Красные нити времени

Лифион понимал чем оборачивается это дело. Мысль «пробраться к Эйлигеру» была жестко отодвинута другой – «спастись бегством».

Не успел Лифион сделать второй шаг, как толпа взорвалась и бросилась на него. Он с неимоверной скоростью выбежал в обратно на лестничную площадку и увидел как снизу поднималась еще толпа в голов десять.

Ситуация была очень щекотливая. Тут Лифион справа от себя увидел небольшой проем, который вел на крышу здания. Выбора особо не было, он резко рванул на крышу, чтобы там уже разобраться как можно действовать дальше и что можно придумать.

Выбежав на утреннюю свежесть, Лифион увидел город как на ладони: большие стеклянные здания, молистиновые трубы, зеленые островки парков и садов. Он кинулся к массивным вентиляционным колодцам. Там он сможет немного набраться сил и обдумать действия. Он знал что Эйлигер жив. В противном случае, эти пришельцы бы так не толпились у его апартаментов.

Они выбегали на крышу, мешаясь у друг друга под ногами. По их виду было ясно, что они не знали, где находится Лифион. Растерянность была на лицо. Однако их становилось все больше и больше, а у Лифиона так и не возникло никакой идеи кроме того как пойти в бой.

Все в дальнейшем происходило как в припадке бешенства. Лифион как отчаявшийся зверь бросился на толпу со злобой и бесстрашием. Размытый фокус, снесенные прутом головы, костная крошка, летящая во все стороны, болотная гниющая затхлость, бьющая по носу – все расцветало перед ним ужасающими цветками реальности. Однако для Лифиона тоже не все прошло так гладко. Один из нападавших укусил его за плечо, другой – расцарапал когтями левую щеку, еще один – изорвал его легкий свитер на спине и рукаве, оставляя кровавые борозды на его теле. Лифиону в порыве неравной схватки удалось нескольких столкнуть с крыши вниз. Он не считал скольких ему удалось положить, но замечал, что подкрепление все поспевало и поспевало.

Ему казалось, что битва будет бесконечной. Силы уже стали медленно покидать его. Мышцы стали наливаться метеллической тяжестью усталости. Прут в руке работал не опускаясь. В пылу битвы Лифион не заметил как на него бежали всего трое. Хруст голов положил начало тишине, которая свалилась на его плечи приятной тяжестью.

Мышцы гудели от сильного напряжения. Лифион все никак не мог отдышаться. Он стоял и наслаждался тихим рассветом. Солнце начало медленно выкарабкиваться из-за горизонта. Он был готов смотреть на это вечно. Солнце придавало ему сил и уверенность, что весь утренний кошмар имеет конец. Медлить было нельзя. Эйлигер был еще в опасности.

Лифион стер с лица серую жидкость, которая летела на него из разбитых голов. Вонь уже не чувствовалась – он к ней привык. Практически вся площадка крыши была усеяна мертвыми телами. Лифион направлялся к проходу идя прямо по телам.

Войдя в знакомый коридор снова, Лифион увидел, что чужаков тут не осталось. Лишь двое, которых ему удалось убить, лежали на полу слившись с тишиной и вонью.

Перешагнув мертвецов Лифион быстрым шагом направился к апартаментам Эйлигера. Металлическая трость в его руках была на готове.

Эйлигер проживал в конце коридора. Добравшись, он увидел, что дверь была выломана. Дверной проем, ведший в гостиную, открывал взору Лифиона жуткое зрелище – разбитые дорогие атрибуты декора, сломанная мебель из ценных пород дерева, осколками посуды был устлан весь мраморный пол. Некогда ухоженная и уютная комната предстала в разрухе.

Он шагнул внутрь, осторожно переставляя ноги, чтобы не создать лишнего шума. В панорамных окнах апартаментов Эйлигера появилось солнце, которое осветило разруху. Лифион осматривал каждый угол комнаты, ища глазами тело арраванта. Большая картина с пасторалью Даргалиона была разбита и неуклюже валялась около стены, на которой висела. Большие вазы, стоящие возле окон, были побиты. Одна из штор была содрана и бурым пятном лежала на полу возле дивана. На лицо были следы борьбы, что давало надежду Лифиону на то, что арравант Эйлигер жив.

Послышались шорохи справа. Лфион напрягся и осторожно пошел на звук. Путь вел его в спальню. Тут он тоже увидел следы борбы и с десяток чужаков, которые ломились в запертую дверь ванной комнаты. Это значило только одно – арравант жив.

Молниеносно в дело вступил металлический прут. Хруст голов был уже настолько привычным для ушей Лифиона, что он разобрался с чужаками в мгновения ока. Брызги серой вони летели на стены и кровать, оставляя следы кары Лифиона. После последнего удара повисла тревожная тишина.

– Арравант Эйлигер? – С опаской спросил Лифион. – Вы там?

В ответ было молчание.

Лифион дернул за ручку двери. Дверь не поддавалась. Лифион громко крикнул:

– Эйлигер!

С той стороны двери послышался стон. Лифион не думая и не медля, приложился к двери и двумя ударами сломал замок.

Арравант лежал в ванне с ножом в левой руке. Крупные пятна крови расползлись на его пижаме. Правая рука была перемотана полотенцем. Эйлигер был бледен. Видомо, потерял много крови, но еще был в сосзнании, чтобы признать своего спасителя.

– Лифио… – бессильно произнес арравант. – Я уже думал, что…

– Как вы? – спросил Лифион, осторожно вытаскивая Эйлигера из ванны и сопровождая его в спальню.

– В целом не плохо, как видишь. Кровь сумел остановить…

Арравант оглядел тела чужаков, лежащих в его спальне. Вонь от серой жидкости заполнила комнату и стала не выносимой. Эйлигера вырвало на одного из мертвецов. Лифион быстро вывел его из спальни в гостиную.

