продолжил. – Интересующий вас Станислав Валерианович Рыбкин есть не кто иной, как самый преданный воздыхатель Полины Кирилловны Мичуриной. Дочери нашего многоуважаемого земляка. И хозяина гостиницы, в коей вы имеете счастье проживать.

«Уж не тот ли это поручик-артиллерист, Что был в ресторане со штабс-капитаном?» – Белый вспомнил недавнее происшествие и слегка заметно тряхнул головой. Да уж, если подобные совпадения имеют место даже в столице, то в столь небольшом городке им происходить сам Бог велел. От неприятных размышлений его отвлёк голос губернатора.

– Это – рифмоплёт, который постоянно выступает в нашей газете, и на увеселительных мероприятиях, организованных моей дочерью?

– Совершенно верно, ваше высокопревосходительство, – ответил Киселёв.

– М-да, – протянул паузу Алексей Дмитриевич. – Прелюбопытно. Однако, – генерал-лейтенант повернулся в сторону Олега Владимировича. – любовь не есть тот фактор, который должен вас остановить в продолжении своего расследования. – Губернатор тронул гостя за рукав, – Знаете, когда я приехал четыре года тому назад в этот край, то нашёл его совершенно запущенным. Ничего не могу сказать плохого о моём предшественнике, однако так довести город и близлежащие поселения… Уметь надо! Обладать талантом! И с чего, как вы думаете, я начал?

– С инспекционной проверки? – высказал предположение Белый.

– Совершенно верно! Именно с неё! – Алексей Дмитриевич поднялся с места, подождал, когда его примеру последуют гости, подхватил Белого под руку и повёл к лестнице, на ходу рассказывая о своих первых днях в должности губернатора.

Олег Владимирович слушал впол-уха. Он прекрасно знал историю приезда Баленского в область. Также инспектору было известно и о том, что его предшественник, Дмитрий Арсеньевич Гаврилов, как раз наоборот, сделал очень даже много для развития далёкого, российского края. Именно при нём в Амурскую область переселили из Европейской части империи более тринадцати тысяч крестьянских и казачьих душ для развития края и несения пограничной службы. Именно при нём Благовещенск приобрёл более-менее благоустроенный вид. И именно Дмитрий Арсеньевич произвёл первую мобилизацию в войска в области пять лет назад, в связи с началом китайско-японской войны. Так что негодовать на предшественников Алексею Дмитриевичу по большому счёту не приходилось. Но такова наша славянская натура. Превознести себя, при этом унижая других. Тем паче, в их отсутствие.

Владимир Сергеевич медленно ступал вслед за увлечённой беседой парочкой, заложив руки за спину, и размышлял над тем, как теперь ему вернуть беседу в нужное русло. Губернатор, судя по всему, согласие на инспекцию полков Белому даст. Да и как не дать, инспектор, всё-таки, потом греха не оберёшься. Такое наиспектирует… Действительно, достаточно проверить фуражное зерно. Молокосос пальцем не в небо, а в «десятку» попал. В целом-то зерно в полк поступало неплохое, но последняя партия, мягко говоря, имела вид неудобоваримый. В другой момент он, как это бывало в подобных случаях, к примеру в казачьем полку, сделал бы вид, будто произвёл самостоятельную инспекционную проверку, взгрел бы по первое число и братьев-молокан, и штабистов, в лице штабс-капитана Ланкина. После чего, естественно, дело дальше бы не пошло, а он сохранил, опять таки «бы», личный интерес. Теперь же следовало вести себя крайне осторожно. Сей столичный хлыщ может такого нарыть! И открыто действовать нельзя, и бездействовать невозможно. Советник уедет, а ему дальше жить. Подведёт своих людишек сегодня, не поверят завтра. Дилемма.

Алексей Дмитриевич тем временем проводил гостя на первый этаж и жестом указал на двери, ведущие в гостиную.

– А теперь, Олег Владимирович, разрешите познакомить вас с моим семейством.

Двери распахнулись, и сердце молодого человека затрепыхалось, словно воробей, которого схватили крепкие детские ручки. В глубине залы, пред высоким, до самого потолка, зеркалом стояла она, та самая незнакомка, которую Олег Владимирович имел счастье видеть в магазине со столь любопытным названием: «Кунст и Альберс».

