Токийская головоломка

– Не думаю, что так работает всегда, сэнсэй. Почти никому не давали Нобелевскую премию два или три раза, а это доказывает ее снобистский характер. На деле же некоторые люди достигают поразительных результатов два-три раза подряд – то есть частота успеха у них явно выше среднего.

– Такие ученые определенно есть. Их называют гениями.

– Успех таких людей не объяснишь тем, что они удачливее остальных.

– А как ты считаешь, Митараи, кто такой гений?

– Хороший вопрос, профессор. Мое мнение – а оно и есть единственно верное – таково: гений естественной науки способен общаться с духами природы.

– Я не ослышался?

– Правильный ответ ему нашептывают духи природы, поэтому он в нем не сомневается. Располагая им заранее, он планомерно ищет его первопричину. Это позволяет ему завершить исследование раньше других. А затем он может два-три раза поделиться тайнами природы с человечеством.

– «Поделиться»? Звучит как сюжет мифа, в котором богиня-покровительница сил природы положила глаз на прекрасного земного юношу.

– Естественная наука и есть мифологический мир.

– И как же нашептывают? В ухо, с томным придыханием?

– Нет, мне представляется прозрачный радиоприемник с лампочкой, которая загорается слабым светом, если владелец приемника выдвинул верную гипотезу.

– Как было бы удобно.

– Однако в обмен лишь на этот приемник гению придется пройти через семь кругов ада. У Эйнштейна он определенно был. Поэтому ему и нравился нидерландский ученый Бенедикт Спиноза[49 - Бенедикт (Барух) Спиноза (1632–1677) известен прежде всего как философ; занимался в т. ч. вопросами фундаментального устройства природы.]. В нем он видел единомышленника.

– Странная все-таки вещь человеческий мозг. Уязвимый, но такой жизнестойкий. Хрупким нервным клеткам головного мозга требуется постоянно расщеплять глюкозу, и даже пять минут без кислорода будут иметь катастрофические последствия для них.

– Они плохо умеют адаптироваться, поэтому единственный выход для них – добывать энергию, окисляя глюкозу.

– Да, без кислорода, глюкозы и, соответственно, энергии им конец. Но один друг рассказал мне, как отделил у мышонка голову от туловища, выдержал ее около часа в комнатной температуре, а затем пересадил на бедро взрослой мыши и соединил кровеносные сосуды. Голова мышонка укусила его за палец.

– Ничего себе! И его мозг не умер?

– Чтобы кусательный рефлекс сохранялся, должна быть жива хоть какая-то часть продолговатого мозга[50 - Продолговатый мозг – нижний отдел головного мозга в месте его соединения со спинным.]. Значит, даже у поврежденного мозга некоторые участки весьма упрямы. Оказалось, чтобы полностью убить мышиный мозг, нужно вырезать его и оставить в покое на целых два с половиной часа!

– А зачем провели этот эксперимент? – поинтересовался я, вспомнив недавний случай на Темном холме[51 - См. роман С. Симады «Дерево-людоед с Темного холма».]. Для меня это звучало как нечто жестокое и бессмысленное.

– Исследовали развитие черепа в отсутствие всех движений, включая жевательные, – пояснил Фуруи, кратко взглянув на меня.

– Так, значит, подобное можно выполнить и на человеке? – спросил я снова.

– Теоретически да. Здесь есть повод поразмыслить: раз такой эксперимент возможен, то, значит, смерть мозга обратима. Не исключено, что в будущем разработают аппараты механического поддержания жизни с компьютерным управлением, которые позволят сохранять мозг живым вне тела. Вполне возможно, медики сосредоточатся именно на этом направлении. Вот мы и подошли к вопросу, можно ли ставить знак равенства между смертью мозга и смертью в целом. Раз медицина призвана спасать человеческую жизнь, то врачи будущего, возможно, будут думать, как спасти один только мозг.

– Но это ведь значит, что голова человека будет отрезана от спинного мозга? – ответил Митараи.

Мое воображение нарисовало стеклянный цилиндрический сосуд, внутренний диаметр которого вмещал только голову. А наверху цилиндра одиноко лежала свежесрубленная человеческая голова. Эта картина точь-в-точь напоминала выращивание луковицы гиацинта в воде. Голова покоилась на сосуде, поддерживаемая металлическими опорами по бокам. Срез шеи был погружен в медицинскую жидкость вроде физраствора. Со дна непрерывно поднимались бурлящие пузыри. Словно корни луковицы, бесчисленные провода внизу шеи были подключены к механизму сбоку от сосуда – видимо, это и был аппарат поддержания жизни. Выпучив глаза, голова разевала рот и изрыгала слова.

