Эхо Миштар. Вершины и пропасти

Безуспешно.

Сказитель точно дразнил их. Его лохматая нелепая голова мелькала то там, то здесь; кажется, что вот-вот получится догнать, но то пройдёт наискосок угрюмый носильщик с ящиком на плече и заслонит цель, то бросится под ноги ребёнок, то залает вдруг собака – и откуда ей взяться на площади?.. Когда Телор, изрядно взмокший, сумел выдраться наконец из толпы и выскочить на свободный пятачок, то сказитель обнаружился тут же, рядышком, в начале длинной извилистой улочки, уходящей в северную часть столицы. Он постоял немного на месте, таращась в туманное небо, заткнул флейту за пояс – и двинулся дальше; вроде бы шёл небыстро, однако догнать его никак не получалось.

– Может, поймать его? – спросила наконец запыхавшаяся Рейна, многозначительно отвязав с пояса свою «морт-верёвку», как прозвала её Тайра. – Вот ведь прыткий! Уф…

– Не стоит, – ответил Алар сдержанно и покосился на Телора: оба они уже не по одному разу испытали удачу, пробуя спеленать или хотя бы задержать беглеца морт, но всякий раз что-то отвлекало. – Мы же не варвары какие-то.

– Только варвары бездумно тянутся к тому, о чём ни малейшего представления не имеют, – сквозь зубы развил мысль Телор, которому явно хотелось сказать что-то менее витиеватое и более грубое. – Вот же паршивец! Куда он… А, вижу!

Сказитель с флейтой, исчезнувший было из виду, обнаружился за поворотом, на дальнем краю маленькой площади, грязноватой и немощёной даже, зато с покосившимся колодцем. Постоял у порога питейного заведения, весьма сомнительного с виду… и юркнул внутрь.

«Сочувствую хозяину, – подумал Алар, – если нашего беглеца внутри не окажется».

Телор, судя по стиснутым челюстям, размышлял о чём-то подобном.

По счастью, сказитель обнаружился за общим столом, на длинной, до каменной твёрдости и блеска отполированной скамье, которую он оседлал верхом, как гурна. Он ворчливо выговаривал что-то подавальщику, мужчине неряшливому, тощему и донельзя подозрительному, достоинство у которого было ровно одно: котелок с гуляшом, который тот держал обеими руками.

– …не прошу я у тебя в долг, дурень ты этакий, но и платить вперёд за вонючее варево, которое за еду можно было счесть разве что три дня назад, не стану! – донеслось до Алара.

– Не хочешь – не плати, и-ихь! – присвистнул в ответ щербатый подавальщик насмешливо. – Иди отсюда, вона какой переборчивый!

– А что же сразу переборчивый, если помои лакать не хочу, как пёс? Видел я, как тебе занесли птицу, вот если б её ощипать да с кашей потушить…

– Куда тебе, окаянному, целую птицу, если по дрянному твоему платью видать, что денег ты и издали не видал?

– Да как не видал, если полный кошель звенит!

– А если звенит, так плати вперёд!

– Дичи с кашей на четверых… на пятерых и попить чего-нибудь, только не хмельного, – прекратил спор Телор, бросая на стол монету. Серебряный кругляшок завертелся, подскакивая; подавальщик с неожиданной ловкостью подхватил монетку, прижимая котелок к груди одной рукой, и услужливо закивал. – Чтоб всё было чисто и быстро и рожу твою поганую мы даже издали не видели. Ясно?

– Ясно, добрый господин, дочку пошлю! – осклабился тот и бочком, бочком отступил, а затем нырнул за неприметную дверцу, ведущую, вероятно, к кухне.

Рейна уже успела сесть на лавку, разрумянившаяся и изрядно притомившаяся после бега. Сказитель её не пугал, а обстановка не удивляла – и немудрено, после всех столичных чудес; пожалуй, для радости ей довольно было уже и того, что им удалось-таки догнать беглеца.

А вот Телор ни довольным, ни радостным назвать бы не получилось.

– Откуда ты знаешь про Дабур? – с ходу спросил он, усаживаясь напротив сказителя.

Тот и бровью не повёл.

– А ты, никак, хочешь бесплатно дослушать мою историю, да ещё раньше всех? – откликнулся он препротивным голосом; глаза у него, впрочем, смеялись. – Ишь какой пронырливый.

Судя по румянцу на скулах, Телор готов был вот-вот взорваться, и Алар поспешил также сесть за стол и ответить дружелюбно:

– Отчего же бесплатно? Этот добрый господин готов и обедом тебя угостить, а потом и вознаградить по справедливости. Спешить, впрочем, ни к чему, – добавил он мягко, бросив на Телора предупреждающий взгляд искоса. – Скажи сперва, как тебя зовут. Я вот, к слову, Алар, эстра без рода, без дома, а это ученица моя, Рейна. Чем-то мы с тобой похожи: я бродяга и ты бродяга.