Анисим Ильич Кнутов с удовольствием, изредка прикрывая глаза, поглядывал на проходящих по деревянному тротуару девиц, и наслаждался столь приятным занятием. Сегодня ему явно фартило.

Мальчишка-слуга из «Мичуринской» оказался намного наблюдательнее, нежели те два остолопа, что приветствовали его в дверях ресторации. В отличие от своих старших собратьев по цеху, тот сумел разглядеть, что причиной ссоры стал не постоялец их гостиницы, а компания дочки хозяина. Именно мальчишка видел, как приезжий гость держал в руке столовый нож, и как вогнал его в лакированную столешницу. Плюс ко всему, пацан вспомнил и о причудах приезжего. В частности – о двери, на которой тот спит. Мелочь, казалось бы, да только столичные чиновники отдыхают на пуховиках, в мягких кроватках. А вот твёрдую поверхность предпочитают люди военные, привычные к более жёстким условиям жизни. Малюсенький факт наводил на большие размышления.

Вечерело. Солнце скрылось за сопками. Жара спала.

Навстречу пролётке Анисима Ильича прошла довольно миловидная краля, явно из прислуги, которая, быстро стрельнув в его сторону взглядом, тут же зарделась и пошла быстрее. Великолепное настроение Кнутова взлетело до небес. Он несколько раз оглянулся вслед девушке, хотел, было, приказать извозчику остановиться, но та неожиданно свернула за угол. Анисим Ильич щёлкнул языком, и сказал самому себе, что через денёк – другой обязательно вернётся к углу Амурской и Станичной и выяснит, в каком доме служит сия мадемуазель. Глядишь, и мимолётный, ни к чему не обязывающий романчик случится.

Кнутов проживал в одиночестве. Это его нисколько не смущало. В своё время, даже для него было наилучшим, что он мог в те дни желать.

Анисим Ильич был, как говорится, сыскарём от Бога. Недаром в столичном департаменте уголовной полиции его считали одним из наиболее перспективных сотрудников. За какое бы дело ни брался Кнутов, он доводил его до конца. И всё бы шло ладком, да мирком, если бы не случившееся шесть лет назад событие, перевернувшее всю его устоявшуюся жизнь. При довольно странных обстоятельствах, во время расследования ограбления княгини Беневской, из сейфа хранилища, в котором временно сберегались вещественные доказательства, исчезла украденная и найденная им, Кнутовым, золотая диадема, с бриллиантовыми вкраплениями. Княгиня была вне себя от происшедшего. Связи у старухи имелись влиятельные, о чём глава полицейского департамента прекрасно знал. А потому начальством было принято решение: либо найти вора, который, судя по всему, служил в самом департаменте, либо козла отпущения. Первого так и не обнаружили. Вторым оказался Кнутов. Главное доказательство его вины так и не нашли, хотя перерыли весь дом. Но и подозрение не сняли. Впрочем, Кнутову, как он впоследствии понял, ещё повезло. Ему грозило пять лет каторжных работ. Но в вышестоящих инстанциях решили иначе. Дело слегка замяли, и в виде наказания сослали подающего надежды сыщика в Благовещенск.

Прибыв на новое место службы, Анисим Ильич первым делом перекрестился. Если бы у него была жена, то она бы, наверняка, сбежала от него, если не на следующий день, то через неделю – точно. Комната, в которую поселился Кнутов, оказалась небольшой квадратной клеткой, без изящной меблировки и без элементарных удобств, к которым он так привык в столице. Вот тогда-то Кнутов и порадовался, что не обзавёлся семьёй, особенно в первую зиму, ведь даже он, мужчина, жестоко страдал оттого, что, в тридцатиградусный мороз справлять нужду приходилось во дворе, в деревянном, обледеневшем нужнике. Женщина, как существо слабое, такого бы не перенесла. Анисим же Ильич ко всему успел быстро привыкнуть и к своей новой жизни стал относиться оптимистически. Единственное, с чем жаждущая кипучей деятельности душа сыщика не могла смириться, это с тем, что преступления в городе случались не столь часто, как в Петербурге, а громких дел и вовсе не было. Так, мелочёвка: квартирные кражи, мелкие хищения, мордобой. Подобную ерунду и расследовать – то не хотелось.

