О ком плачет Вереск

– Не трогай меня… отстань! – грубо оттолкнула ее блондинка, вставая с колен. – Она облила меня, а потом толкнула! Уберите отсюда эту психопадочную!

– Юлия! – грозно прикрикнул отец.

За девкой бросились ее подружки и мать.

– Немедленно встань из-за стола и иди в свою комнату! Сейчас же!

Это то, что мне и было нужно.

– С удовольствием!

Я прокралась к ограде, когда веселье было в самом разгаре. Притащила пакет с фруктами, прихватив также перекись, вату и замораживающий крем, который притащил для меня из аптечки Марко. Сам он со мной не пошел. Сказал, что по вечерам всегда проверяют в постели он или нет. Трус. Я же сказала.

– Эй, Верзила, скучаешь?

Парень задрал голову и улыбнулся.

– Та нет. Это охрененно веселое место.

– На. Лови ужин.

Швырнула ему вниз пакет.

– А теперь меня лови.

– Э неет, малая. Так не пойдет. Тебе здесь нечего делать. Давай, чеши в свою комнату.

– Ты чего раскомандовался? Я спину тебе намажу.

Улыбка пропала. Я нахмурилась, глядя на бледное лицо и темные, почти черные глаза, которые сухо блестели в полумраке.

– Я видела, как тебя били… твой отец, он… не должен был так. Это неправильно и.… мне жаль, что он так с тобой поступил из-за меня.

По мере того, как я говорила, у него кулаки сжимались, а на лице появлялась отталкивающая гримаса.

– Вон пошла, я сказал!

Уже грозно, сцепив зубы.

– Не хер меня жалеть! Засунь свою жалость себе в задницу и чеши отсюда!

Я приподнялась с земли, отступила назад, но вместо того, чтобы уйти, прыгнула к нему в яму.… И он поймал. Подхватил на лету, сдавил огромными руками.

– Дурааа! Ну ты и дура, Вереск!

– А ты грубый и злобный Верзила! Отпусти – задавишь!

Огромные лапы осторожно поставили меня на землю.

– Поворачивайся и снимай свою рубашку.

Смотрит мне в глаза, стиснув челюсти, а я ему. И никто взгляд не отводит.

– И не думаю тебя жалеть. Понял? Даже дуть не стану! Пусть щиплет! Буду наслаждаться твоими стонами боли.

Ухмыльнулся косо, а во взгляде вызов.

– Нужно очень постараться, чтобы сделать мне больно, малая.

– Я постараюсь.

Повернулся ко мне спиной и спустил вниз рубашку. Тусклый свет фонаря, который стоял от нас в нескольких метрах, осветил вздувшиеся рубцы, а рядом с ними и старые шрамы. Внутри у меня у самой защипало. Так, как будто это мне на открытые раны плеснули спиртом.

Сколько раз его вот так били… не счесть. Альфонсо – изверг проклятый! Если б он был сейчас рядом, я бы точно вылила ему в лицо склянку с дезинфицирующим раствором.

– Ты чего там? Засмотрелась, что ли?

А у меня слезы на глаза навернулись. Сколько боли он перенес. От родного человека. Неожиданно для себя протянула руку, чтобы тронуть шрам.

– Чего застыла, малая? Ты вроде обещала мне больно сделать, или кишка тонка? Пожалела, да?

– Пусть твоя кошка белобрысая тебя жалеет!

Я тут же одернула ладонь. Еще чего, жалеть его. Особенно после того, как зажимался со своей мерзкой Мэрион. Налила на ватку спирт и прижала к открытым рубцам. Кулаки Сальвы сжались, но он не издал ни звука, а я не удержалась и подула. Сильно-сильно.

– Смотри не надуйся, как шарик, и не улети, малая. Там я тебя хрен поймаю.

И засмеялся, и я вместе с ним.

– Не улечу. А ты не дергайся.

Смазала все раны, обработала обезболивающим гелем и подняла вверх рубашку.

– А теперь давай залазь ко мне на плечи и топай отсюда, пока тебя здесь не нашли.

– Вот и потопаю. Верзила неблагодарный.

В глаза мне посмотрел.

– А за что благодарить? Запомни, малая, никогда не делай то, о чем тебя не просят, и не жди того, чего не обещают… А вообще, не жди даже, когда дали клятву. И в жизни меньше болеть будет, ясно?

– А ты теперь жизненные советы раздаешь? Гуру заделался?

– Что ж ты языкатая такая?! Бессмертная, что ли? К Джино, дура, полезла!

– Ничего, ты ж заступился!

– Просто Джино выбесил. А так играла бы со всеми и пошла навоз лошадиный есть. Я б только поржал. Так, все. Давай. Тебе пора. На плечи ко мне залазь, я подсажу, и вылазь отсюда.