Черновед. Наследие Безликого

В окне административного корпуса «Веснушки» горел свет.

6

Бауэр вел занятия по понедельникам, средам и пятницам. В остальные дни занимался научной работой: анализировал свежие статьи коллег или перекладывал собственную теорию на новые рельсы. В отличие от химиков или физиков, ему не требовались лабораторные условия, мензурки, электромагниты или реактивы. Университет предоставлял доступ к зарубежным журналам, обеспечивал перевод и сопровождение трудов. Ректор даже утвердил заявку на внеочередное исследование больших данных, что спровоцировало косые взгляды и нервные пересуды других ученых, которые ожидали мощнейший компьютер и команду волонтеров не первый месяц. Однако сегодня Бауэр не мог заставить себя написать ни единого слова.

Он просидел перед монитором до полудня в поисках причин вчерашнего перемещения в пространстве. Натыкался в основном на описания нарушений памяти, вызванных инфекциями, гематомами или болезнью Альцгеймера. Некоторые симптомы совпадали, и чем дольше Бауэр читал, тем больше совпадений находил. Вне себя от нарастающей тревоги, он вновь и вновь открывал новые вкладки и подолгу изучал одно и то же. На одном из медицинских сайтов с громким щелчком выскочило рекламное окошко с номером телефона, по которому Бауэр едва не позвонил. Он с трудом мог объяснить себе, почему передумал. То ли опасался услышать страшный диагноз, то ли решил, что все рассосется само собой, как синяк или ушиб. В конце концов, прежде из памяти не выпадали целые куски жизни.

«Если это повторится, – решил Бауэр, – обращусь в клинику незамедлительно».

Наглый самообман принес некоторое облегчение. По крайней мере Бауэр нашел в себе силы заняться бытом. Сет – короткошерстный британец – уже давно истошно орал и водил по ногам лапами. Стоило первому кусочку сухого корма коснуться миски, кот уткнулся в нее мордой с протяжным воем.

Затем Бауэр заставил себя вытереть пыль в квартире. Полки выглядели чистыми, но уборка позволяла отогнать навязчивые мысли о болезни Альцгеймера хотя бы на время. Бауэр проворно справился с гостиной, которая служила ему еще и кабинетом, поменял ставшую серой воду на чистую и в нерешительности остановился перед дверью, ведущей в спальню.

Каждый раз ему требовалось перебороть себя, чтобы совершить несложные телодвижения – повернуть ручку и сделать шаг внутрь. Получалось не всегда. Убранство спальни осталось таким же, как в день смерти Марины. Глиобластома головного мозга обрубает долгое счастливое будущее, оставляя взамен жалкий отрезок длиной не больше пяти лет. В случае с Мариной – всего один год. Год кошмарных диагнозов и сочуствующих фраз. Врачи отводили Бауэра за стены кабинета (чтобы не услышала Марина) и объясняли, что вероятность положительного исхода равна нулю. В каждой клинике: частной, государственной, местной, столичной. Марина держалась стойко, даже во время острых приступов головной боли и тошноты. В свои тридцать два года она мечтала о большой семье и путешествиях по миру. Жирный красный крест перечеркнул планы, но не сломал дух. Бауэр же сходил с ума от собственного бессилия и ожидания неминуемой смерти супруги. Сдержанный и дисциплинированный днем, в одинокие ночи он давал волю чувствам, заливаясь слезами и разбивая кулаками декоративную штукатурку на стенах. Трещины от ударов до сих пор уродовали вид спальной. Бауэра это ничуть не волновало. После извещения о смерти супруги он посещал спальную так редко, что можно было пересчитать по пальцам. Он не мог видеть фотографию, на которой Марина лучилась здоровьем и счастьем. Не мог прикасаться к кровати, на которой им довелось провести множество страстных ночей. Не мог выбросить старые вещи, спрятать их с глаз долой и стереть воспоминания, что было бы равносильно предательству.

Дверь спальни так и осталась нетронутой. Слишком много всего навалилось: аудиторная нагрузка в университете, незавершенные исследования и признаки зарождающегося психического расстройства в придачу. Вид разбитой спальни и воспоминания об умершей супруге расшатали бы и без того непрочные столпы самоконтроля. Бауэр развернулся с ведерком в одной руке и мокрой тряпкой – в другой.

Сет изогнулся дугой, вздыбил шерсть и попятился прочь. Шипение его звучало не то враждебно, не то испуганно. Вытянутые зрачки метались из стороны в сторону, точно при охоте за проворной мышью.

– Никак домового увидал? – усмехнулся Бауэр. – Сет – охотник за нечистью. Похоже, новый корм на тебя дурно повлиял.

Шутливый тон не успокоил кота. Сет подскочил и припустил на кухню с жалобным мяуканьем. Послышался грохот опрокидываемой посуды.

