Gothic love II. Крионика

– Конечно, – согласился Рейм, отчитав себя за то, что считал, будто его здесь все ждали с распростертыми объятиями и желали заполучить его в свою криокамеру. «Конечно, ученые тоже люди и, как нормальные люди, идут домой после работы к семьям. Вряд ли из-за меня осталась целая смена ученых и медиков, согласных провести ночь в моей компании, чем в своей семье».

Они вышли из кабинета и пошли по пустынному коридору, затем преодолели холл, где Рейм обратил внимание на время. «23:14, почти полночь», – и с досадой покачал головой.

– Почему Вы остались ждать меня, а не перенесли все на завтра?

– Я сегодня дежурю, поэтому не приедь ты сегодня – я все равно был бы здесь, – и доктор улыбнулся.

Они как раз подошли к комнате с цифрой десять, и доктор Сегаев открыл дверь, дружелюбно пропустил Рейма вперед.

– Не бойся, свет включается справа, – Рейм прошел, показывая своим видом, что вовсе и не боится. Нажав на выключатель, Рейм заметил, что они стоят в просторной комнате с большой кроватью, письменным столом. В комнате был свежий воздух, словно ее только что проветрили перед их приходом. По правой стороне была дверь.

– Что там?

– Ванная комната, – ответил доктор.

– Ну конечно, – кивнул Рейм, закатив глаза.

– Ну же, не бойся, – и доктор Сегаев сам прошел в ванную комнату, включил там свет, проверил, есть ли в кранах вода, показал полотенца, тапочки и халат.

– Как в лучшем отеле.

– Ну, не в лучшем, а на четыре звезды сойдет, – сказал мужчина. – Я могу тебя оставить: если что, мой номер ты знаешь, звони. Я приду завтра, мы все подпишем, затем проведем анализы… – и доктор замолчал.

– Хорошо, – сказал Рейм и, скинув сумку с вещами, сел на кровати.

– Чем-то расстроен?

– Ожидание… Слишком давит, лучше бы сразу.

– Ну, прости, мы тоже люди, хоть и делаем вещи, которые под силу лишь Всевышнему, – сказал доктор.

– А сколько человек на этаже? Таких же, как я?

– Всего пятеро. Они прибыли днем, завтра их так же ждет процедура документов и прочего.

– Вот и познакомимся, – сказал Рейм.

– Вряд ли, – опустил руки доктор. – У каждого свое время и полная анонимность, так что вы вряд ли увидитесь.

Рейм задумался, хочет ли он задать вопрос о том, что будет потом, куда ему идти, после того как он проснется. Есть ли какой-то реабилитационный центр? Поддержка государства, или НИИ?

– Что там, как Вы думаете?

– В будущем? Думаю им там гораздо сложнее, чем нам здесь.

– Мне почему-то тоже так кажется, – сказал Рейм и содрогнулся. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал доктор и, попрощавшись, покинул палату.

Рейм какое-то время сидел, задумчиво смотря куда-то перед собой, затем сходил в душ, подготовился ко сну и, вернувшись в комнату, проверил дверь: та была заперта. В душе у Рейма были противоречивые чувства: с одной стороны, он чувствовал себя свободным от всего внешнего мира, и благодаря запертой двери это чувство в нем усиливалось, он больше не принадлежал ни этим улицам, ни городу, ни времени; дверь как бы отделяла его от всего этого, готовя для более великих событий из мира будущего. А с другой стороны, он чувствовал себя в ловушке, словно сам того не замечая, добровольно попался на удочку и продолжает не замечать очевидной опасности, угрожающей ему.

Он еще раз дернул ручку и, убедившись, что она явно не откроется, прошел в ванную комнату, нашел свои черные джинсы и достал из правого кармана бабочку, которую ему передал Виталий. Спрятав ее в складках халата, он вернулся в комнату, расстелил постель, взбил подушку, незаметно положив под нее складной нож, и, выключив свет, лег спать.