– Это, конечно, проблема.

Я вернулся в реальность. Эти слова уже произнесла не голова, а профессор Фуруи.

– Некоторым пациентам с травмой спинного мозга удается выжить. При тотальном повреждении шейного отдела спинного мозга тело ниже травмированной части полностью теряет подвижность и чувствительность. Полагаю, что в случае трансплантации выбор высоты, на которой спинной мозг отделят от головного, будет оставаться за врачом.

Так или иначе, я тоже смотрю на мозг как на весьма хитроумный механизм, но после прочтения этих записок мне захотелось обновить свои взгляды. Они произвели на меня совсем иное впечатление, нежели множество других известных мне случаев болезней. Поразительно связное повествование, особенно во второй части, где он уже взрослый. Такое чувство, будто это писал человек, стоящий на более высокой интеллектуальной ступени, чем обычные люди. Я уже не говорю о содержании. Абсолютно невероятный рассказ. Понять не могу, что это за сочинение и что было с мозгом его автора. Какое-то новое расстройство. И потом, он вел эти записи с детства. Думаю, этот документ заставит тебя несколько скорректировать свою модель мозга как отлаженного механизма. Психика автора работает на удивление логично – и одновременно не подчиняется никаким законам логики, даже если воспринимать описанное как реакции мозга. Как думаешь, что это вообще такое?

Митараи не сразу ответил, некоторое время молча читая документ. С улицы доносился тихий звук дождя. Спустя некоторое время его плечи задрожали, как стрекозиные крылья, и он, едва сдерживаясь, прерывисто захихикал. В такие моменты его глаза сначала сощурены, но затем, когда он прекращает смеяться, неистово загораются. Это означало, что настроение Митараи поднялось и его мозг начал работать. Он напоминал льва, завидевшего лакомую добычу.

Поскольку брошюра имелась всего в одном экземпляре, мне было нечем себя занять. Вероятно, профессор Фуруи думал о том же, но поскольку мы принадлежали разным мирам и мозг у нас с ним был устроен тоже по-разному, то светская болтовня была для нас не вариантом. Поэтому так мы и безучастно молчали, пока Митараи дочитывал брошюру. К счастью, он обладает талантом читать печатные тексты с ужасающей скоростью, когда дело принимает серьезный оборот.

Дочитав последнее предложение, он положил раскрытую брошюру себе на колени и задумчиво уставился в никуда. Следуя заведенному у нас обычаю, я решил не мешать Митараи и на некоторое время предоставить его самому себе.

– Так что думаешь? Интересно, не правда ли? – не вытерпел Фуруи, не знакомый с нашими правилами. Как и следовало ожидать, потревоженный Митараи недовольно отмахнулся рукой. Насколько бы уважаемым человеком ни был его собеседник, мой друг ничуть не стеснялся таких бесцеремонных жестов.

Через некоторое время он широко улыбнулся и сперва медленно, но все бодрее замотал шеей из стороны в сторону – такое с ним часто бывает, когда он приходит в хорошее настроение. Запев себе под нос, он вскочил на ноги и уронил брошюру на пол. Я рефлекторно поднялся и, согнувшись, подобрал ее. Митараи, естественно, не обратил на меня никакого внимания. С жаром почесывая голову, он вышел в просторную комнату с деревянным полом. Какое-то время он стоял на месте, мурлыкая что-то себе под нос, но вскоре в свойственной ему манере заходил взад-вперед, а затем, топая по полу, принялся танцевать победный танец зулусов.

Профессор Фуруи, которого обычным человеком тоже не назовешь, испуганно глядел на Митараи, сопровождавшего свой танец собачьим воем, и не понимал, что делать. В мою сторону он не смотрел. По правде говоря, если я и слышал голос Митараи в последнее время, то только подобные песнопения. Тогда я выносил стул на балкон, глядел на улицу сверху, а прохожие, внезапно услышав собачий вой, удивленно смотрели наверх. Когда Митараи страстно чем-то увлекался, то выл в своей комнате.

О чем бы я ни заговаривал в эти дни, Митараи в ответ имитировал собачьи звуки. Не важно, ел он или читал, ему прекрасно удавалось изобразить высокий голос с гнусью, сменяющийся низким рычанием. Так он выражал довольство собой. В одиночестве он не слишком-то стеснялся так себя вести. Правда, когда он отвечал на мои слова собачьим воем, мне порой становилось как-то грустно. Казалось, он считает лай достаточным для беседы с человеком моего интеллекта.

