Племя

Он так и не договорил, потому что в этот миг понял, что детеныш тигрицы был обречен погибнуть. Калеки выживают, только если им кто-нибудь помогает. Что-то подобное годами твердил Атлатлю его двоюродный брат Пауоу. Калеки только брали у племени и ничего не давали взамен. Они были обузой. Отец Атлатля Нутау никогда не произносил этого вслух, но юноша знал, что он тоже так считает. Сын был позором для Нутау, который стал главой племени благодаря своим охотничьим умениям, признанным лучшими среди остальных мужчин.

Тигренок меж тем заполз в кусты, в которых до этого прятался от соек.

– Значит, ты меня все-таки понимаешь, – кивнул Атлатль тигренку.

Юноша взобрался еще немного повыше, а детеныш остался сидеть внизу у его ног, выглядывая из кустов, которые однажды укрыли его от соек, и все еще шипел и фыркал на волков.

Волки в едином ритме метались взад-вперед. Ни один из них пока не нанес саблезубой тигрице смертельной раны, но каждый раз, когда в нее вонзались их зубы, на шкуре большой кошки оставалось все больше крови.

Атлатль видел, что тигрица слабеет, истекая кровью. Каждый раз она отражала атаки все медленнее, и каждый ее ответный удар был менее точным. Атлатль поморщился. Если бы он остался там, внизу, его бы вскоре разорвали на части.

Юноша отыскал большой камень и швырнул его вниз. Камень попал в голову одному из волков, приближающихся к тигрице. Оглушенный хищник тотчас же рухнул наземь. Огромная кошка сделала выпад, вонзив острые клыки в волчье брюхо. Тот завыл. Саблезубый хищник отпрянул назад.

Атлатль порадовался победе тигрицы.

Однако эта радость продлилась недолго. Было очевидно, что ее силы быстро истощаются. Схватка продолжалась до тех пор, пока, словно по команде, другие волки не набросились разом на саблезубую тигрицу, похоронив ее под серой рычащей волной своих тел.

Конец для тигрицы был предрешен, и Атлатль знал, что как только волки покончат с ней, то сразу приступят к поискам сбежавшей добычи.

Под гвалт и рев продолжавшегося внизу сражения Атлатль сосредоточился на своем спасении. Он собрался было подтянуться еще немного повыше, когда детеныш наклонился вниз, словно готовясь присоединиться к идущей внизу битве.

– Может, бросить тебя волкам? – спросил Атлатль у тигренка. – Тогда твоя смерть будет гораздо легче: тебе не придется ждать тут, среди камней, когда уйдут волки, и медленно умирать от голода.

Тигренок наклонил голову и уставился на Атлатля.

– Нет, – сказал тот саблезубому спутнику, – ты не часть племени.

Тигренок пододвинулся ближе.

– Говорю тебе: ты сам по себе. Тебе нельзя со мной.

На глазах у Атлатля тигренок чуть не свалился с уступа, ища опору своим большим неуклюжим лапам. Не раздумывая, юноша потянулся, чтобы удержать его. В конце концов, этот детеныш спас ему жизнь…

Поскольку лето еще не наступило, на Атлатле кроме шитых кожаных башмаков были зауженные штаны и безрукавка из выделанной звериной шкуры, а также сумка для орудий, представлявшая собой кожаный мешок на длинном ремне для ношения за спиной. Отложив в сторону сумку, он снял безрукавку через голову. Затем снова набросил ремень сумки себе на голые плечи и завернул в одежду детеныша. Зверь сопротивлялся, пока его голова торчала наружу, но, как только Атлатль прикрыл ее одеждой, сразу же притих.

Теперь, по крайней мере, он не мог поранить юношу.

Держа безрукавку под мышкой, Атлатль стал медленно и осторожно подниматься вверх. Он боялся оступиться, ведь из-за этого можно было запросто скатиться вниз. И он не смотрел назад, пока не преодолел три четверти пути вверх по скале.

Когда же он обернулся, волки уже рвали на части саблезубую тигрицу, неподвижно лежавшую на земле.

Атлатль ползком преодолел последний небольшой участок подъема и заковылял вниз по склону холма к палаткам и кострам племени, к безопасности.

Глава четвертая

Прижимая сверток с тигренком к груди, Атлатль неуклюже опустился на колени на берегу широкой неглубокой реки, протекавшей по Черепашьей долине. По пути сюда детеныш в свертке не шевелился и не издал ни звука.