Глава V

Наблюдатель

Жизнь и смерть ходят рядом, как две параллельные прямые, с одной лишь разницей – иногда они пресекаются. Для большинства горечь утраты близкого человека затмевает все вокруг, не оставляя места для лишнего вздоха. Погруженный в отчаяние не способен к рациональному мышлению, одни и те же вопросы крутятся у него в голове: «Почему так произошло?», «Почему меня не было рядом?», «Мы не успели попрощаться…», «Как жить дальше?» – это та самая яма, которую погруженный человек начинает рыть себе после смерти близкого, родного или любимого человека. Все глубже и глубже он погружается в землю, не слыша никого, кто остался там, наверху, не желающих разделить с ним невыносимую тяжесть утраты. Но в какой-то момент, когда рыть землю больше нет сил, видит, что рядом с ним все это время был его близкий. Тогда он скажет:

– Пойдем наверх, я тебя не оставлю. Видишь, я здесь, с тобой, я чувствую тоже самое, что чувствуешь ты! Для меня боль так же невыносима, она давит на грудь, душит слезами где-там внутри. Только выслушай меня! Все это время я знал, что рядом есть ты, что ты в таком же положении, что и я. И это спасало меня; каждый день я знал, что есть кто-то рядом. Так позволь мне быть кем-то для тебя, и пошли уже наверх – там нас давно ждут, там светит солнце, вдалеке слышны веселые крики детей, заливистый лай собак…

– Как такое возможно? Все это время я думал, что я здесь совсем один, что ни одна душа не разделяет со мной той скорби, что испытываю я, – и развел руками.

– Зачастую мы слепы в своем отчаянии… Я с первых дней был здесь.

«Затем они выберутся наверх в чудесный и прекрасный мир, где светит солнце и раздастся заливистый лай собак и смех детей», – рассуждает Рейм, лежа на кровати и совсем не собираясь вставать.

Сквозь окно действительно светило солнце; парень даже вытянул руку и ощутил тепло, оказавшись в солнечном луче.

«Только в моем случае никого рядом нет…» – вздохнул Рейм и осмотрел комнату.

– Есть я, – раздался внутренний голос. – Я так же, как и тот человек из твоих фантазий, не оставлял тебя с момента произошедшего.

– Да, и меня это пугает.

– Почему?

– Почему? Ты еще спрашиваешь почему? Ты говоришь, что у меня есть верная поддержка в твоем лице, а теперь покажи мне в комнате кого-то, кроме меня?!

Голос какое-то время молчал, затем пошептал:

– Посмотри в зеркало…

– Остроумно, – выдохнул Рейм.

– Тебя ведь не устроит ни один расклад: если бы все были живы, а ты нет – плохо, если бы все умерли, а ты был бы жив – тоже плохо.

– Ты предлагаешь мне какую-то неврастеническую реальность, в надежде, что я на нее соглашусь? Почему нельзя, чтобы «все живы»?

– Это у тебя взгляды какие-то сумасшедшие: нельзя, чтобы живы все…

– Я понимаю, – и Рейм замолчал. Замолчал и его внутренний голос.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился доктор Сегаев, все в таком же бодром расположение духа, но с таким задумчивым взглядом, как если бы он хранил в себе какую-то тайну. Он явно переживал трагедию, связанную с уходом его жены в мир иной, и, должно быть, рядом с ним так же никого нет, кто бы мог поддержать его. Рейм отметил, что доктор не выглядит человеком, нуждающимся в сострадании, сочувствии и дружеском плече – он был весь погружен в работу и отдавался ей без остатка. Под мышкой он нес папку с документами, а в руке держал чашку с чаем.

– Доброе утро, – сказал доктор и попытался улыбнуться. – Чай, – сказал Сегаев и поставил чашку на тумбу рядом с кроватью.

– Почему меня заперли? – спросил Рейм, удобно усаживаясь на кровати.