Балкон и вечера под дымкой испаренья!
Как грудь твоя сладка! Душа – еще добрей!
О, сколько было слов, не знающих забвенья!
О вечер с отсветом пылающих углей!
В вечерней теплоте чарующи закаты!
Душа была сильна! Простор глубоким был!
Царица нежности, – я крови ароматы,
Приникнувши к тебе, казалось, ощутил!
В вечерней теплоте чарующи закаты!
Кругом сгущался мрак ночной стеной преград;
Угадывал твой взор я в темноте глазами,
Дыханье пил твое, о сладость, о мой яд!
И ноги усыплял я братскими руками!
Кругом сгущался мрак ночной стеной преград!
Миг счастья воскрешать – искусство мне знакомо!
О прошлом близ твоих колен мечтаю я.
Зачем иную мне искать красу истомы,
Коль плоть твоя мила, сладка душа твоя?!
Миг счастья воскрешать – искусство мне знакомо!
Объятья без конца, и аромат, и стон
К нам из запретных бездн вернутся ль с новой силой,
Как, вновь помолодев, взойдет на небосклон,
Умывшись в глубине морских пучин, светило?
– Объятья без конца, и аромат, и стон!
38. Одержимый <Le possеdе>
Диск солнца крепом скрыт! Укройся, как и он,
Ты, бытия Луна! Скорей закройся мглою!
Спи иль курись и ты! Будь мрачною, немою!
Пусть будет в бездну Скук твой облик погружен!
Такой тебя люблю! Явись на небосклон,
Что сумасшествие покрыло пеленою,
Ты помраченною сквозь полумрак звездою!
Отлично! Прочь кинжал прекрасный из ножон!
Зажги в своем зрачке паникадил сиянье!
Во взорах грубых ты зажги огонь желанья!
Всё радует в тебе, и наглой, и больной;
О, будь чем хочешь ты, заря и тьма ночная!
Трепещет плоть и нерв взывает каждый мой:
«О брат мой, Вельзевул! Тебя я обожаю!»
39. Видение <Un fantome>
I. Мрак
Забросил в склеп тоски непостижимой
Уже давно меня мой мрачный рок.
Без розовых лучей я одинок;
Здесь только Ночь, жилец невыносимый.
Художник я. И мне насмешник-бог
На сумраке писать, увы! велит там!
Как повар, я с загробным аппетитом,
Свое сваривши сердце, съесть бы мог.
Вдруг, засияв, является виденье;