Вторая территория

На пороге появился его зам Евгений Башкин.

– Да, – отозвался Раушенбах, – включайте свет. Я как раз собрался послать за вами.

Щёлкнул выключатель и световые блики заиграли на разных предметах. В ещё тёмных стёклах, футляре старинных часов, полированной поверхности стола заседаний и коричневой грифельной доске.

– Сейчас прибудут от Пилюгина. Возьмите кого-нибудь из динамиков, знакомого с посадкой.

– Скотникова бы. Да и ваше присутствие, Борис Викторович, не помешало бы.

– Меня отсылают в министерство. Перед обедом приедет Главный.

Раушенбах чиркнул что-то в густо исписанном листке

– Борис Викторович, – заглянула секретарша, – возьмите трубочку.

Звонили от Богомолова.

– Да, в десять ждём баллистиков от Келдыша. Меня не будет. Будет Башкин. Передаю трубку секретарю. Вам закажут пропуск.

– Борис Викторович, – не уходила секретарша. – Вам аспирант всё звонит по поводу отзыва. У него завтра защита.

– Отзыв отослан. Справьтесь у Лиды.

– Борис Викторович, я вытащу из двери ключ, – поднялся Башкин за выходящей секретаршей. – Иначе не дадут поговорить.

Раушенбах забарабанил пальцами по плексигласу на малиновом сукне стола.

– У Главного у нас будет бледный вид. Причём опять-таки без вины виноватыми.

Раушенбах внимательно посмотрел на Башкина. Перед ним сидел широкоплечий, тридцатидвухлетний мужчина, высокий и крепкий. Волосы его со лба уже начали редеть, а чуть раскосые глаза глядели лукаво и насмешливо. В молодости ему, как и всем, пришлось нелегко. Работал конструктором, учился заочно, прошёл, как говорится, огонь и воду. Затем аспирантура в одном из академических институтов, но потянуло на горячее. Здесь всё пришлось в строку, знания и практический опыт. За два года стал замом начальника отдела и лауреатом Ленинской премии.

Башкин объясняя чертил на доске, а Раушенбах спрашивал и делал заметки на крошечных листках. Не один из них пока не обмолвился о том, что действительно их беспокоило. Случившееся ночью. История с «тремя мушкетёрами». Так назовут эту ситуацию позже. «Ах, Пестряк, Забалуев. Ах, товарищ Доценко…», – будет петься в отдельской песне.

Накануне заканчивали отладку «Чайки». Непосредственный начальник бригады прибористов Михаил Чинаев был на ТП. Отладку комплекта закончили ночью, когда электрички уже не ходили. Решили отметить окончание хлопотных работ в общежитии, где играли в карты и выпили принесённый спирт.

Соседом страждущей комнаты оказался испытатель из КИСа. Ему тоже не светило начать свой напряжённый производственный день не выспавшись. Он их предупредил. Но тем уже «море было по колено», поэтому бдительный кисовец позвонил из вестибюля в милицию. Приехал скучавший оперативный отряд и «мушкетёров» скрутили. У Забалуева было больное сердце и ему особенно тяжело пришлось. Попутно было многое высказано. А когда после начали разбираться, в ход пустили привычное: они, мол, выдавали секреты. На фирму пришла официальная «телега». Теперь на второй территории ждали Главного. Он давно грозился навести порядок в отделе.

За исключением самого начальника в отделе все были молоды. Начальника сектора теоретиков Бориса Павловича Скотникова, первого отдельского кандидата наук поначалу стеснялись называть по имени-отчеству и для разгона за глаза именовали Борисом Крокодиловичем.

– Меня намеренно отсылают в министерство. От отдела идёт Петр Федорович, вам нужно усилить его.

– Нас всё ещё проверяют «на вшивость», – вздохнул Башкин.

– Такова наша собачья доля.

Неизбежное, как не противились, случилось: «мушкетёров» уволили по настоянию Главного. Когда после полёта на фирму приехал Юрий Гагарин, он всех благодарил, но особенно тех, кто готовил его корабль. В их числе сотрудников отдела 27 – «мушкетёров»: Пестряка, Забалуева и Доценко.

Нет худа без добра.

