Сны

Я быстро вышла из спальни и прошла в последнее помещение. Просторный в сравнении с прошлыми комнатами зал. Два дивана, да кровать. Телевизор… Стол. На этом столе я что-то писала. А рядом сидел кто-то… И все так смутно помнится… Это не детство. Это что-то другое. В моей голове появилось нечто новое, ранее мне непонятное. Этот стол не был таким маленьким в прошлом, он был большим, но сейчас… Словно я только вчера здесь была, жила, скучала, мечтала. Что же это такое?

Я прошлась по комнате и заметила небольшую тумбочку, на которой стоял телевизор. Небольшая ручка от полки- мой палец еле открыл ее. А в ней было бумажка. На ней что-то написано… Я читала, и плакала. Боже, он… Так несчастен! Бедный, бедный Макс! Боже, я скажу ему, скажу, все расскажу, и он…

–Валентина, вы тут?– звук открывающейся двери испугал меня. Меня пробило током. Я встала со стула, на котором просидела все время, что ждала его. С его голосом мое сердце успокоилось. Все было хорошо… Он зашел на кухню, озабоченный, но счастливый.

–Представляете, они тоже ничего не понимают. Оказывается, прописка этого дома где-то затерялась, и теперь им приходится составлять новую. Этот процесс затянется до завтрашнего дня, говорили они. Так что я думаю пока съездить на кладбище, попрощаться с матерью,– на его лице не было ни грусти, ни сожалений.

–Вы так спокойно говорите теперь о смерти…

–Поверьте, с вашим знакомством, стыдно признаться, я и вовсе забыл об этом горе. Оно уже даже не царапается. Так чудесно! И странное дело, вы стали мне совершенно родным человеком. Как странно, не правда ли?– он как всегда прямолинеен. Ему легко выражать мои чувства. Удивительный человек…

–Я ведь незнакомый вам человек…

–Не несите ерунды. Мы же уже знакомы с вами.

–А что делать с домом?

–Пока будем жить вместе. Комнат много, найдем, где спать. Думаю, на первые дни этого хватит, а там разберемся с бумагами и решим все дела. Давайте собираться.

–Как? Куда?

–На кладбище?

–Но почему я?

–Я хочу, чтобы вы были рядом,– он чуть смутился. Ох, неужели и он любит? Неужели и он…

–Как знаете… Я не против, но ваша мама…

–Ей будет приятно видеть, с каким человеком я познакомился.

–Хорошо.

Он опять подошел к выходу. Я, наспех одев пальто, вышла за ним на улицу. Мелкий дождь кончился. На небе сквозь угнетающий ковер серой безнадежности появлялись пятна освежающего голубого неба, яркого и мечтательного. На иглах двух елей-сторожей летели вниз оставшиеся капли. Сырая земля пахла весной, холодный ветер напомнил о приближающейся зиме. Я закрыла калитку. Посмотрела и вспомнила надпись. Медленно проведя по ржавому металлу слезы хотели медленно катится по щеке, но я последовала за родным человеком. Такси уже стояло рядом. Я залезла в салон, пахнувшим резиной, темный, мрачный, он никак не сочетался с водителем, который свободно разговаривал с Максом. Их разговор сбивал мысли, а взгляд, устремленный сквозь затемненное окно на старый дом, наводил глухую меланхолию, без каких-либо осознанных чувств, иначе я отсюда больше не уеду…

Машина тронулась. Я запоминала каждую мелочь, попадавшуюся на пути: она была родная мне, как и человек, сидящий впереди на пассажирском сидение. Мы ехали по городу. Плавная дорога. Медленное настроение людей. Ноябрь. Давление осеннего чувство опустошенной безнадежности было в сердцах каждого чувственного человека. Жаль, что меня провожала бессмысленность улиц и сконфуженное поведение пешеходов. Мы выехали за город.