Так тянулось долгие шесть лет. И вот Кнутову улыбнулось счастье в лице приезжего инспектора. Анисим Ильич после того, как встретился с господином Белым поздним вечером, неожиданно пришёл к мысли: данный субъект может стать его новой дорожкой к возвращению в большую жизнь. А после разговора с прислугой сыщик ещё более уверовал в то, что мичуринский постоялец, если правильно себя повести, сможет вернуть его в столичное общество. И не потому, что он его об этом попросит. Пусть господин Киселёв даже не беспокоится. Нет. Тот сам предложит. Под давлением фактов, которые Анисим Ильич собирался раздобыть в ближайшем будущем и выложить их пред очи столичного гостя. И первое, что Кнутов решил сделать – навестить почтово-телеграфную контору.

Дружеские связи в столице, несмотря на происшедшее, у Кнутова сохранились. Не все поверили в версию его причастности к воровству диадемы, но и никто не отважился встать на защиту оболганного следователя столичного сыска. Впрочем, Кнутов обиды не держал. Изрядно насмотревшись на светское общество, он понимал: тот бой им проигран вчистую. А тянуть за собой в болото ещё кого-либо стало бы подлостью. Что и зачлось. Впрочем, со многими связь полностью утратилась. Поначалу он переписывался с друзьями и знакомыми. Иногда давал им дельные советы. Но почта приходила крайне редко, а письма в столицу шли чуть ли не три месяца. И вскоре в Петербурге об Анисиме Ильиче начали потихоньку забывать. Хотя и не все. Время неминуемо текло. Именно по этой причине Анисим Ильич, просчитав все «за» и «против», решил довериться телеграфу и снова дать о себе знать. Он долго составлял текст в уме, тщательно подбирая каждое слово. Наконец, после долгих умственных терзаний, у него получилось следующее. «Сашенька,» – говорилось в переданном послании, – «Окажи мне, по старой памяти, услугу. Узнай, насколько я в состоянии довериться прибывшему в наш город с инспекцией титулярному советнику канцелярии столичного полицейского департамента Белому О. В. Друг мой, ответ нужен срочно, так как от него зависит моя судьба. Твой Нися». Телеграмма предназначалась старому другу Анисима Ильича, Короваеву Александру Никодимовичу, который, вскоре после случая с Кнутовым покинул департамент уголовного сыска, и перевёлся в пятое отделение делопроизводства при Особом Совещании.

Полина Кирилловна долго смотрела на себя в зеркало, пытаясь найти хоть малейший изъян, который мог оттолкнул от неё приезжего молодого человека. Но не находила. И роскошные, густые, чёрные, с отливом, словно смола, длинные волосы. И тонкой ниточкой брови, которые так легко, в гневе, или недоумении, девушка могла красиво изогнуть. А чего стоили вишнёвые глаза, затягивающие, словно омут? А длинная шейка? А грудь, специально приоткрытая для мужского взгляда, благо тому способствовала жара? Неужели ничто не смогло взволновать того истукана из ресторации? Постояльца из двести двадцать шестого номера?

Девушка снова и снова оглядывала себя, но постоянно приходила к одному и тому же выводу: и во всём – то она хороша. С какой стороны ни глянь.

А может быть…? Вдруг подумалось ей. Постоялец из «Мичуринской» воевал, и там в него попала пуля… Или нет, он оказался в плену, и турки его повредили? Да нет, тут же отказалась от последней мысли Полина Кирилловна, это варварство какое – то. А что если этот чудак из тех, кого папенька называет… Как же он говорил… Он ещё приказчика так из лавки назвал, когда был в гневе. Потом ей ещё объяснили девчонки, что так называют тех, кто спит не с женщинами, а с мужчинами. Говорят, и такие бывают. А что, если он из них?

