Легионы просят огня

С тем же успехом я мог спросить, почему вольноотпущенники Августа убили моего отца. Или почему сделали это на моих глазах?

Кровавое пятно на белоснежной отцовской тоге…

Келест – означает небесный.

Огромное зеркало из черной бронзы, доставшееся мне в наследство от брата, высится посреди палатки. Оно такое старое, что, вероятно, перешло к Луцию от предыдущего легата.

Я внимательно разглядываю себя в отражении. Я похож на серого человека? На атланта?

Я надеваю перевязь с мечом, поверх – солдатский пояс с широкой пряжкой. Сверху – шерстяной плащ. Застегиваю его фибулой на правом плече. Кинжал пугио – в ножнах на поясе. Кажется, все.

Нужно ехать. В этот раз я не совершу ошибки – как тогда, в таверне. В этот раз со мной будет Тит Волтумий, старший кентурион, гроза легионной «зелени»…

А также Марк Скавр и целая турма всадников.

Выхожу из палатки. Меня уже ожидают. Вереница солдат расположилась на Санктум Преториум – главной площади лагеря. Алые вексиллы колеблются от ветра.

– Все готово?

Декурион Марк кивает. Они с Титом обмениваются приветствиями – как старые знакомые. Я сажусь верхом, натягиваю повод, жеребец переступает. Все, пора трогаться.

Кентуриону подводят каурую кобылу.

– Проклятье, – говорит Тит. – Я так и думал, что тут какой-то подвох…

Всадники хохочут.

Тит влезает на лошадь без особого удовольствия. С недоверием смотрит на ее загривок. Все-таки он пехота, «мул», для него лошади – нечто совсем чуждое. Я сжимаю коленями бока жеребца.

– Поехали!

* * *

Спустя пару часов, когда солнце начинает клониться к горизонту, мы прибываем на место.

– Легат, – декурион придерживает коня. Тот со злостью грызет удила. – Вот она, та деревня.

Я киваю. Спешиваюсь – ноги болят так, что я еле могу идти – и веду коня в поводу. От покосившегося частокола и заброшенных амбаров ложатся на дорогу вытянутые, угловатые, изломанные тени. Вечер. Лучи солнца пробиваются сквозь листву, все залито красноватым светом – словно это вода с растворенной в ней кровью. Негромко стучат копыта.

Заброшенная германская деревня. Место, где люди больше не живут.

Владение мертвых.

Туман скапливается в низинах. Сквозь прозрачную белесую пелену медленно прорастают стволы сосен.

Деревня – это правильный круг, огороженный частоколом. В центре длинный бревенчатый дом – один на всех жителей. Обычное дело для местных деревень, объясняет декурион. Марк – разведчик, поэтому знает о германцах больше, чем они сами.

Мы объезжаем дом по широкой дуге.

– Здесь мы их похоронили, – говорит кавалерист.

Ветер усиливается. Шелест листьев над головой становится тревожным. Словно предупреждает меня:

«Остановись, Кай. Ты еще можешь остановиться».

Перед моим лицом пролетает, кувыркаясь, желтый лист. Я поднимаю глаза – над общей могилой «мулов» Семнадцатого легиона, убитых здесь два месяца назад, шумят буки и ясень. Далекие сосны скрипят тоскливо. Жалуются на забвение.

Красно-желтый слой опавших листьев покрывает землю…

Скоро осень. Она уже здесь.

Я говорю:

– Кентурион, вы со мной. Остальные – с декурионом. Марк? Выставьте посты и ждите приказа.

Декурион кивает. Он маленький и очень худой, и забавно смотрится на крупном испанском жеребце. Тот косит на меня лиловым глазом и дергает ушами.

Лошадям в этой деревне не очень нравится. Я их понимаю. Когда мы с кентурионом остаемся одни, я говорю:

– Тит.

– Да, легат. – Кентурион ждет. Конная поездка нелегко далась ему, лоб блестит в испарине.

Я говорю:

– Прикажи всадникам принести лопаты. Земля, похоже, затвердела.

Он медлит:

– Легат?

– Что, Тит?

Кентурион смотрит на меня. Щурится.

– Хочу напомнить. В прошлый раз мы снимали с креста распятого человека…

– Верно, кентурион. Так и было.

– Потом вы оживляли его.

– Да, но…

– Мне это не очень понравилось.

– Я понимаю, – говорю я медленно. Тит Волтумий – единственный, кто знает о моей даре. Не считая фокусника и последнего атланта.

– Вернее, совсем не понравилось. Скажу, чтобы не было никаких сомнений, легат.