Такси приехало к низкой оградке, где-то поломанной, где прогнувшейся, где-то мирно стоявшей. Я вышла на грязь. Обувь немного испачкалась. Небо окончательно стало голубым, а облака нежно-белыми. Очень романтичная обстановка. Макс повел меня к могиле. Вокруг возвышались, как руки мертвецов, памятники погибшим. Я особенно внимательно рассматривала их. Где-то легонько провела по бетону, надеясь услышать шепот древних, но лишь шероховатая поверхность бетона или гладкий холод мрамора словно били электрическим током и отбрасывали руку. Нельзя трогать мертвых. Они находятся в вечном сне. Кое-где места тел ухоженные, словно находятся в саду, где сядешь на лавочку, а рядом ходят давно мертвые знакомые, они тоже присядут рядом, и завяжется между вами разговор о чем-то далеком, простом, обыденном… Словно и не умирал собеседник. Но все равно дойдет до разговоров о жизни и смерти, где мертвый скажет: ,,Смерти нельзя бояться. Когда мы умираем, ее нет, когда нас уже нет, она небрежно опоздала”. Ты лишь посмеешься с неправильно сказанной цитаты, но поймешь его. А потом заплачешь… Ведь там, где смерть, там и жизнь. А жизни с этим человеком больше нет.

Другие же могилы оставлены потомками. Здесь люди мертвы по-настоящему. О них все забыли. Только ободранная табличка, да сорняки скажут, что здесь кто-то есть, но кто он, никому нет дела. А ведь, умирая, этот кто-то хотел, чтобы над ним был сад, где он будет бродить и ждать собеседника, с которым поговорит по душам. А, может, мертвые ничего не хотят. Все равно спят. Зачем их будить?..

Мы пришли к небольшой могилке из черного мрамора. Я посмотрела на свой портрет, на дату жизни и улыбнулась. Так мало, и так много. Максим нагнулся, чтобы положить цветы, а я тихонечко мутнела в этом мире. Мое время вышло. Я провела тот день, о котором молилась каждый день. Теперь мне не о чем жалеть. Я всех увидела. И все со мной прощались…

Жизнь моя была такой же, как и твоя. Я жила спокойно, зная, что умру. Я делала все без каких-либо переживаний, потому что знала, что все равно не успею. Меня не интересовали те заботы, что станут неважными. Я верила ни во что и ни в кого. Моя жизнь- это жизнь человека. Без веры, без суеты, без лжи…

Декабрь

С приходом первых подарочных свечей является в ночном тумане снег, и буря общей радости и встреч укроет в теплое пальто от зимних нег, чтоб погрузится в полуночный свет. И в этот день особого настроя, когда благие мысли скажут нет печальным чувствам угрюмого застоя, воскреснет в снеге дивный оберег, который очарует дивный свет.

Ах, Рождество! Святое дело Бога. В тебе нет места обыденным застольям. И на просторах улиц ты не встретишь вора, способного украсть и зимнего раздолья. Все чудно! Здесь особый быт. Коробки оживают новой жизнью, и каждое животное не спит, оно живет одною жаждой мыслью. ,,Скорее подарить кому-нибудь кларнет, или другой какой-нибудь подарок, а, может, им вручить торжественно конверт с желаниями искренне написанных Сократом? Вот будет удивление, когда они узнают вдруг, что от великого поэта, доставил им письмо их друг. Иль не философ он… Какая ерунда, ведь главное подарок, а остальное все беда!" И все здесь полно суетой, и каждый мчится в магазины, но только тихий наш герой, с опущенной и грустной головой, блуждает мимо украшенной витрины.

Среди толпы есть мальчик тихий, он мирно голову пустил по тротуарным перипетиям, не может взгляд свой отпустить. Вокруг толпа его бредет, не видит мелкое создание, и крики слышно наперед, не обратят никак внимания. Вдруг мальчик наш упал неловко, столкнулся он с месье суровым.