Зулусский танец он в последнее время часто исполнял, поэтому я не особо удивился и принялся читать брошюру профессора Фуруи. Вначале шли предложения крупным шрифтом, написанные от лица ребенка. Постепенно они становились все более складными, в них появились иероглифы. Их становилось все больше, и наконец это был текст взрослого человека с хорошим литературным слогом. Надо же, в нем рассказывалось, как в квартиру многоэтажного дома на мысе Инамурагасаки в Камакуре проник грабитель и убил людей. Чтение становилось все более захватывающим.

– Интересно, говорите? Да уж, давно я не читал чего-то настолько интересного. – Голос Митараи рядом заставил меня поднять голову. Закончив танцевать, он вернулся на диван. – Сэнсэй, вы ведь предложили игру? Почему бы и нет? Еще только смеркается, а весной ночи длинные. Так начнем же прямо сейчас! «Психика автора работает на удивление логично – и одновременно не подчиняется никаким законам логики» – так вы сказали? Все отнюдь не так. Фразы взвешенные и продуманные, на какие-либо альтернативные мысли не наводят.

– Ну хорошо, Митараи, наши с тобой позиции предельно ясны – ты считаешь это неправдоподобное сочинение логичным, а я нет. Начнем нашу игру?

– С удовольствием. Прошу вас, сэнсэй.

– Поражаюсь, что в мире нашелся человек, которому этот бред показался логичным. Ты прочитал до конца?

– Да.

– Тогда что, на твой взгляд, можно назвать логичным? «Мистическое» ты определил как нечто непостижимое для разума. Правильно ли я понимаю, что для тебя «логичное» – это его противоположность?

– Все верно. Но позвольте небольшую догадку. Вы назвали это произведение логичным и одновременно не являющимся таковым. Верно ли, что в своей интерпретации вы исходите из предположения о некоем психическом отклонении у автора? Какое-то отклонение у него есть, но точно определить его не получается, или же, по крайней мере, оно не подходит ни под один известный вам случай. Поэтому оно и кажется вам нелогичным?

– Здравомыслящие люди вроде нас такое бы не написали. Да, именно так. Настолько запутанный случай не подходит под описание ни одного из прецедентов. Но не будешь же ты – ты из всех людей – утверждать, что все это произошло на самом деле?

Лицо Митараи просияло нескрываемой радостью. Он потрепал волосы на макушке.

– Это крайне важный момент. В процессе нашей игры я подробно изложу свои мысли.

– Хорошо. Для меня она все равно что шахматы. Предлагаю разыграть партию, шахматной доской в которой будет это фантастическое сочинение. Фигуры следует выбирать аккуратно, сверяясь с ситуацией у противника. Понимаешь мой ход мыслей?

– Вполне. Возражений не имею.

– Отлично. Итак, я беру фигуру. Дайте-ка на минутку, – Фуруи забрал у меня брошюру. – Вначале бросается в глаза вот что: он ненавидит еду. Он пишет, что не хочет получать питательные вещества, пережевывая еду. Будь у него возможность, он хотел бы поддерживать жизнь другим способом. Второе – это ваша книга, «Токийский Зодиак», которая безумно понравилась этому юноше по имени Тота Мисаки. Одна ее часть так пришлась ему по душе, что он даже заучил ее наизусть. В этой фигуре должен крыться какой-то важный смысл. Образы из этой части записок прослеживаются в его дальнейших фантазиях. Любопытно, что в его голове сложился образ мира, в котором, по одной из теорий, должен был наступить апокалипсис в 1999 году. Неочевидный момент, но его тоже следует учитывать. Он пишет, что после конца света внешний вид людей изменится до неузнаваемости, их кожа обуглится, солнце погаснет, а по похолодавшему миру будут бродить чудовища. Эти подсознательные образы сложились в голове Тоты Мисаки еще до описываемых событий. Мое мнение таково, что эти сцены были срежиссированы ассоциативной зоной височной доли[52 - Височная доля – участок коры головного мозга, отвечающая в т. ч. за процессы памяти и обработку аудиовизуальных ощущений.] или гиппокампом[53 - Гиппокамп – отдел мозга, отвечающий в т. ч. за концентрацию внимания, ориентацию в пространстве, а также совместно с височной долей за процессы памяти.], напоминая реальный визуальный опыт. Каким образом он это все запомнил – большой вопрос. Согласен?

– Едва ли. Такие образы весьма и весьма обыкновенны. Когда человек думает о конце света, на ум ему приходят крайне банальные сцены. И никаких необычностей вроде образов, созданных височной долей или гиппокампом, при этом нет.