Новоиспечённому отделу назначили сверху нового зама. Временно. Знаем мы это временно, пока. Это и раньше замечали прозорливые люди.

«Между тем это «пока» имеет самое широкое применение, особенно в мелочах повседневной жизни, – писал Д.Н. Мамин-Сибиряк в «Горном гнезде». – Известно, что битая посуда два века живёт и постройки, воздвигнутые на время, в ожидании капитальных сооружений, пользуются особой долго вечностью. Все архитекторы и подрядчики отлично знают, что стоит только поставить на время какую-нибудь деревянную решётку вместо железной или дощатую переборку вместо капитальной стены – и деревянная решётка и дощатая переборка переживут и хозяина и даже самый дом…»

Многие удивлялись: «Каким ветром к нам его занесло, да ещё замом начальника отдела?» Он совершенно не подходил нашей молодёжной среде.

Пожар в комнате прибористов начался с электрического щита. Начальника группы Володина уволили в тот же день, дежурного по отделу перевели в инженеры, а руководство отдела получило страшный нагоняй. С этого и произошёл расцвет Орешкина, зама начальника отдела 27. Зачастили совещания начальников групп. Дмитрий Фёдорович садился за начальственный стол, а остальные размещались кто-где. Рассаживались вплотную на мягком сером диване у стены, на стульях вокруг светлого лакированного стола, пристыкованного к письменному ножкой букве «Т». Собираясь, чертыхались. Но не могли ослушаться.

Дмитрий Федорович, заложа руку за борт полувоенного френча, ходил взад-вперёд по кабинету истолковывая очередной приказ или распоряжение. По-прежнему время от времени отделы отправляли сотрудников на стройку и в подшефный совхоз, на прополку чахлой кукурузы и на уборку картошки. Против этого как правило не возражали, а в перерыве жарили шашлыки и рассказывали анекдоты. Дружно ходили на демонстрации, но микроб казёнщины и здесь пожирал естественную радость.

За неделю до мероприятия старший мастер и по совместительству кладовщик отдела инструктировал начальников групп, и они расписывались на обороте приказа и отвечали за явку групп на дежурство по городу, на уборку города, на строительство и на мероприятия по плану шефских работ.

В отличие от Раушенбаха, державшегося всегда ровно и без фамильярности, Дмитрий Фёдорович пробовал заигрывать с народом, рассказывал какой-нибудь затасканный анекдот и неумело матерился. Но все его попытки сближения, натыкались на глухую стену. «Дело, мол, делом, но в душу просим не лезть». Принимали его как стойкий продукт эпохи. Призывали к сдержанности: мол, зачем соваться рылом в общественный огород?

За глаза о нём говорили. «Дуб дубом, но выучился манерам. Начинаешь убеждать его, а он: «Отлично понял вас, но поймите и вы меня». Дальше следовала абсолютная чушь набора аргументов. Лицо его было полным, набухшим, как вымя. В одном месте только оно лопнуло и вывернулось выступами губ.

С руководителями групп он проводил тематические беседы. Теоретикам говорил:

– У вас в обед, известно, играют в шахматы, а ведь обеденный перерыв следует рассматривать как время, необходимое для восстановления сил на последующий период работы.

Он растерялся, когда на аттестации в кадрах начальник отдела кадров его спросил:

– А вы знаете, например, кто из ваших сотрудников с кем живёт? А ведь это практически очень важно «быть в курсе».

Когда случилась беда, именуемая «Историей трёх мушкетёров», Раушенбаха в отделе не было. Орешкина вызвали к начальнику комплекса Бушуеву, куда с первой территории приехал Главный конструктор Королёв. Он сразу закричал на Орешкина: «Вы вбиваете клин в дисциплину» и прочие гневные слова, чем совершенно того перепугал. История была в том, что закончив испытания комплекта «Востока», ребята выпили спиритку и попали в милицию, где с ними бесправно и грубо обошлись. «Эх, вы, – сказали они, – мы над этаким работаем, а вы… Звери. Не место вам в нашем советском обществе».

