Счастливого плавания

у моря.

Каждый раз мы выдумывали достойный повод. Скажем, почему сегодня не помянуть, что пятьдесят лет назад, после неудачной операции умер Роберт Хатчинс Годдард – признанный пионер ракетной техники, создатель ЖРД. Тематикой он близок нам и нашему незавершённому проекту.

У физиков свои заморочки. Например, на экскурсию к развалинам мечети не залюбовались со всеми, а начали обсуждать назначение ваз в стенах. Экскурсовод назвал их чудесами. Отвергалась возможность хозяйственного и декоративного применения. Вазы были вмурованы отверстиями из стен. Мы теоретики, а значит «с приветом», и мешали экскурсоводу до тех пор, пока на одном не сошлись – считать их резонаторами, создающими акустический эффект.

Экскурсии разные. Есть и морская. Вода пенилась, клокотала за кормой а волны спешили и отставали, чтобы уступить место другим, спешащим и отстающим волнам. Впереди был утёс и дом на горе. Наш пансионат. Бело-жёлтое с кремовым здание с башенкой, утопающее в зелени. За ним вдалеке громоздились молочно- сизые горы, детали которых смазывала даль, а потом открылся и городок, карабкающийся на гору. Мы причалили к берегу между двух барж и драгой, непонятно как и для чего попавшей сюда?

Думаю, многие стремились сюда отдохнуть, но попадая на пляж из-за тесноты сначала ужасались, пока постепенно не привыкали. Пляж этого южного приморского городка назывался в справочнике оздоровительным объектом детского курорта. Со стороны он напоминал лежбище разновеликих тел, прячущихся под самодельными навесами, или наоборот бесстыдно выставляющихся на подстилках, ковриках и песке напоказ.

Мы были молоды. По двадцать пять до и после с разной стороны. В молодости к возрасту несправедливы. Нас забавляла здешняя мода на собак.

– Пенсионеры с собачками – несчастные люди, – говорит Вадим. – Им просто не с кем погулять.

«А нам? – думал я. – Нам ещё хуже. Нет у нас и собачек».

Сперва мы бесцельно бродили по городу.

– Обрати внимание- говорил Вадим. -Это очень удобный город. Здесь дочки-матери. Смотришь на дочку, потом на мать – какой она станет через десятки лет.

В пансионате был строгий возрастной контингент, и мы отправлялись за приключениями на городской пляж, что был с нами по соседству, рядом. У пляжа фотографируются с медведем. Вокруг неиссякаемая любопытствующая толпа. Фотографируются и у скульптурных крокодилов, засовывая ногу в гипсовую пасть.

Сам пляж в этом месте – исчадие ада, чмокающее, требующее, влекущее. У кромки берега крутится рыжий лопоухий спаниель, а, может быть, бигль. Не разбираюсь я в собачьих породах. Условно про себя зову его спаниелем или мопсом.

Он то суётся в воду, то отскакивает назад и оглядывается на хозяйку.

– Бубо. – оборачивается хозяйка. Она по колено в воде. – Бубо, ко мне.

Море для всех без очереди.

Она входит в воду. Мопс бросается за ней и поплавком выскакивает обратно. На берегу он встряхивается и словно шуба из капель мгновенно одевает его. Роскошная, серебряная. На морде мопса недоумение. В бинокль видны его испуганные глазёнки.

– Ну как? – спрашивает Вадим. – Ничего девочка?

– Ничего особенного, – отвечаю небрежно я.

Она действительно хороша и, наверное, нравится Вадиму. У меня собственное мнение на этот счёт. Кажется мне, например, что нравятся по-настоящему похожие люди. Хотя считается как раз наоборот. Похожими они становятся в результате любви. Но я думаю по-своему. Наблюдателен я или это особенный дар, но я безошибочно угадываю, потянет ли встретившихся друг к другу или нет? Не могу объяснить, как это получается?

– По-твоему сколько ей лет?

Вадим смотрит на меня удивлёнными выпуклыми глазами. Удивлёнными? Это только так кажется. Удивляться он перестал уже добрый десяток лет, а то и с самого рождения.

– Двадцать пять, – пробую улыбнуться я.

– Надо же. Нужно дожить до тридцати, чтобы ничего не соображать.

Он всегда говорит «до тридцати лет» или «дожить до седых волос», хотя мне ни тридцати, ни седых волос.

– Смотри. Если ноги выше колен в подобных вмятинах, значит около двадцати двух- двадцати трёх.

Я смотрю на её стройные ноги, на полоску незагорелого тела, появляющуюся при ходьбе, и слушаю вполуха.

Спаниель решился плыть за хозяйкой. Он очень странно плывёт, опустив в воду мохнатые уши и ворочая короткими лапами под водой. А хозяйка его уже далеко. Там, где теперь она, ослепительно блещет солнце и ничего не видно. Спаниель передумав поворачивает к берегу.

