и каждый раз на дереве пустом
последний лист считать за предпоследний.
Трясущейся рукой нести огонь
из кухни в комнату, чтоб печку затопить,
и долго-долго не согреть ладонь,
и вспомнить что-то, и опять забыть.
Прислушиваться, проверять замки,
остерегаться сотен разных бед
и, ощутив бессилие руки,
не верить, что иной развязки – нет.
Проводы
Спасенный эхом, звук вернется,
но здесь его уже не ждут —
уже захлопнуто оконце,
и лишь ольхи недужный прут,
быть может, на ветру качнется…
Следы к дороге приведут.
Уже телега отстучала,
и безразлична вновь трава,
лишь у дощатого причала
волна качается едва.
Потом и речка замолчала,
отговорив свои слова.
А там и лодки след растает,
и, завершая долгий круг,
звук, ставший эхом, перестанет
тревожить, наконец, мой слух…
А дальше – тишина пустая.
Да время валится из рук.
* * *
Я предал все, о чем не написал,
что называл не бытием, а бытом —
прокисший запах коммунальных битв,
раздор трамвайный, уличный скандал.
Нет пустяков – есть пустота души,
На родине – забвенье об Отчизне.
Как будто в этом есть особый шик:
взглянуть в окно – и не заметить жизни.
Признанье это что-нибудь да значит…
Так дай судьбы преодолеть межу
меж бытием и бытом. А иначе
я все предам – о чем ни напишу.
Три времени любви
Три времени любви
Три времени любви, счастливых и печальных,
три времени любви – находок и утрат,
три времени любви за нашими плечами —
звездопад, листопад, снегопад.
Как сладок первых дней любви
счастливый звездопад!