Страннствия

София Юзефпольская-Цилосани – поэт с не просто удивительным поэтическим голосом, а с удивительным поэтическим многоголосием… Каждое ее стихотворение, да что там стихотворение – каждая строчка, даже само слово – наполнены удивительным смешением значения и звука. Всегда непредсказуемым. Всегда неистощимым. Ее поэзия – это многоводная река, половодье. Река с широкими поймами и извилистыми руслами. Она может литься-разливаться полноводно и спокойно – а может бурно бурлить в узких ущельях, стремительно мчаться мощным потоком и спадать в пропасть ниагарским водопадом… Это водоворот. А поэтому – и ПАР, и исПАРение, и ПАРение… А значит, живительный – освежающий, очищающий – дождь. Иногда – то ли ливень, то ли морось, иногда – то ли снег, то ли град. А иногда – просто роса, чистая как слеза…

Сергей Тенятников, Лейпциг, Германия:

(O книге Софии Юзефпольской-Цилосни «Страннствия»)

Будто сидишь на пропитанном солнцем камне, смотришь на морщинистую кожу океана, под которой живет мир по неведомым тебе правилам. Линию горизонта поднимает парусник, точно всплывшая из прошлого бутылка с посланием на забытом человечеством языке. И все хорошо и нежно, но неожиданно из глубины вздымается хребет то ли кита, то ли проснувшегося вулкана, чтобы через мгновение раствориться в пересоленной воде и оставить читателя наедине с непостижимым переживанием того, что только что произошло. Но то, что это с ним случилось, – он знает наверняка.

Елена Фильштинская-Бурвел, Харьков, Колумбус, Огайо:

В поэзии Софии Юзефпольской-Цилосани есть простое и сложное, видимое и невидимое, осязаемое и неосязаемое, музыка и шум, гармония и разрушение. Это поход по горной тропе, устланной нагромождением горных глыб, трудный подъем вверх… И вдруг озарение, огромное, дух захватывающее пространство, Храм под открытым небом, где Птица – бог и Тишина – хозяин. И она, София-художник, София-поэт – маленькая слуга огромного мироздания, несущая нам через свою поэзию магию Космоса.

София – не танцор, не живописец, не музыкант… Но своей вездесущей поэтической душой она проникла в тончайшие нюансы этих искусств и создала своеобразную симфонию, написанную словами. Рахманинов в ее стихах звучит по-рахманиновски и Шопен – по-шопеновски. А Плисецкая исполняет лишь ей присущий танец.

И в движении рук по кругу
По сцене течет орган.
Майя Плисецкая никогда не танцует
Милых нимф, нимфеточек, дам.

Майя Плисецкая никогда не станцует
Жизель. Танцует – Жизнь!
Дух и правда – не могут сойти с ума.
Лебедь есть путь,
Есть – мысль.

Павел Голушко, Минск, Стокгольм:

Нельзя сказать коротко о творчестве Софии Юзефпольской-Цилосани…

Если в вашей жизни не было расставаний или вы привыкли к пустым фантикам многих современных авторов, отложите эту книгу – она не для вас.

Эта книга – для думающего читателя, не разучившегося мечтать, гордящегося самостоятельностью своего существования в этом мире.

София позволяет читателю быть рядом, показывает ему происходящее и в то же время разрешает каждому видеть и оценивать его по-своему, это дорогого стоит…

«…Гербарий засушить, разгладить утюгом, живя в календаре осеннего распада…»

Часто взгляд замирает на ее строках, мысль рисует образы пережитого тобой, и ты понимаешь, что тебе дана возможность вернуться на миг в юность. Вспомнить, что твои детские мечты исполнились, а ты вырос и принял их как должное.

Мне все мечталось: утонуть, забыться, сгинуть,
напрасно:
мы собой меняем берега.
Как календарную страницу перекинуть,
так просто время распахнуть, струясь через века.

Так переверните эту страницу и наслаждайтесь образами. И не скрывайте слезы, не стесняйтесь их…

Вызываю тебя, дух облупленной детской вещи!

«Поэзия есть вещество, имеющее вкус…»

Поэзия есть вещество, имеющее вкус.
И ветер. Вес Слезы – над полем, злак – за знаком;
толчок судьбы – под дых, дрожанье слабых рук
твоих, держащих мир невнятностей, и маков
шершавую волну, и розу, как зрачок
небесного колодца – дно незримо
сквозь плеск от звездных крыл… На ножке мотылек —
в единственном числе солдатик-балерина
несет свой рок. Свой срок. Фонарь горит…
В нем оловянный дым – в пробирке-стебелечке.
В нем варятся мозги. И несказанный свет.
И запах гари пробивается – сквозь точки.

Пробуждение

Мир зеркален, и все так чисто,
так прозрачно – рукой не тронешь:
отражает улыбку листик,
отражают огонь ладони.
Отражаются пули свистом
птиц небесных; дробится ультра —
звуком цвет —
и на вкус ириской,
под язык – все что жгло и смутно,
нудно память твою давило
и держало в стекле, как из сетки,
потечет, станет утро синим,
станет мир твой нагим и ветхим.

Ветер створки судьбы откроет,
заскрипит у шарманки ручка.
Полость осени листья кроют,
словно стеклышки в калейдоскопе,
ты ж – послушник,
о нет – подслушник
их зеркальных осенних штучек,
тихих маршей, смешных историй.

Лия

Лет двадцать я в пустыне прослужила
колодцем – черни, на цепи – для жаждущих – бадья.
Услышь меня, мой верный судия:
твой старый Яков все слюбил с меня,
своей неизбранной и по-собачьи верной Лии.

Детей произвела, вела бюджет
семейный и народный, в год – по сыну.
но от химер пустынных, от теснины