Страннствия

А фонари стоят, как постовые.
И в перспективу толпы топают, их выи —
в годах, как в камне города слепые.
И маленький под камушком – порой…

Гербарий

Т. О.

В гербарии, в пергаментной бумаге
цветы и кровь, как пятна от помады…
Ах, сколько надо, милый мой, отваги,
чтоб запах калачей и ядра снегопада,
живя в календаре осеннего распада,
в гербарий засушить, разгладив утюгом?

Но девочка-швея не получила роль:
не став актрискою, в провинции всё гладит
чугунным утюгом охапку белых роз —
воротничковых выкроек гербарий
в комод засунут, папироской синей сушит
цветочки, их простуженные души,
и кто-то в двери лязгает ключом,

и страшно так, и музыка играет…
в соседнем баре…
Боже мой… о чем?

Жизнь-малышка

З. Г.

Жизнь-малышка
Прошла, как на овощебазе, где утром ранним
собака лижет ледяную капусту.
Сладка кочерыжка,
но хрустко да грустно, густо, а в общем-то пусто,
мало надежд и мешают миазмы,
хотя периодически выносишь мусор,
и всегда не хватает чего-то – наверно, старанья.

Старенье, однако, не зря говорят, что впадает в детство,
как в реку, где можно себя понежить
неизрасходованной благодатью;
поэтому умирают всегда только дети,
в старческом теле лежа.
Под капустой. На овощебазе. В проходной палате.

Щелкунчик

За Гофмана бокал кривых зеркал,
по граням искра бродит золотая,
я пью, и монстры многих трудных лет
по ободку Новейшего Грааля
танцуют, думая, что здесь приют и свет.

Ты видишь рожи их, крючки, носы, галоши,
дожди и зонтики, дырявые носки:
окончен юбилей всех королей, в прихожей
мышиные шаги, мышиные шаги…

Щелкунчик мой, что скуксился? В бокале
не попадает зуб на золотой зубок?
Постой еще, постой, как холодно в астрале
Германий и Россий, придуманных тобой.

На море всех смертей, в кораблике Венеций,
и там, и там – лишь ветер-пономарь,
а ей все мнится: катехизис да Грааль
чужого сердца, плакальщика сердца.

Еврейский оркестр

Чарли

Он был в первый раз на земле,
в котелке,
в век погромов – какой-то Пыжик.
Ему выжить хотелось, как в страшном сне,
Чарли очень хотелось выжить.

А из кущ бровей – многозвездный звон
глаз вращал
из небесной сферы…

Понарошкины дети к Чарли в кино
забредают и слышат – летит стекло,
и лохмотья летят, и сквозь горло – ком
слез,
немой – немой,
и свой домик, свой…
всех крылатых родинок…
– Где он?

Клезмер

Явился Аврааму Бог.

Авраам возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него…