– Вам нужно на свежий воздух, – сказал Лифион.

– Откуда они пришли? Кто они? Почему охрана не задержала и не перебила их? – Эйлигер, несмотря на свое состояние, был явно возмущен.

– Я не знаю, – ответил Лифион.

– Сегодня же всех уволю! Даже думать не буду!

Эйлигер остановился и произнес:

– Моя дочь! Она сегодня должна вернуться…

– А кто ее будет встречать? – Спросил Лифион.

– Несколько ребят должны были отправиться сегодня утром в речной порт.

– Но весь город…

Лифион не успел договорить – Эйлигера снова вырвало. Он взял арраванта под руки и повел его из квартиры, завхватив несколько бутылок воды.

Поднявшись на крышу, Эйлигер было сильно удивлен тому количеству трупов, которое было на крыше.

– Это все ты? – с удивлением спросил Эйлигер.

– Да, – ответил Лифион с пренебрежением в голосе. – Все они были у вас в апартаментах.

Лифион провел его до окраины здания. Город блистал в солнечных лучах, но тонкой линией в воздухе ощущалась скорбь и боль. Внизу на улицах было не уютно – везде был раскидан мусор. Где-то вдалеке запели трубы протяжным воем.

– Что это еще за такое? – возмутился Эйлигер.

В ответ Лифион пожал плечами, но где-то глубоко внутри знал, что гул труб надрывисто пел о падении Лигерхальда.

7. Шаккам. Ким-Рабана

Она стояла перед огромным зеркалом абсолютно нагая. Она смотрела на свое лицо и внутри нее медленными волнами растекались наслаждение и гордость за свои прекрасные черты лица, которыми наградила ее природа. Она довольно часто стояла у зеркала и рассматривала себя подбробно: каждую пору, каждый изгиб, каждую черту, каждый участок ее бархатистой кожи. Ей казалось, что этим должны заниматься все женщины, неважно какого они происхождения. Эту процедуру Ягрит придумала сама, когда была еще молоденькой девушкой и не изменяла этой традиции даже сейчас, находясь в Ким-Рабане.

Ее взгляд медленно скользил с побдородка на шею. Тонкие, еле заметные вены небольшими полосками аккуратно были спрятаны под кожу. Они медленно пульсировали в такт ее сердцебиению. Обсмаковав изящные линии, она двинулась дальше.

Грудь для нее была воплощением чего-то первородного и истинно женственного. Два бутона сосков изящно располагались на округлых холмиках. Грудь, несмотря на возраст Ягрит, была все так же подтянута и красива, как и несколько индиктов назад. Она не боялась показать ее, а наоборот, разрешала случайным свидетелям насладиться ее красотой вместе с Ягрит, особенно, когда она жила в имении Маадаля. Она разрешала кухаркам и уборщицам смотреть не нее, специально оставляя дверь в комнату чуть приоткрытой.

Затем был живот. Все такой же ровный и плоский с выраженными мышцами пресса. Ей не приходилось прилагать усилий, чтобы держать эту часть тела в тонусе. Она знала, что такое изящество было всегда.

Добравшись до пупка, она устремила взгляд в неглубокую ямочку. Она ей казалась очень милой и всегда вызывала улыбку. И в это утро на ее лице играла улыбка. Она с благоговением провела руками по нежной коже вокруг милой ямочки и еще раз порадовалась, что она у нее есть.

Сразу за пупком шла ткань цвета кожи, которая была еле разлечима даже с близкого расстояния. Полоска ткани, которую она наматывала на низ живота, стала частью ее, уже давным-давно. Она стала медленно разматывать ткань с ужасом на глазах и предвкушением боли от увиденного. Самая невыносимая боль ее посещала тогда, когда она бросала первый взгляд на низ живота, а затем это мерзкое чувство ее медленно отпускало, оставляя кисло-женное послевкусие. Она со страхом в руках продолжала разматывать уже ставшую такой родной теплую ткань, прижимая ее второй рукой, чтобы та раньше времени не обнажила то, что пробуждало в ней мучительные воспоминания.

И вот, она стоит перед зеркалом, вгляд устремлен в низ живота. Набравшись сил, она отпустила руки и ткань, полная ее тепла, безликой тряпкой рухнула на пол к ее ногам. Взгляд резали ужасные рваные шрамы. На глазах стали собираться слезы, но она не позволяла им перелиться за веки. Если она это позволит, то она проиграет давнюю битву своей слабости. Шрамы располосовывали некогда прекрасную часть тела и превращали ее в отвратительную картину сумасшедшего ножа. Рваные полосы не имели никакой логики, словно их наносил безумец в пылу ярости. Но она помнила по имени всех, кто стоял над ее прекрасным телом, над ее красотой, над ее здоровьем в ту ночь. Некогда она считала их самыми близкими и самыми надежными. Она доверяли им все, что было у нее – саму себя, свои чувства, свои страхи, свои мысли. Они превратили ее в ту, которая уже никогда не сможет иметь детей, любить мужа, заботиться о близких. Они лешили ее всего того, чего она желала и о чем мечтала – семьи. Ее шрамы носили имя каждой, кого она убила. И только один самый уродливый и красный рваный рубец носил имя Суттиры. Той женщины, которую она желала уничтожить и придать мукам. Но ее время еще настанет, она об этом знала.

Переведя взгляд со шрамов на свое прекрасное лицо, она стала успокаиваться. Гнев, вызванный воспоминаниями, стал угасать. Она понимала, что никогда не сможет избавиться от них, хотя в Ким-Рабане были технологии по замене кожного покрова на любой части тела. Она должна полюбить ужасные метки прошлого. Она должна принят это как испытание, выставленное для нее судьбой.