– Да что с тобой стряслось? – пробормотал Бауэр. – Заболел что ли?

Последнюю фразу он закончил, взволнованно озираясь по сторонам. Сплошь заснеженные сосны и расчищенные тропинки, прорезающие белые сугробы. Укутанные в теплую одежду прохожие недоуменно пялились на Бауэра, облаченного в мятые шорты и домашнюю футболку с сюрреалистичным принтом.

– А ты, парень, закаленный. Прямо морж! – бросил ему проходящий мимо старик с палками для скандинавской ходьбы.

Опять приступ. Бессознательное перемещение по городу, но в этот раз куда более длительное… Сквозь деревья Бауэр разглядел очертания моста и низеньких домиков. Сосновый бор – хорошо знакомое место. Вместе с Мариной они бывали здесь не единожды. Наслаждались свежим воздухом, неуклюже катались на коньках. Чудесные беззаботные дни.

Между деревьев брела знакомая фигура. Длинные вьющиеся волосы и летнее платье в горошек – настоящий вызов горам снега и минусовой температуре. Бауэр отвернулся. Только не сейчас, только не сейчас. Опять он видит образ супруги наяву, хотя прошло уже целых два года. Должно быть, с его мозгами и в самом деле что-то не в порядке. Сначала видения, теперь помутнения в памяти. И все же невозможно прошагать пятнадцать километров по декабрьскому Новосибирску в футболке и шортах, не обморозив конечности.

Ведерко с тряпкой вызвали взрыв смеха у прогуливающихся в парке школьников. Фигура Марины растворилась среди деревьев. Руки бессильно дрожали под колючими дуновениями ветра. Босые ступни проваливались в холодное пламя.

«Надо убираться домой, – вдруг осознал Бауэр.

В таком виде пешком ему не уйти. И до станции метро не добраться. Вызвать бы такси, но телефон остался в квартире вместе с Сетом.

Как же, черт побери, это произошло?

Он не сразу сообразил, что слышит в небе странный рокот вертолетных лопастей – прерывистый, натужный и скрипящий. Как и прохожие вокруг, Бауэр инстинктивно поднял голову. Из желтого с красным крестом вертолета расходился густой дым. Кабина вращалась в воздухе подобно маятнику на тонкой нити.

– Он падает! – озвучил мысли Бауэра раскрасневшийся мужчина. – Падает, честное слово!

Рокот лопастей стих. С секунду вертолет провисел в воздухе в ничтожной попытке преодолеть законы гравитации, затем устремился вниз, к толпе зевак. Кучка испуганных людей бросилась врассыпную. Бауэр был в их числе. Он упал от толчка полной женщины в шубе и вывалялся в снегу, но тут же подскочил и продолжил спасаться бегством. Пронзающий холод отступил. Напротив, тело разгорячилось так, будто под кожу зашили угли.

Вертолет рухнул с оглушительным скрежетом. Что-то блестящее просвистело над головой Бауэра и унеслось вперед. Остановившись, он заметил длинную лопасть, вонзившуюся в ствол дерева. Позади не прекращались крики, однако тон их сменился с панического на обеспокоенный.

Бауэр обернулся и уставился на искореженную металлическую груду, некогда бывшую вертолетом. К небу поднимался черный столб дыма. Молоденькая девушка тараторила по телефону, призывая спецслужбы приехать на место катастрофы. Старик с палками для скандинавской ходьбы сокрушенно качал головой. Кабину вертолета охватили языки пламени. Никто не пытался из нее выбраться. Никто к ней не приближался. Толпа расходилась, опасаясь взрыва.

Бауэр отчаянно рылся в ворохе суматошно галдящих мыслей. Крушение вертолета, погибшие пассажиры, сковывающий конечности мороз… Однако ярче всего пульсировали вопросы о необъяснимом перемещении в Сосновый бор прямиком из собственной квартиры. Нет, это не болезнь Альцгеймера. Если только она не дарует сверхспособности.

– Вы в порядке? – осведомилась полная женщина в шубе.

Та, что толкнула его локтем минуту назад. Несмотря на промелькнувшую в голосе озабоченность, ее взгляд оставался полным подозрений. Словно одетый не по погоде виновник катастрофы стоял прямо перед ней.

– Нет, – ответил Бауэр. – Никакого порядка.

7

Скример как никогда был близок к тому, чтобы закричать, бросить рюкзак с оборудованием, снова закричать и со всех ног броситься к машине. Остановило его логичное, а от этого еще более неожиданное осознание.

Забвение. Он превратится в забвение. Сначала примкнет к толпам неудачников, пыхтящих в дешевые микрофоны, не умеющих работать со светом и тщетно пытающихся набрать больше сотни просмотров за стрим. Поболтается так год или два – а что дальше? Мама не сможет тянуть его вечно. Заставит несостоявшуюся знаменитость перекладывать коробки на каком-нибудь складе или устроиться кассиром в ближайший магазин. Квалификации-то у него ноль, как и образования. Последний шанс остаться на плаву маячил перед глазами прямо сейчас: тусклый огонек в окне административного корпуса «Веснушки».