На фирму, как водится, «телега» пришла. Оправдываться милиции было не в первой. Они и выкатали обычное: «Выдавали секреты». Скоропалительно был подготовлен приказ об увольнении. Отдел на него возразил ходатайством. От этого заварился весь сегодняшний сыр-бор. Орешкин случайно тогда подвернулся под руку. «Мушкетёров уволили, а точнее, махнув рукою, они сами с фирмы ушли, а у Орешкина появился животный страх остаться наедине с высшим руководством в случае следующей беды. В том, что она в этом отделе неизбежна, он не сомневался и в страхе жил.

Нет худа без добра. После этого случая отделу стало чуть вольготней. От того, что Орешкин надолго умерил свой организационно-воспитательный пыл.

Будни политучёбы.

«Ведь, если звёзды зажигают, значит это кому-нибудь нужно?» Маяковский бился в истерике, отвечая на этот вопрос. А ответ прост. Это нужно навигаторам. Была поставлена задача – лететь на Марс и потребовалась автономная навигация для определения местоположения космического корабля относительно звёзд и прогноз. Планеты тоже использовались. Планета буквально – «блуждающая звезда». Такими считали их древние наблюдатели.

Политзанятия в то время в ОКБ, как и повсеместно по стране, были обязательными. Время от времени в отдел ориентации посылали «проверялку». На этот раз проверяли теоретиков. Те занимались навигацией и политучебу не воспринимали всерьез, считали ерундой и не желали тратить на пустое время. Но приходилось притворяться. Изображать подобие философского семинара. В этот раз назначенной темой была «Наука и жизнь». Политорганы требовали активности, поощрялись семинары в виде диспутов. «Проверялка» на этот раз был из партийных назначенцев и серьезно относился к своим обязанностям. А теоретики лепили не задумываясь, что в голову придёт.

– Наука вот уже триста лет развивается по экспоненте, и если она и дальше так будет развиваться, то скоро все станут учёными и некому будет сеять хлеб и доить коров. Золотое время безалаберности и поиска закончится. Придётся жёстко перспективное выбирать, и что следует прикрыть. Не будем страусами. Число учёных не увеличится и будет много машин: вычислительных, обучающих, развлекающих. Ценить же будут новые идеи. Другими словами, в фаворе будет наука.

– А жизнь жизнью. Всем ведь хочется иметь семью, детей. Послушайте, размножение и ныне мировой бич. При современной скорости через пару тысяч лет суммарный вес людей на Земле станет равен весу земного шара. Поневоле придётся заселять иный миры.

– Позвольте вам не поверить. Заселения не будет. Общество ограничит рост. Просто трудно и почётно будет получить разрешение – ребёнка иметь. Вспомним опыт Китая…

– Определять будет обеспечение.

– Ни в коем разе. «Ничто так не раздражает и не вызывает такого пресыщения, как изобилие», – утверждал Монтень.

Проверяющий был из конструкторского отдела. Человек он был степенный и возрастной, как говорится, старой закалки. Местным грабинским кадрам теоретики казались «пришельцами», свалившимися на вторую территорию из научных столичных сфер. Он с удивлением наблюдал их молодую поросль. Этих привычно называли теоретиками. По сути своей они и были своего рода местными учёными, хотя и «молодо-зелено». Учёных всегда ведь изображали стариками. Как будто у них не могло быть молодости, любви, остроумных тостов за праздничным столом и сложных взаимоотношений. Большинству они казались странными и даже было не нужно убеждать, что с ними всё достаточно просто и кому по жизни интересны их заморочки? Проверяющий знал, что они занимаются навигацией. Определяют в полёте маршруты космических аппаратов собственными средствами. Он даже шутку помнил о них в виде вопроса-ответа. Вопрос: «Кто был первым навигатором?» Ответ: «Матрос-партизан Железняк. Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону». С виду забавные ребята. Однако теперь ему поручено бесстрастно оценить их политическую зрелость.

Что можно об этом сказать? В целом впечатление солидное. Не сбросишь факта, что ребята старательно готовились. Подготовка фундаментальная налицо. Может, правда, чуть не согласно методичке, но самодеятельность в политучёбе поощрялась. И «проверялка» с сознанием дела и полным удовлетворением на этот раз, записав в своём регистрационном «толмуде» сам факт проверки, поставил отличную оценку философскому семинару теоретиков.