–Куда ты прешься?– рявкнул он, а мальчик не поднимет взгляда.– А ну, смотри!– добавил яда, за воротник схватил он яро.– Ты на меня смотри! Ты понял?

–Да, месье,– лишь тихий звон младого голоса услышан, а взгляд никак не хочет быть все выше.

И тут совсем уж вышло из себя неадекватное творение, рожденье желчи и тленья:

–Нет, ты не понял! Ты смотри в мои глаза!– и мальчика бесстыдно поднял, и он скорей отвел глаза.– А ну, смотри!

–Да отпусти!– не выдержало гордое сердечко. Он посмотрел. И лишь колечком в его глазах зрачки вдруг стали. Перед ним был монстр, сделанный из стали: на голову наденут был мешок, а вместо глаз заделанные скотчем крест, похожий на дьявольскую порчу. Он ужаснулся. Стал брыкаться. Суровый мистер оконфужен, остановился, покачнулся и лишь с вопросами глазами все провожал младое чадо.

Мальчик бежал и голову невольно поднимал на незнакомцев, все провожали взглядом, но праздничное настроение туманило сознание в ночи. И некуда сбежать ему от тошноты. Он проклят! Он не видит лиц. Он молит Бога, чтобы не заметить улиц и людей, от них все тошно, и друзей, увы, но нет, а оттого, что невозможно ему узреть всю красоту людей, страдает мальчик- в центре иудей. Герой бежит, а праздник все в разгаре, он тихо плачет, и пахнет перегаром дыма труб. Повсюду колокольчики звенят, и все нормальные винят этого мальчика во лжи, что он не видит их в ночи. Не раз он натыкался на прохожих, не раз встречал и крики, столь похожих на стаю чаек. А рядом эльфы не раскрывают баек, чтоб интриговать идущих ребятишек, на елочках не видно шишек за яркими полосками гирлянд, но ярко за сто ярд блестит огромный Дед мороз, не описать его словами обыкновенных проз, народ к нему стремится, чтоб поглядеть да подивится.

Прижав к стене главу уютно, наш мальчик опечаленно и хмуро глядит на праздничный мольберт, стоящий где-то на витрине в каком-то чудном магазине, а рядом продается бокалами вино. Вдруг средь толпы он ощущает чей-то взгляд, его смущает неизвестность из-за гирлянд.

–Ты здесь один?– спросила громко младая женщина, и звонко звенит в ее пакете что-то.

Герой наш промолчал.

–Чего грустишь? Какое чудо! Чего не смотришь? Вот же чудно! Ты заблудился?

–Нет,– отрезал грубо мальчика ответ.

–Что делаешь тогда?

–Стою.

–А может быть, грущу?

–Ну… Нет,– смущенно отвернулся, чтоб скрыть свое лицо от света.

–Тогда пройдем в кафе ,,Равенна”.

–Я не хочу.

–Ну что за бука! Пойдем- пойдем!

–Ну что за мука! Оставьте вы меня!

–Какой ты непослушный. Возьми-ка руку и молчи, ты хочешь кушать? Помолчи! Не спорь со старшими! Пойми, что я добра тебе желаю, ну, иди!

Мальчик замялся, сквозь множество усилий все же ступил за дамой милой в большой проход торжественного заведения. Его слепило все. Здесь платья модные, всего на свете здесь в избытке, мужчины полные, и их губу не оторвать от горлышка бутылки. И вот среди всего богатства, в центре гламура и страстей, где начинает свое пьянство толпа бесстыжих королей, проклятый ходит меж толпой, следит за дамой, не поймет, как оказался он с толпою, в богатой кучке сих вельмож.

–Садись сюда,– проговорила и спросила ,,Пол стакан вода” на ломанном английском. Хоть понимают слуги тут на устаревшем языке, но все здесь свищут и поют на иностранной ерунде. Взгляд мальчика упал на вилку, глаза его смотрели пылко на неприглядный инструмент, а пианист играл сонет гостям в престижном заведение ,,Равенна”.

–Что будешь?