– Почему же? Мы не в тюрьме. Если у нас нет родителей, это не значит, что мы преступники.
– Ты знаешь, что там полно соблазнов и опасностей для девочки?
– Весь мир полон соблазнов и опасностей. Это жизнь, сестра Грация, – усмехнулась Наоми.
Даниэла видела, как Грация сжала зубы, готовая растерзать ее на месте:
– Это иллюзия. Она отвлекает тебя от истинного пути к Богу. Послушание, Наоми. Ты должна забыть о своих глупых мечтах и желаниях. Obedientia est legis essentia[8 - Obedientia est legis essentia (лат.) – послушание есть сущность закона божьего.].
– Почему вы так говорите, – сощурилась Наоми и развязала шарф, обернутый вокруг тела. – Вы же не всегда были монахиней? Любили кого-то?
– Замолчи! Да что ты знаешь? Чем я заплатила за грехи, знаешь? – В истерике звучали нотки отчаяния и боли. – А вот за непослушание тебя ждет наказание.
Она вцепилась в руку Наоми и вновь потащила ее по коридору в сторону бани.
Даниэла подбежала к иконе Святой Катерины, которая раскрыла ей свои объятия в тот день, когда погибли ее родители. Снова сложила руки в молитве.
– Спаси ее, моя дорогая Катерина! Я обещаю, что сделаю себе такое же дьявольское клеймо на шее. Только спаси ее! Пожалуйста!
Даниэла слушала за дверью удары и свист, но потом зажала до боли уши ладонями, запричитала: «Розги! Вы оружие дьявола! Я ненавижу вас! Хотите, чтобы мы вас боялись? Только Наоми вам не сломить!» И тихо заплакала. Заплакала от бессилия – помочь подруге она никак не могла.
Когда Грация вышла из бани, Наоми что-то зло пробормотала ей вслед. Это не понравилось монахине, и она хлопнула дверью, не позволяя девочке выйти.
Баню топили лишь раз в неделю, по четвергам, и с октября по март там было холоднее, чем на утренней мессе в церкви.
Даниэла дождалась, пока Грация, уловив аппетитные запахи с кухни, отправится туда отчитывать Марину и помогавшую ей Пию за слишком сдобный обед, нырнула к запертой двери и подставила ухо к замочной скважине.
Услышала знакомые слова из любимой маминой песни, которой научила подругу. Принялась подпевать ей:
– Когда ты просыпаешься и чувствуешь себя разбитым… будь сильным встретить этот день… – Остановилась на мгновение, спросила: – Наоми! Как ты?
– Неплохо. Совсем неплохо. А ты как провела свой день? – Голос Наоми ей показался на редкость тихим и отстраненным.
– Сегодня выходной, ты же знаешь, когда нет Франчески, все меняется. Зубрили латынь, потом Несчастье читала стихи какого-то Умберто Пьерсанти. А еще за Эммой приходили родственники погибшей матери, хотели забрать ее к себе. Всего на несколько дней. Знаешь, что ответила Несчастье?
– Могу себе представить!
– Отныне дом девочки здесь, в объятиях Святой Катерины.
– А Эмма?
– Она приклеила хлопушки к колоннам алтаря жвачкой, которую выменяла у Диего. Только он, разумеется, сказал, что все это враки. Ну, что было дальше, уже можешь себе представить.
– Розги прошлись по ее худой заднице. Веселенький денек! – озадаченно заметила Наоми.
И в воздухе повисло молчание.
– Эй, Даниэла! – Голос Наоми зазвучал веселым колокольчиком. – Я столько всего видела на рынке! Красивые синьоры в дорогих одеждах под ручку с мужьями. Они расплачивались за свой товар большими пачками денег. Симпатичные парни на виду у всех бесстыдно обнимали и целовали девчонок. А еще витрины с яркими, красочными пирожными и тортами. Там столько всего вкусного, Даниэла, у меня слюнки текли! Знаешь, я хочу открыть свою кондитерскую, когда вырасту.
– Я бы тоже хотела работать в такой кондитерской.
– Мне даже предложили кое-что попробовать. Я так увлеклась, что не заметила двух полицейских. Хочешь, в следующий раз сбежим вместе?
– Но мы еще так малы.
– Перестань! Жизнь может закончиться в любой момент, а ты так ничего не увидишь.