Сказитель обернулся, и уголки губ у него дрогнули, опускаясь вниз, словно при виде чего-то необычайно печального; смотрел он будто бы не на самого Алара, а поверх его плеча, точно мог углядеть зависшую там звезду спутника, тревожно пульсирующую.

– Да, – произнёс он рассеянно. – И впрямь, двум скитальцам лучше вместе держаться и помогать друг другу. Меня зовут Сэрим.

– Телор, – нехотя представился киморт, но капюшон так и не скинул. – Я… я с дальнего севера.

На сказителя имя не произвело, кажется, ровным счётом никакого впечатления.

– И что же вам надо, Телор с севера и Алар-бродяга, от скромного рассказчика и музыканта? – спросил он, чуть прищурившись, и пальцы его легли на флейту, заткнутую за пояс, как могли бы лечь на рукоять меча.

Телор явно хотел сказать что-то столь же резкое, что и раньше, но Алар успел пихнуть его ногой под столом и ответил сам:

– Скрывать не буду, история твоя понравилась. О ком она? Что за ясноокая дева-киморт?

Выражение лица у Сэрима стало лукавым.

– Да есть одна странница, весь юг всколыхнула тут… неужто не слышали?

– Так где юг и где мы, – резонно ответил Алар. Телор уже и не пытался вмешиваться в беседу, только вслушивался настороженно и жадно. – Звучит так, словно ты её подвиги видел своими глазами. Твоя приятельница, что ли?

– Ну, а если и так?

Вдали, на кухне, за стеной, что-то грохнуло, и знакомый уже писклявый мужской голос разразился бранью; послышался женский плач. Рейна вздрогнула и завозилась на месте, явно забеспокоившись впервые с тех пор, как переступила порог питейного дома.

– И не совестно тебе перевирать её слова и дела? – мягко укорил сказителя Алар, стараясь не думать о том, что если на кухне уронили горшок с кашей и птицей, то обеда не видать – или видать, но явно порченного, с глиняными черепками вприкуску. – Как-то не по-приятельски.

– Нет такого закона, чтоб нельзя было наживаться на своих друзьях, воспевая их славу! – возмутился Сэрим вполне искренне. И добавил, уже куда добрее, чем прежде: – Но историю досказать не проси, приходи лучше к вечеру на площадь и слушай там, вот тебе моё последнее слово. За угощение, впрочем, спасибо, не откажусь…

Телор молча развязал тесёмки кошеля и выложил на стол по очереди три монеты.

Сэрим фыркнул презрительно.

Звякнула четвёртая монета.

Сэрим поджал губы и качнул головой.

И тут Рейна, которой, кажется, здесь совсем разонравилось, подалась вперёд, облокачиваясь на столешницу, и жалобно протянула:

– Ну, пожалуйста, расскажи! Очень дослушать хочется.

И уставилась на него в упор.

Сэрим охнул, крякнул, почесал в затылке – и, махнув рукой, принялся говорить… А серебряные монеты незаметно пропали, точно просочились сквозь стол или растворились в воздухе.

Без благодарной публики история растеряла половину живописных оборотов и философских отступлений, зато обрела детали – и имена. Только героиня, учёная-киморт, оставалась безымянной «ясноокой девой», остальных Сэрим называл, не стесняясь. И главу совета в Дабуре, Абира-Шалима арх Астара, который сперва извёл всех свободных мастеров города, заменив их рабами, а затем повадился одурманивать и продавать и странствующих кимортов. И сообщника его, караванщика Халиля-Утара арх Ташира, который упивался своей властью и не стеснялся калечить пленников, чтобы вселить в них страх. И михрани, правительницу Кашима, закрывавшую глаза на торговлю кимортами, покуда ей поставляли достаточно морт-клинков, чтоб держать в повиновении сыновей… Телор слушал внимательно и запоминал – а ещё, судя по оледеневшему от гнева лицу, изобретал особенную кару для каждого из злодеев и неизменно разочаровывался, когда их настигало чьё-то ещё возмездие.

Алара же больше интересовало другое.

Обычные люди из Дабура, дважды оказавшиеся в ловушке: сперва под пятой тирана-самодура, а затем в горниле страшной эпидемии, насланной кимортом; рабы, которых перевозили тем же караваном, что и пленённую «ясноокую деву», и которых уж точно бы никто не стал спасать – или мстить за них… Думал он и о деве-учёной: что она чувствовала, когда её предали сразу после того, как она спасла город? Откуда взялись у неё силы и упрямство, чтоб обхитрить караванщика и сбежать? О чём она размышляла, скитаясь по пустыне, и позже, в Кашиме, встретив своего мучителя?..

Рейну, как водится, тоже беспокоило что-то своё.