Когда священник прошел через рамку, тишину коридора прорезал визг сирены. Охранник инстинктивно сжал приклад автомата, но священник, обернувшись к нему, улыбнулся и произнес, снимая с шеи тяжелый металлический крест на серебряной цепочке:
– Моя оплошность.
Во второй раз рамка не издала ни звука. Охранник вернул крест священнику, и вместе они продолжили путь в недра городской тюрьмы. В разделявшем камеры коридоре стояла невыносимая вонь.
– По мне, вы лишь зря теряете здесь время, падре, – философски протянул охранник. – У этих животных нет души, которую можно было бы спасти.
– И все же мы должны попытаться, сын мой.
Охранник покачал головой:
– Говорю вам: врата ада уже давно распахнуты для обоих.
Священник с удивлением посмотрел на охранника:
– Для обоих? Мне сказали, исповедаться желают трое.
Охранник пожал плечами:
– Мы сэкономили вам немного времени. Самора умер сегодня утром в изоляторе. Сердечный приступ.
Мужчины подошли к двум самым дальним камерам.
– Пришли, падре.
Охранник отпер дверь и осторожно отошел в сторону, когда священник вошел внутрь. Заперев за ним камеру, он остался в коридоре, готовый мгновенно прийти на помощь. Священник подошел к человеку, лежавшему на грязной тюремной койке.
– Как тебя зовут, сын мой?
– Рикардо Мельядо.
Священник посмотрел на заключенного, но понять, как он выглядел, было невозможно. Его покрытое кровоточащими ранами лицо настолько распухло, что глаза почти закрылись. С трудом разлепив разбитые губы, несчастный произнес:
– Я рад, что вы смогли прийти, падре.
– Церковь считает своим долгом спасение твоей души, сын мой.
– Сегодня утром меня повесят?
Священник мягко похлопал заключенного по плечу:
– Тебя приговорили к казни гарротой[5 - Орудие казни удушением; представляет собой металлический обруч, который приводится в движение винтом с рычагом.].
Рикардо Мельядо вскинул голову:
– Нет!
– Мне жаль. Приказ отдан самим премьер-министром.
После этого священник положил руку на голову заключенного и произнес нараспев:
– Dime tus pecados…[6 - Поведай мне свои грехи (исп.).]
– Я много грешил в мыслях и деяниях и теперь всем сердцем раскаиваюсь в этом, – ответил Рикардо Мельядо.
– Ruego a nuestro Padre celestial par la salvation de tu alma. En el nombre del Padre, del Hijo y del Espiritu Santo…[7 - Я молюсь нашему Небесному Отцу о спасении твоей души. Во имя Отца, Сына и Святого Духа (исп.).]
Прислушивавшийся к происходящему в камере охранник думал про себя: «Что за неразумная трата времени. Господу на него плевать».
Священник закончил исповедь:
– Adios[8 - Прощай (исп.).], сын мой. Да приимет Господь твою душу с миром.
Священник подошел к двери, охранник отпер ее, направив дуло автомата на заключенного и выпустив священника в коридор. Вновь заперев дверь на ключ, охранник подошел к следующей камере и открыл ее.
– Он ваш, падре.
Священник переступил порог. Находившийся в камере заключенный тоже подвергался избиениям. Священник с минуту смотрел на него.
– Как тебя зовут, сын мой?
– Феликс Карпио.
Заключенный оказался крепким мужчиной со свежим синевато-багровым шрамом на лице, который не могла скрыть даже густая борода.
– Я не боюсь смерти, падре.
– Это хорошо, сын мой. Ибо никого из нас она не обойдет стороной.
Пока священник выслушивал исповедь Карпио, до слуха находящихся в здании донесся какой-то шум. Приглушенный вначале, он становился все громче и отчетливее. Вскоре можно было различить грохот копыт и испуганные крики. Охранник прислушался, на его лице отразилось беспокойство.
– Вам лучше поторопиться, падре. На улице происходит что-то странное.
– Я закончил.
Охранник быстро отпер дверь камеры, а когда священник вышел в коридор, повернул ключ в замке. В этот самый момент снаружи у главного входа в здание раздался страшный грохот.
– Что это за шум, черт возьми? – спросил страж, посмотрев в узкое зарешеченное окно.
– Похоже, кто-то просит у нас аудиенции, – ответил священник. – Могу я позаимствовать у вас это?
– Что именно?
– Ваше оружие, por favor[9 - Пожалуйста (исп.).].
С этими словами священник почти вплотную подошел к охраннику, бесшумно отделил верхнюю часть массивного креста, висевшего на шее, обнажив длинное обоюдоострое лезвие спрятанного в нем стилета, и молниеносным движением вонзил его в грудь стража.
– Видишь ли, сын мой, Господь и я решили, что оружие тебе больше не понадобится. In Nomine Pater[10 - Во имя Отца (лат.).], – набожно перекрестившись, произнес Хайме Миро, забирая автомат из рук умирающего.