– Ну что, рванули? – спрашивает Вадим. Мы что есть силы бежим по песку. Толчок и плоский удар о воду грудью и животом. У берега мелко и никто не прыгает в воду. Но в этом особый шик. Вадим плывёт кролем и быстро уходит вперёд и в сторону. Я плыву брасом толчками с паузами, в которых можно смотреть по сторонам. Перед глазами лопнувшие пузыри. Толчок, скольжение. Люблю я брасс. Не очень быстрый, но очень удобный стиль. Я плыву без напряжения. Может, поплыть туда, где буи и клинья парусов над водой, где во мгле скрылась хозяйка спаниеля-мопса. «Ну, доплыву я до неё и что скажу ей? Здравствуйте? А дальше, рядом плыть, нырять, появляться на поверхности, пуская пузыри? Нет, вода – не освоенная флиртом стихия, и объяснятся нужно не в воде. Ни к чему выдумывать трудности. Их хватает и так».

На берегу я маню бутербродом дрожащую собачонку, беру её на руки и говорю: «Мы дождёмся твоей хозяйки. Не бросит она тебя. Часто полезно подождать. Мы все издёрганы суматохой и полезно успокоиться, у моря подождать». Мопс доверчиво таращит глазёнки. Ему удобно на моих руках, он доволен жизнью и колбасой.

– Оставьте в покое буй. – гремит мегафонный голос. Видно, кто-то лезет на буй. От блеска слепнут глаза. – Молодой человек, это к вам относится…

– Делать им нечего,– киваю я в сторону спасателей. – нашли развлечение – шуметь на весь пляж, и нечего регламентировать. Море, как счастье, которое каждому дано и его дозволено взять себе столько, сколько надо. Одному широкий простор, другому достаточно набережной.

Мопс понимающе молчит. Мы играем с ним в прятки. Я рою яму, он забирается в неё, выглядывает заговорщицки. Он принимает игру. Я не знаю пород. Мне кажется это специальный охотничий пёс для охоты на лис. У него маленький рост, он способен шнырять по кустам и забираться в лисью нору. Его вывели для охоты, но какая охота на пляже. Разве что обычная, как на его хозяйку?

Мы уже почти сдружились, когда появляется Вадим. Мы совсем довольны друг другом. Вадим тоже с виду счастлив. Он выглядит богом бронзовым телом с бисером-капельками. Хозяйка мопса выходит рядом богиней. Рука Вадима на её загорелом плече. «Не зря, оказывается, они болтались у буя». Она словно рождённая из пены. Я выпускаю спаниеля из рук. «Кто не успел, тот опоздал».

Она подходит к месту, где дожидается её одежда. Берёт вафельное полотенце и идёт к раздевалке, минизагончику. Теперь видны только ноги её и голова. Она одевается и с пляжа они уходят вместе с Вадимом. Так всегда. А что остаётся мне? Скулить каждый раз вроде выгнанной за дверь собачонки, что будет теперь временами под дверью жалобно скулить.

Когда мы ехали сюда, я думал, что не смогу без него, но сейчас я его ненавижу, как, впрочем, временами и себя. Мы с ним феноменально похожи. Мы теоретики, и этим всё сказано. Словом, не от мира сего.

Проходит неделя, мы оба скучаем по работе. Мне вспоминается чаще коридоры Института и то особое место у окна, где ещё до первого семинара докладывались идеи и не терпелось поделиться, хотя за это и чаще всего по личику схлопотать. А она? Она – безусловно довольна и хороша. Точнее, нет лучше её в этой точке земного шара. Заскучав, мы срываемся вдруг и катим обратно в свой засекреченный городок. Не знаю, какие у них отношения с Вадимом, ведь он женат? Но это не моё дело. Заноза всё-таки остаётся в душе.

Я в Институт попал после учёбы и сразу стал начальником. Незначительным и всё-таки. У нас с Вадимом разница в несколько лет. Я был старшим в проекте и со мной советовались. По делу и не совсем. Вадим раз спросил:

– Ты как догадываешься об отношении к себе?

– Проверяю по книге.

– Гадаешь, что ли?

– Понравившейся девушке даю книгу почитать.

– И спрашиваешь: понравилась ли?

– Нет, просто смотрю. Если читала бережно, дело на мази. Если книга зачитана, пустое дело: её интересуешь не ты.

– Мудр, старичок или глупые женщины. Жаждут чуткости и ради этого готовы верить в чушь.

Мне хочется возразить.

– Тогда и бабочка глупа, летящая на огонь?

– Да, невеликого ума. Откуда у неё ум?

В конце концов отдых – та же ярмарка тщеславия. Тебе недостаточно ощущения, чувственной радости и нужно её с кем-нибудь разделить. Не просто с близким, а с таким как ты сам. У нас с Вадимом странные отношения. С виду дружеские. Он более удачлив и я думаю: «Зачем я ему? Он и как следует не выслушает меня. Сколько раз я зарекался, но после он сам набивался на общения. Нужен я ему?

Вадим практичен. Об одном сотруднике он сказал: «Его нужно занять. Он же из деревни. Не из деревни, из маленького городка, где сохранился кустарный труд». Мы оба молоды и беседуем не только о делах.

– Скажи, – спрашивает он, – словно я сотрудник Института не физических а сексуальных проблем, Кандидат естественных половых наук. Старший по должности. На вопрос следует отвечать, хотя он звучит наивно и настораживает.