Он хотел состряпать крутой и пробирающий до мурашек видеоролик? Что ж, он это сделает. Влетит в топ с двух ног.

– Ребят, впереди что-то происходит. Я даже не могу толком объяснить, – прошептал Скример. – То ли фонарь светит, то ли факел. Видите? Похоже, какие-то доморощенные охотники за привидениями рыщут по заброшенной «Веснушке». Или сама Пионерка подает сигнал. Как думаете, стоит свалить пока не стало слишком поздно?

Он умолк, позволяя воображаемым зрителям дать ответ. Кто-нибудь обязательно потом напишет в чате «Вали!» или «Охренеть, он безбашенный». Взлетят просмотры, ох взлетят. Особенно, если снять творящуюся в корпусе вакханалию крупным планом.

Дверь наполовину занесло снегом. Отворить ее не получилось бы даже с ключом и совковой лопатой. Тот, кто посещал «Веснушку» прежде, не стал и пытаться – просто воспользовался окном. Стекло и раму небрежно вдавили внутрь: осколки и щепки торчали, как звериные клыки. Скример не без сожаления подумал, что с курткой придется распрощаться.

– То, что вы видите на экране – не подстава. Реальный заброшенный лагерь, утопленный в снегах, а рядом со мной нет никого из группы поддержки. Кроме вас, разумеется. Знаете, что самое стремное? Я улавливаю какой-то охренительно жуткий шепоток изнутри. Есть вероятность, что в доме мы все-таки окажемся не одни. Страшновато, ребят. Честно. Но я рискну собственной шкурой и влезу через окно.

Скример хотел вставить шутку, чтобы немного разрядить обстановку, однако на ум приходили только панические призывы к бегству. В полном молчании он ухватился за оконный проем и втиснулся в негостеприимное нутро административного корпуса. Куртка жалобно взвизгнула под напором торчащих осколков. Ранец уцепился за толстую щепку. Скример дернулся, услышал звук обрывающейся лямки и рухнул на дощатый пол, усыпанный битым стеклом.

– Вот срань! – простонал он.

Грохот должен был насторожить неведомого охотника за привидениями (или Пионерку), однако никто не бежал навстречу, как никто не убегал прочь. Воцарившуюся тишину нарушал лишь тонкий свист ветра. Скример поднялся с пола и огляделся.

Ему довелось угодить в настоящую машину времени. В стеллажах угадывались следы кубков и наград. Посередине коридора с облупившейся краской кто-то бросил советские весы «Тюмень» с отломанной стрелкой. Стены были увешаны выцветшими объявлениями и плакатами. Один из них – с изображением своры веселых ребят в алых галстуках – гласил: «Здравствуй, пионерское лето». Лето сейчас бы не помешало. Жаль, что на улице властвовал хмурый декабрь.

Дверной проем в конце коридора манил отблесками света. Не желтоватого, как от старых ламп накаливания, а болезненно-белого, свойственного диодным фонарям.

«Только не говорите, что кто-то украл мою идею с заброшенным пионерским лагерем», – подумал Скример.

Владелец источника освещения ничем более себя не выдавал. Скример подавил желание крикнуть что-нибудь вроде «Ау!», рассудив, что нарушит эффектное напряжение, играющее на пользу будущим просмотрам.

– Там явно кто-то есть. Или что-то, – прошептал Скример в петличный микрофон. – Приближаться опасно. Поднимусь на второй этаж и попробую найти точку обзора. Клянусь чем угодно, что в следующий раз я один не попрусь.

Он принялся взбираться по лестнице, ощущая, как тяжело даются шаги усталым ногам. Ступени отчаянно скрипели. Поразительно, но человек с фонарем так и не отреагировал. Если в той комнате вообще кто-то был. Предположим, фонарь бросили или попросту забыли. Сколько времени проработает батарейка без остановки? Часов шесть или восемь. Стало быть, незадачливый охотник за привидениями давно вернулся домой и мирно попивает чаек. За оставленным фонарем возвращаться не станет.

Приободренный этой мыслью, Скример бодро прошествовал по коридору второго этажа. Мелькали оставленные через трафарет надписи: «Начальник лагеря», «БУХУЧЕТ», «Заведующий хозяйством» и сбивающая с толку «УПиКЛО».

– Подумать только, когда-то здесь кипела жизнь. Проходили рабочие встречи, планировался распорядок дня. Теперь вокруг лишь пустота, – Скример неожиданно развернулся, направив камеру к лестнице. – Вы слышали? Слышали?

Он покрутился на месте и продолжил: