Прямохождение по Алтаю. Песня гор, солнца и ветра

Конечно, как во всяком путешествии на одиннадцатом маршруте (на своих двоих), и в этот раз будет что-нибудь, что кого-то не устроит. Кому-то не хватит общения, кому-то одиночества, кому-то отдыха, а кому-то – здоровья… Будет ломаться и протекать палатка, будут случаться недоумения с картой и тропами, не получится «узкого круга посвящённых» или шагающего дружно в ряд пионерского отряда, не поймается хариус, подведут колени, не отпустит старая боль… Да всё это же не в первый и не в последний раз!

И потому мы не ноем. Мы… идём. В горы Алтая. За самими собой.

Айда вместе с нами?

Войдём в волшебный мир Беловодья! Посмотрим, зачем нам всё это странное и прекрасное, пощупаем тёплыми пальцами шершавые камни, заполним лёгкие необъятным небом, вкусим от дождя и от ветра, и солнце поймаем в ладонь!

Часть I. Группа Малявинского

В тёплой земле копошатся жуки

Солнце заботливо нас припекает

Солнце заботливо нас опекает

Вязки, тягучи слова и стихи…

Тихо над полем, спокоен наш сон

Мягко клонятся колосья пшеницы

Можно не думать и не шевелиться

Лето. Июль. Солнцем залитый склон…

Синею чашей вкруг нас небосвод

Души как зеркало он отражает

Души как зеркало преображает

Стрелок часов бесконечный полёт…

Если бы не было в мире нужды

Если бы не было в мире угрозы —

Только туман и короткие грозы

Только снега и слепые дожди —

Мы бы остались навечно вдвоём

В поле пшеницы, не в поле сраженья:

Мерное нивы под ветром движенье

Синяя чаша на весь окоём…

Сбыча и встреча

Он сломал нас. Уничтожил. Дядя Витя. Слабых, неподготовленных, трясущихся над своими синяками и царапинами. Старающихся не наступать в лужи. Растерянно выливающих воду из башмаков. Робко переглядывающихся с общим немым вопросом на лицах: «Как мы всё это переживём?»

Случайным, неуловимым и даже ленивым махом судьбы прыщавый студент из НЭТИ оказался в круговороте туристических событий. До этого слово «туризм» для него было синонимом какой-нибудь загранпоездки в далёкую… Болгарию, и детства его чистые глазёнки видели горы только на картинках.

Поэтому судьба решила подшутить над ним с особым цинизмом, и отправила не просто в турлагерь, а предметно в отряд «бессмертных» инструктора Виктора Малявинского. Попал, о том ещё не ведая, наш бледный юноша в самую гущу событий. Под замес.

Истории, ходившие в кулуарах про НЭТИнский туристический лагерь Эрлагол, сводились, в основном, к таким воспоминаниям «бывалых»:

– Эрлагол, да-а-а, – «бывалый» мечтательно закатывал глаза. – Забил косяк, пыхнул… Лежишь на спине, смотришь в небо, а оно полно звёзд…

В общем, это были все знания о предмете, которыми я обладал, приобретая в студгородке путёвку и мечтая провести весь август в обстановке расслабона и романтики. Собираясь позвать «на отдых» свою девушку, я не знал, что нас ждёт не отдых, а Путешествие во всей полноте этого великого слова. Она тоже не знала, а кроме того не являлась студенткой НЭТИ, так что пришлось переквалифицировать её в университетского работника. Пара подставных справок, коробка конфет заведующей… Бедная, бедная девушка, на что ты подписалась! И вот она с незамутнённым взглядом уже трясётся в вонючем «пазике», галопирующем по маршруту Новосибирск-Чемал, тогда ещё не столь оживлённому и насыщенному страждущими по радостям Горного Алтая…

– Слыхали, вчера на трассе автобус перевернулся?

– Что, с людьми?

– Да нет, со студентами…

Нас везли как дрова. Нами можно было пренебречь. В проходе и под сиденьями елозили многочисленные рюкзаки и сумки, меж ними скользила моя рыжая гитара-весло, а на рюкзаках елозил я, собственной персоной. Вокруг себя я видел озарённых божественным светом парней и странных девиц с таинственными предметами на пояснице. Вырезанные вручную из какого-то полимерного материала, они были снабжены резинками, разрисованы и исписаны по всей поверхности боевыми кличами горцев и фамилиями великих первопроходцев…

Мои друзья Лёха и Юля тряслись в филейных частях автобуса-скакуна, которые подкидывало аки корму парусника в шторм. Но Алексей в какой-то момент даже умудрился заснуть на трёх опустевших задних сидениях… А когда очнулся, не мог стоять на ногах, так растрясло его многострадальную голову.

На время путёвки мою девушку звали «Таня». Такое имя было прописано в подставных документах. Это частенько вызывало путаницу, и иногда даже вносило сумятицу, но нам, четвёрке смелых, конечно же, было просто весело и наплевать. «Таню» запомнить было относительно легко, потому что в городе осталась общая подруга с точно таким же настоящим именем.

Невзирая на мелкие неурядицы, «скакун» уверенно приближался к главному ивенту каникул. За бортом клубилась ночь, все кимарили, кто как мог, и клевали носами… Мне отчего-то не спалось… Наверное, потому что я не привык кататься во сне на рюкзаке по металлическому полу. Наконец, сморило и меня.

Дальше все, по-видимому, просто выключились от усталости. «Пазик» швыряло на крутых поворотах Чуйского тракта, било мелкой дрожью на гравийке за посёлком Чемал, но нам уже было всё равно. Всё когда-нибудь кончается, и вот, перекувырнувшись через мостик, стальное детище отечественного автопрома вкатилось в некие распахнутые ворота и, наконец, замерло. А пассажиры, наоборот, стали один за другим оживать.

Я выпал из тяжкого железного нутра во влажную тьму. И замер, как вкопанный. Надо мной высились ОНИ. Неведомые. Мохнатые громадины. Ещё более чёрные на фоне ночного неба. Они пугали и манили меня. Я был как первый космонавт на Луне. Как домашняя кошка, которую вытащили на улицу. Я дрожал от изумления.

Дайте ватник

Закон кино: то, что происходит в кадре, должно быть красивым, даже убийства и смерть. Киноиндустрия романтизирует бандитов и злодеев, зачастую делая культ из малоприглядных деталей и отвратительных подробностей. Но снято всё так, что настоящего отвращения и страха не возникает. Чтобы почувствовать разницу, достаточно сравнить сцену совершённого преступления из фильма и документальные съёмки с места реальных событий. Кровавые ошмётки плоти, неестественность позы, пугающий вид мёртвого лица… Такого нормальный человек видеть не захочет.

В книге же всё наоборот, тут моя задача – сделать так, чтобы читатель «прочувствовал» всё на собственной шкуре, максимально приблизить его ощущения к моим, насколько это вообще возможно. И в целом это, пожалуй, невозможно: ведь люди всё понимают по-своему, чувствуют по-своему, реагируют по-своему. В конце концов, все картины им нарисует собственное воображение, а мой голос – лишь фон, субтитры, вектор направления для бегущей мысли.

Спокойствие, никаких убийств я описывать не собираюсь! Я всего лишь хочу донести до вас убийственное ощущение ХОЛОДА, который я испытал в августе 1997-го, проживая в Эрлаголе на отдельной жилплощади, то есть в большой брезентовой палатке на две панцирных кровати.

Так холодно мне было впервые в жизни. И не потому, что прежде не замерзал в мороз; бывали в детстве такие зимы, что лицо по пути из школы домой покрывалось ледяной коркой… А потому, что прежде не сжимало меня так чувство Постоянного Холода, час за часом, день за днём – холода, от которого просто некуда деться! Правильнее сказать: «ночь за ночью» – так как холод этот приходил за мной по ночам.

Погода выдалась дождливая, если не назвать её чрезвычайно дождливой. Именно после Эрлагола я поставил крест на месяце августе, как самом неподходящем времени для алтайских походов. Ежедневная непрекращающаяся морось сменялась грозами и ливнями, так что сидя угрюмо в палатке, провожая тоскливым взглядом из-под полога преподавательских ребятишек, весело шлёпающих по лужам, я мог лишь удивляться их оптимизму. Впереди бежал ребетёнок Бориса Скворцова – в одних трусиках, босиком. На улице было мокро и зябко. Я с завистью смотрел на него и думал, что такое растение мимоза в ботаническом саду, как я, тут же подхватило бы пневмонию, бронхит, тиф и дизентерию! – в столь тепличных условиях оно было выращено… А этот вон бегает по воде, здоров и весел! Какие всё-таки молодцы родители, что закаляют чадо с малолетства!

Борис Скворцов – старший инструктор по туризму спортивного лагеря «Эрлагол», автор интересных книг о походах по Горному в семидесятых-восьмидесятых, где, в том числе, упоминаются трагические эпизоды гибели туристов на Енгожке и Чебдаре. Теперь для меня – человек несомненного авторитета, ему принадлежит фраза: «Горы нужно любить, чтобы туда ходить, и горы нужно уважать, чтобы оттуда приходить». А тогда я всего этого не знал… Когда писал эту книгу, зашёл на его страничку и увидел недавние фото с сыном и дочерью. На них мерят шагом перевалы убелённый сединами Борис в неизменной кепке, светловолосый юноша и голубоглазая красавица-девушка чуть постарше. Так вот ведь именно она тогда и бегала босоногой малышкой по Эрлаголу! Дети – достойные продолжатели туристических традиций… Оказывается, Борис мой земляк, с Алтайского края. Узнать об этом было приятно. Желаю большой удачи всей их большой спортивной семье!

Эрлагол розлива девяностых представлял собой маленькую копию большой страны, которой стало наплевать на своих граждан. Я имею в виду, конечно, не инструкторов, а лагерь как организационную систему. Как государство, невидимо «управляющееся» президентом-директором, у которого есть свои любимчики и родственники, а есть – вменённые ему в обязанности… проживающие. Не будем переходить на личности, скажу только, что классовое расслоение в лагере было налицо. В статусном двухэтажном главном корпусе жило привилегированное сословие. Преподавательский состав попроще и отдельные счастливчики – в одноэтажных деревянных домиках на несколько комнат, а «прочий контингент» – в продуваемых всеми ветрами палатках. Общественные события традиционно вращались вокруг столовой и бани (она, как говорили, где-то есть), а быт и личная жизнь студентов были пущены на полный самотёк. По этому поводу я сложил поговорку: «В Эрлаголе, если ты умрёшь и будешь валяться посередине лагеря, то в лучшем случае через тебя будут просто переступать».

Возможно, я слегка драматизировал, и в этом «самотёке» заключался некий непровозглашённый принцип свободы. Никакого сравнения с пионерскими и спортивными лагерями из моего детства!