Свободной рукой Атлатль зачерпнул воды и умылся, смывая кровь с порезов. После этого поцарапанную кожу на носу начало неприятно пощипывать. Юноша понял, что следы от когтей ему не скрыть. И когда он вернется в стойбище, люди начнут расспрашивать его о том, что произошло.

Атлатль выпрямился, держа узел под мышкой, и пошел вдоль берега к стойбищу. За излучиной реки, где у самой кромки воды стоит племенной водомерный камень, он выйдет на тропу, и та приведет его к месту, на котором женщины готовят еду, а дети играют.

Дойдя до поворота, Атлатль остановился, чтобы осмотреть камень. Не показалось ли ему, что уровень воды в реке поднялся?

Всегда, когда племя зимовало в Черепашьей долине, шаман – отец Пауоу, Банти – по традиции у берега реки устанавливал камень необычной формы, предупреждавший о подъеме уровня воды.

А все потому, что после сотворения мира боги повергли Бога-Черепаху, привязали его к валунам и сбросили в глубины бездонного озера за Горой призраков. Если Богу-Черепахе когда-нибудь удастся разорвать свои узы, тогда он нагонит воды, чтобы в отместку затопить долину. Обязанностью шамана являлось каждый день следить за уровнем воды. Однако сейчас Банти был в походе с мужчинами. Поэтому данную обязанность возложили на старейшую женщину в стойбище Вавацеку – бабушку Атлатля и мать Банти и Нутау. Но она была слишком стара, чтобы сама спуститься по тропе к реке, да и видела с каждым днем все хуже и хуже. В этом деле бабушка полагалась на помощь Атлатля. Таким образом, именно он должен был спускаться к камню каждое утро и каждый вечер, чтобы сообщать ей, не поднялся ли уровень неглубокой реки выше отметины на камне.

Атлатль нахмурился. Возможно, вода действительно поднялась. Но если и так, то не выше длины пальца ребенка, то есть настолько незначительно, что он даже не был в этом уверен. А в таком случае ему не стоило беспокоить Вавацеку. Атлатль запомнил, на какой отметине камня находился уровень воды, и отметил для себя, что утром нужно будет еще раз внимательно все проверить.

А пока у него имелась другая забота – маленький саблезубый детеныш, завернутый в безрукавку, у него под мышкой.

* * *

– Атлатль!

Как только он выпрямился и перевел дыхание, то заметил, что по берегу реки к нему спешит Тахи. Они были примерно одного возраста. Вот уже несколько месяцев юноша замечал, что каждый раз при виде Тахи ему перестает хватать воздуха и приходится делать глубокий вдох.

Она спустилась к реке и ступила на небольшие плоские камни, идущие вдоль воды.

– Ты вернулся, – сказала Тахи. Если бы на ее месте был кто-нибудь другой, Атлатль ответил бы шуткой. В конце концов, и так ведь понятно, что он вернулся. Иначе его просто не было бы здесь.

Но перед ним стояла Тахи, поэтому ему трудно было говорить.

Тахи носила костяные украшения на запястьях и на шее, но Атлатль не сумел бы описать ни одно из них. Ее голос. Ее песни. Именно эти детали впечатывались в его сознание. Мягкость ее взгляда, изгиб губ. Даже линия носа девушки приводила его в восторг.

Нос…

Нет, дело вовсе не в ее носе, а в его. На нем виднелись царапины, и они все еще кровоточили.

Атлатль быстро прикрыл нос рукой, чтобы спрятать порезы.

– Да, – ответил он сдавленным голосом, – я вернулся.

Девушка остановилась в нескольких шагах и серьезно посмотрела на него.

– Тебе не нравится мой запах?

Часто, когда Тахи что-то спрашивала, ему казалось, что она хочет его подловить. Ответить «нет» означало бы признаться, что ему нравится ее запах. Ответить «да» было бы оскорблением. И ложью. Атлатль задумался над тем, как она это спросила. Или же «нет» будет значить, что ему не нравится ее запах, а «да», что нравится?

Лучше уж вовсе ничего не отвечать.

– Покажи, что ты прячешь, – попросила она, когда Атлатль благоразумно промолчал.

Он только промычал что-то в ответ.

Тахи подошла и дотронулась до его руки.

Изгиб ее губ. Линия носа. Ее мягкий взгляд. И прикосновение рук. Все эти подробности Атлатль мог описать наизусть. Он вспомнил, как думал о песнях Тахи, когда к нему приближался саблезубый тигр, как верил, что она пела их для него, и надеялся, что сможет вспомнить эти песни в следующей жизни.