Из спального крыла прибежала Моника и позвала Даниэлу:
– Пошли! Грация велит всем собраться на урок истории.
– Опять?!
– Чему ты удивляешься?
– И правда. – Пока не вернулась сестра Франческа, Грация могла делать здесь все, что ей вздумается. Даниэла попрощалась с Наоми. – Не скучай. Я вернусь к тебе позже.
– Не беспокойся, найду чем заняться.
Грация, как обычно, шагала по рядам класса с указкой наготове и рассказывала про водопроводы в античном Риме. В классе стояла такая тишина, что Даниэла слышала, как урчит в животе Моники.
Рик! Рви-ик! Дверь протяжно скрипнула. На пороге появился каноник. Подергиваясь, он зашаркал к сестре. Грация наклонилась, подставляя ухо. Ее лицо сначала побледнело, потом расцвело красными пятнами. Они торопливо вышли из класса.
Дети устремились за ними в сторону бани. Даниэла поняла, что там что-то стряслось: «Наоми? Что с ней?» Она протискивалась между любопытных детей, высматривая подружку, но Марина преградила путь.
– Наоми потеряла сознание. Грация приказала отнести девочку в келью Франчески. Пия уже ей позвонила. Скоро будет. Да не переживай ты так, ничего особенного. Наоми просто испугалась.
«Просто испугалась? Наоми?» – изумилась Даниэла, направляясь по коридору в сторону кельи монахини. Немного подумала. Страшно ведь! Но, вспомнив, что Франческа уже в пути, спряталась под кроватью в ожидании, пока Марина принесет Наоми.
Даниэла старалась не дышать. Слушала, как Марина, хлопочет над Наоми:
– Это кровать монахини. Она намоленная. С тобой все будет хорошо. Ты очень сильная, Бог тебя не оставит, Наоми.
Даниэле стало ужасно страшно. «Так говорят, когда дела уже совсем плохи». Она задрожала. А если подружка умрет? Она снова останется одна! Ее некому будет защитить. Даниэла закрыла глаза, сжалась от ужаса. Как тогда, в машине. После ухода Марины Даниэла выбралась из укрытия. Взяла Наоми за горячую руку, дотронулась губами до ее лба, как это делала Пия с больными детьми. «Какой горячий! Может, Наоми голодна?» За дверью послышались голоса, и Даниэла снова нырнула под кровать.
Вернулась Франческа, заглянула в келью. Наоми все еще не приходила в себя. Как только голоса стихли, Даниэла вылезла из укрытия, поцеловала подругу в щеку и убежала на кухню. Там Франческа уже отдавала распоряжение Марине съездить за доктором, Грации наказала поставить большие свечи в церкви и молиться Святому Камилло. Даниэла незаметно взяла с подноса яблоко, не съеденное на полдник кем-то из детей. Вспомнила и достала из кармана фартука две печеньки, завернутые в салфетку – про запас. Вернулась в келью, дотронулась до мраморно-белого лба подруги, на котором выступили капельки пота. Снова взяла ее руку: «Слава боженьке, теплая!» Положила принесенные яблоко и печенье на тумбу у кровати, рядом с образом Божьей Матери и каким-то конвертом без адреса и надписей.
Поблизости раздался голос Франчески. Даниэла подскочила. Но растерялась и столкнулась с монахиней у выхода. Опустила глаза.
– Я, – запнулась она. – Пришла ее проведать.
– Хочешь ей что-нибудь почитать? – Оказывается, Франческа не собиралась ее ругать. – Пока я сварю бульон.
– «Зачарованную Хризу». Наоми ее очень любит.
И побежала в домик Марии за книгой. Вернувшись, Даниэла тихонько подвинула к кровати деревянный табурет и прилежно складывала слова в предложения, повествующие о приключениях Хризы и ее матери Елены:
«В старинной деревне во времена этрусков, среди зеленых холмов Тосканы жила-была швея Елена, и была у нее дочь, Хриза, необычайно красивая девушка. Ее глаза сияли, как звезды, кожа напоминала нежные лепестки роз, а круглое лицо обрамляли длинные косы цвета пшеничных колосков. Хриза собирала в саду цветы, радовала маму звонким смехом и песнями. Однажды девушка отправилась за полевыми цветами и исчезла. Елена отчаянно искала ее, но тщетно.