Но тут госпожа Мичурина вспомнила, как молодой человек стоял перед ними, спокойный, мужественный, ни малейшего намёка на трусость. Как он легко бросил нож. А потом, как ни в чём не бывало, поклонился, будто не произошло ничего особенного. Вспомнилось, как штабс-капитан Индуров долго боялся отвести ладонь от ножа. Ей в тот момент было противно наблюдать, как бледность стремительно покрыла лицо офицера. А у поручика Крылова от испуга мелко дёргался кадык на худой, с тонкими прожилками, шее. Смешно, трусливо. Нет уж, из всех мужчин, что там были, приезжий оставался единственно достойным. И никак не соответствовал тому слову, что употребил сгоряча папенька.

Полина Кирилловна сделала несколько шагов назад. Ну, конечно. Как она сразу не догадалась. Платье, вот в чем дело! Они ведь столичные, привыкли к таким нарядам, чтобы дух захватывало. А как одета она? Эти глупые оборки, словно у самоварной куклы. Ситец! Да, в нём летом удобно, но настоящие мужчины тебя за его простотой не видят.

Девушка рывком стянула с себя наряд, и осталась перед зеркалом совершенно обнажённой. Вот так лучше! Найти другое платье! Переодеться! Поправить причёску. Говорят, купцы Бубновы выписали из Владивостока нового цирюльника, японца. Пусть он сделает ей что-нибудь экзотическое. Чтобы тот плешивый молодец при её виде собственной слюной подавился! «Хотя», – губки девушки в зеркале слегка капризно изогнулись, – «У него довольно симпатичная плешь. Не как у стариков, лысая, а с детским пушком. Смешная. И трогательная.»

Полина Кирилловна вновь окинула себя всю строгим взглядом и осталась довольна: и ведь достанется кому-то сие чудо!

Знакомство с супругой губернатора для Олега Владимировича прошло, словно во сне. Он что-то отвечал, вроде как впопад, улыбался на шутки хозяина дома, даже сумел воспроизвести небольшой рассказ о последних событиях в столице, однако, все мысли молодого человека заполняла Анна Алексеевна, дочь губернатора. А та, чувствуя, что произвела на молодого человека сильное впечатление, будто специально, то случайно во время беседы касалась его сюртука локотком, то бросала в его сторону неопределённый взгляд, который, вроде бы ничего не обещал, но и говорил о многом. Дважды девушка поймала Олега Владимировича на том, что он неправильно произнёс чин папеньки. На что Алексей Дмитриевич отреагировал несколько смущённо, и постарался перевести разговор на более приятные темы. Впрочем, в голову генерала ничего не приходило, а потому губернатор решил разрубить гордиев узел славословия решительным предложением:

– А не отужинать ли нам, господа? И не вздумайте отказываться, Олег Владимирович. Ресторация у господина Мичурина отменная, ничего сказать не могу, но мой повар считается самым лучшим не только в городе, или области, а и во всём Дальневосточном крае.

– Тут вы, папенька, правы. – рассмеялась Анна Алексеевна и потянула за руку Олега Владимировича в столовую. – У нас удивительный повар. Как только мы переехали в Благовещенск, он принялся осваивать китайскую кухню. И очень даже преуспел в этом.

Белому было приятно ощущать тёплоту руки Анны Алексеевны. Но в ещё больший восторг его приводил аромат, который исходил от юного, женского тела. Этот аромат обвораживал и притягивал, заставляя забыть об о всём и всех, кроме его обладательницы. А та, легко скользя по паркету, вела молодого человека в новые сквозные, комнаты, самостоятельно распахивая двери и докладывая гостю, о том, что и где у них в доме расположено.

Если бы кто-то додумался в тот момент попросить Олега Владимировича повторить всё, о чём говорила девушка, то он бы не смог и двух слов связать. Белый просто слушал её голос, не осознавая смысла. Он вдыхал запахи её платья, духов, тела. Олег Владимирович наслаждался красотой девушки, и этого было ему вполне достаточно.

– О чём вы думаете? – Анна Алексеевна резко развернулась, и встала напротив кавалера. – Я вам вот уже во второй раз задаю один и тот же вопрос, а вы молчите…

– Что? – невпопад переспросил Олег Владимирович, приведя Анну Алексеевну в полный восторг.